Ольга Лукас - Элексир князя Собакина
— Патиной? — очнулся от своих дум Савицкий. — Да ведь Лев Сергеич пишет про какую-то «патину змеиную»! Костя, есть такой термин?
— Змеиную? Нет, конечно. Патина — отложение солей на бронзе. Окиси меди. Полезная вещь, предохраняет памятники от порчи. Змеи, Петюха, тут совсем ни при чем.
— А вот еще говорят «благородная патина». Это что такое?
— Ну, просто выражение такое. Лет за сто на бронзе образуется такой налет — зеленый или голубоватый. Выглядит красиво, благородно, потому так и говорят.
— А может, змеиная патина — это неблагородная? — вмешался Живой. — Ну, бывает благородная, а бывает — неблагородная, гадючья какая-нибудь?
Бабст не стал ему отвечать.
Они прошли по бульвару и вышли на набережную, к Пушкинскому дому.
— О, этого памятника я знаю! — обрадовалась княжна. — Это Пушкин. Смотрите, он совсем черный, хотя тоже бронзовый. Интересно, почему?
— Негр потому что, — влез Живой.
— Фи! — презрительно скривила губы Вера. — А ты, оказывается, еще и расист.
— Я Пушкина всего наизусть знаю! — обиделся Паша. — А «негр» у нас — это как бы комплимент. Расисты говорят совсем другие слова, я тебя потом научу.
Действие отрезвита начинало постепенно проходить, но приятное послевкусие в сочетании с солнечной погодой настраивало отважных экспериментаторов на праздничный лад. Никто никуда не спешил — ощущение неумолимости времени на какое-то время отступило. Казалось, что небесная канцелярия выдала всем дополнительный день на личные нужды.
Они вышли на стрелку Васильевского острова. Здесь рябило в глазах от туристов и новобрачных. Женихи и невесты весело паслись на изумрудной траве, а вокруг них суетились фотографы.
— Ой, какая красивая золотая иголка! — воскликнула княжна, показывая на шпиль Петропавловского собора. — Я хочу туда!
— Пошли, конечно, — сказал Савицкий. — Покажем сестренке город. Она тут в первый раз.
У воды сидели и лежали парочки. Веселая девица взгромоздилась на гранитный шар и изображала сфинкса. Мимо промчался белый «Метеор».
— Петербург всегда казался мне мрачным и неприветливым, — признался Петр Алексеевич. — Но теперь он как будто повернулся ко мне лицом. Тут в самом деле может быть хорошо.
— Это ты к нему лицом повернулся! — серьезно ответил Бабст. — Смотри, больше не отворачивайся.
Подойдя к воде, компания решила все-таки не перешагивать через Неву, дабы не смущать туристов, а перейти ее через мост.
На Мытнинской набережной возле ресторанного фрегата «Летучий голландец» выстроились торговцы сувенирами.
— Вера Ришаровна, а вы не хотите купить своей маман сувенир? — подначивал парижанку Живой. — Смотри, какие тут матрешки, шапки, всадники медные...
— Я не иностранный турист, — гордо ответила княжна. — Мои предки строили этот город вместе с Петром Великим!
Савицкий и Бабст шли позади них.
— Так, Костя, все-таки, — не отставал Савицкий, — что же это такое может быть: «патина змеиная»?
— Стало быть, патина на какой-то змее. На бронзовой, естественно.
— А может, на настоящей? — обернулся Живой. — Смотрите, вон зоопарк. Там этих змеев до хренища. Я туда раньше девушек водил, в террариум. Подходим к гадам, и я говорю: «У каждой женщины должна быть змея. Выбирай свою». Если чувиха цитату опознала — значит, годная, берем. А нет — тогда досвидос, детка.
— Змей ты и есть, — подытожил Бабст. — Знал бы Борис Борисыч...
— А что тебе БГ? Ты же у нас вроде по авторской песне? — удивился Живой.
Ему тут же пришлось пожалеть о своих словах. Обстоятельный Костя, не повышая голоса, прочел студенту целую лекцию о певцах и музыкантах, достойных уважения, даже несмотря на то, что они пока не бывали на Грушинке.
Когда заходили в крепость, ударили куранты. Туристы, выходившие на площадь из темной арки, щурились от ослепительного сияния золотого шпиля.
— «Монетный двор», — прочла княжна. — Тут делают монеты?
— Ну да, монеты, медали, — ответил Бабст. — Серебряные, медные, бронзовые, всякие. А вот тут, в соборе, похоронены все цари, начиная с Петра I.
В собор решили не идти: за билетами стояла длинная очередь, а свежий воздух и менделеевка побуждали к движению.
— Ну чего нам на могилы смотреть? — кричал Живой. — Да тут этих царей как патины! И живых, и бронзовых! Сейчас увидите.
Сразу за собором стояла большая толпа. Она окружала еще один памятник: уродливого, похожего на паука Петра. Царь сидел в кресле, выпрямившись и вцепившись пальцами в подлокотники, как на приеме у зубного.
— Фи, какой некрасивый! — сказала княжна.
— Так он такой и был, — авторитетно заявил Савицкий.
— Предки рассказывали? — съязвил Живой.
На коленях у бронзового императора пристроился толстый ребенок, мамаша наводила на него фотоаппарат. Стайка детей ждала своей очереди. Колени царя были вытерты до зеркального блеска и слепили глаза не хуже шпиля собора.
Рядом с памятником переминались ряженые Петр и Екатерина:
— С царями приглашаем сфотографироваться, на память сняться, — монотонно тянул Петр, — с Екатериной, с Петром, на наш аппарат, на ваш аппарат...
Туристы на зов не спешили. Они подходили только спросить, где здесь тюрьма. Царь со знанием дела консультировал граждан.
У Петровских ворот обнаружился еще один основатель города — здоровенный, в коричневом бархатном кафтане, похожий на бурого медведя. В нишах по обе стороны от арки стояли статуи каких-то богинь. Одна из них держала в руке змею.
— Вот тебе подруга в самый раз, — указал Живому Бабст. — И со змеей, и не убежит никуда.
Тут уж Паша отыгрался — прочитал ему ответную лекцию о том, как следует обращаться с девушками, чтобы они от тебя не убегали, по крайней мере пока ты сам этого не захочешь. Разведенный Бабст слушал хмуро, но не перебивал.
Покинув крепость, вышли на мост и двинулись вдоль шеренги бронзовых фонарей. Фонари были украшены одинаковыми барельефами с аллегорическими головами. Под каждой головой были перевязаны, как концы платка, змеи с высунутыми языками. У правой змеи язык был раздвоенный, у левой — остроконечный.
— Может, этих поскрести? — спросил Живой.
— Нет, их слишком много, — покачал головой Савицкий. — Змея должна быть одна, иначе князь указал бы, с какой из них брать патину.
— У Летнего сада на решетке с обратной стороны таких змей еще больше, — заметил Бабст.
— Ну, не знаю... — сказал Паша. — Я бы их всех поскреб.
У самого берега лениво шевелились зеленые водоросли и неподвижно стояли в воде крошечные, похожие на змеек рыбки. Бронзовые перила моста украшала благороднейшая патина.
— Метро-то закрыто! — хлопнул себя по лбу Бабст. — Ремонтируют! Значит, теперь до Петроградской пилить.
— А пойдем с нами? — предложил Живой. — Мы тут недалеко живем. Вон там, почти на набережной.
— Ладно!
Однако прежде чем идти домой, княжна потребовала остановиться перед памятником миноносцу «Стерегущий» и долго смотрела на двух героических моряков, которые открывали кингстон, запуская в трюм извилистые, похожие на змей струи воды. Памятник был покрыт превосходного качества патиной.
— О, вспомнил! — Живой ткнул пальцем в сторону Конного переулка. — Тут еще одна наша училка жила, химичка Зоя Людвиговна. Но мы ее звали по первым буквам имени — Змея Особо Ядовитая. Заставляла двоечников контрольные ей на дом таскать и вообще — придиралась. А жила в коммуналке, в комнате, набитой всякой антикварной рухлядью. Может, у нее и патина там найдется?
Петр Алексеевич на шутку не отреагировал. Он был мрачен: действие менделеевки заканчивалось, а вопрос с патиной никак не решался. Пашина болтовня его уже совсем не смешила. Он нервно поглядывал вокруг. Вывеску аптеки украшало изображение обвивающей чашу змеи. На Каменностровском у дома Витте двое рабочих поднимали старинный бронзовый люк, чтобы запустить в недра земли тонкий шланг. Миновали мечеть, украшенную змеевидными арабскими письменами. Прошли мимо особняка Кшесинской и свернули на Куйбышева.
— Смотрите! — вскрикнула княжна.
Все подняли головы. С ограды особняка на них смотрели аж четыре змеи, обвивавшие огромные каменные шары.
— Уф! Я больше не могу, — сказал Савицкий, вытирая пот со лба. — Права бабуля: Петербург — это какой-то змеиный город.
Перешли улицу и вошли в подворотню.
— Весь покрытый патиной, абсолютно весь, — пропел Живой. — Что делать-то будем?
— Главное — не сдаваться, — бодро ответил Савицкий. — Сейчас придем к Жозефине, подумаем.
— Даст она вам подумать, как же, — хмыкнул Паша, распахивая дверь парадной и устремляясь к лифту.
— Жозефина — это кто, подружка твоя французская? — спросил у Веры Бабст.
— Ну, как бы тебе объяснить, Костя...
Дверь в квартиру открылась, и все вопросы исчезли.
