Дарья Донцова - Самовар с шампанским
– Давайте для завершения приятной беседы мы с доченькой споем для вас нашу фамильную старинную колыбельную, – предложил Петр. – Меня научил ей прадедушка, князь Васильев-Оноре. А он узнал ее от своего деда, корни этого зонга уходят во второй век до нашей эры. Дашенька так красиво выводит мелодию!
Глория зааплодировала:
– Просим, просим!
Я сделала попытку отвертеться:
– Увы, в доме нет рояля.
– Ничего, мой ангел, исполним а капелла, – не сдался Петр.
– Папочка, вы потеряли салфетку, – проворковала я.
– Где она? – не понял Петр.
Я показала пальцем на пол:
– Наклонитесь, вон лежит.
– Не вижу, – пробормотал папенька.
Ну вот, наконец-то врун произнес единственные слова правды за все время чудесного семейного ужина. Он не заметил салфетку, потому что ничего не ронял.
Я быстро встала, присела у стула эрзац-родителя и воскликнула:
– Ох, не могу вытащить, она попала под ножку стола. Папочка, помогите.
Петр Андреевич вскочил и опустился на корточки рядом.
Я прошептала:
– Прекращайте это кретинство. Я не умею петь.
– И не надо, – еле слышно ответил лжеотец, – я сам исполню песню, тебе только припев нужно повторить.
– Ждем колыбельную с нетерпением, – потребовала Зоя Игнатьевна.
Мы с Петром Андреевичем слаженно вынырнули из-под стола.
– Совсем забыла! – заговорила я. – На пороге дома я нашла останову в виде черной кошки. Лори, наверное, ты ее купила?
– Нет, – удивилась мать Феликса, – я сегодня не ходила по магазинам.
– Зоя Игнатьевна, предмет интерьера ваш? – спросила я.
Пожилая дама вздернула подбородок:
– Конечно, нет!
– Ой, нехорошая примета, – зачастила Анфиса, – черная кошка на пороге дома незадолго до свадьбы. Быть беде!
– Фиса! Замолчи, – велел Дегтярев.
– Я правду говорю, – не утихала домработница, – точно беда случится. Хуже черного кошака у дома перед бракосочетанием только баба с пустыми ведрами возле загса.
– В Москве теперь нет колодцев! – отрезал полковник.
Я взглянула на Феликса, я тоже так считала и похихикала, когда девицы из свадебного агентства перечислили глупые приметы. И кого мы с профессором встретили, когда вышли из дверей «Стрелы Амура»? Бабу с порожними ведрами! А теперь на крыльце обнаружилась подушка в виде черного кота. Все это весьма странно.
– Мешок, набитый синтепоном, не живой кот, – подал голос Маневин, – не стоит обращать на него внимание, это не считается.
– Но он кот! – не отступала Анфиса.
– Я не приобретала этот предмет интерьера, мама тоже, – произнесла Глория. – Феликс, ты принес безделицу?
– Я похож на умалишенного? – слишком бурно отреагировал Маневин.
– Дорогой, разве можно так отвечать родной матери? – мгновенно сделала стойку бабушка. – Ты слишком много общаешься с людьми из неинтеллигентных слоев, и это накладывает отпечаток на твое поведение.
Я тихо встала и начала медленно отступать к двери. Молодец, Дашенька, вовремя ты вспомнила про останову. Присутствующие увлеклись обсуждением подушки-кота и начисто забыли о том, что им обещали исполнение колыбельной. Еще пара шагов, и я очутюсь… нет, так нельзя сказать, я очучюсь… снова неправильно, я окажусь в холле. Да уж, семейные посиделки могут вынудить вас забыть родной язык.
– А песенка! – закричал Петр, когда я занесла ногу над порогом. – Дашенька, ты куда?
Проклиная слишком активного Петра Андреевича, я обернулась и улыбнулась:
– Никуда.
– Тогда начинаем, – обрадовался папаша и завел неожиданно красивым, хорошо поставленным баритоном: «Там вдали, за рекой, раздается порой…»
Петр затих, посмотрел на меня. Я растерялась и спросила:
– Что мне делать?
– Не стесняйся, тут все свои, – приободрил меня фейковый родитель. – Забыла слова? Сейчас напишу!
Петр Андреевич живо нацарапал несколько слов на листе бумаги, поданном ему для изображения генеалогического древа, потом передал его мне:
– Моя сладкая ватрушечка, не нервничай, просто повторяй припев. Там вдали-и-и, за реко-о-ой, раздается поро-о-ой…
Куда было деваться? Я глянула на бумагу и, ощущая себя полной идиоткой, речитативом прокукукала:
– Ку-ку, ку-ку, ку-ку.
– Ах, как мило, чудесно, – бурно отреагировала Зоя Игнатьевна, – прелестно!
– Это птичка-а-а поет, малых деток зове-е-ет, – вывел на высоких нотах Петр Андреевич.
– Ку-ку, ку-ку, ку-ку, – исполнила я свою арию, желая папаше провалиться сквозь землю, – ку-ку, ку-ку, ку-ку!
Глава 19
Не успела я лечь на кровать, как в дверь постучали. Не дождавшись ответа, створку распахнули, появилась голова Дегтярева:
– Ку-ку!
– Напоминаешь мне о позоре? – хмыкнула я. – Не очень-то благородно.
– Прости, случайно вырвалось, – смутился полковник. – Хотел дать понять, что это я, а не кто другой, вот и раскуковался.
Я села.
– Ты полагал, что твоего лица мне мало для идентификации личности?
Александр Михайлович вошел в спальню.
– Я принес тебе фруктовый чай и кекс.
Я подпихнула под спину подушку.
– Почему ты до сих пор не ушел домой?
Дегтярев понизил голос:
– Попрощался со всеми, сделал вид, что направился в холл, а сам поспешил к тебе.
– И что ты хочешь от меня? – прикинулась я дурочкой.
Толстяк поставил на тумбочку кружку и тарелку с маффином.
– Переведи текст, а? И расскажи, что узнала про Бритвину.
– Ладно, – кивнула я.
– Согласна? – не поверил своему счастью полковник.
– Конечно, – подтвердила я. – Но в качестве благодарности ты сделаешь меня своей неофициальной помощницей. Хочу участвовать в расследовании.
– Нет, – отрезал приятель.
Я уползла под одеяло:
– Спокойной ночи. Закрой дверь, когда будешь уходить.
– Ты отвратительно себя ведешь! – вскипел Дегтярев.
Я высунулась из-под перинки:
– Сделай одолжение, открой окно, здесь душно.
Александр Михайлович распахнул раму.
– Ну вот! Опять тут стоит садовая лестница. Сто раз говорил: ее надо убирать. Ты спишь с распахнутым окном, еще залезет кто!
– Не люблю, когда жарко, – ответила я.
– Поменяй зимнее одеяло на легкое, – посоветовал Дегтярев, – закрывай окно или вели унести лестницу. Ладно, я согласен на твое условие.
Я вновь приняла сидячее положение:
– Мудрое решение.
– Теперь рассказывай про Людмилу! – велел толстяк.
– Она – Луиза Маковецкая, – напомнила я и передала приятелю все, что рассказала мне Ксения Романовна Берг.
– Нина Федоровна Калинова? – переспросил полковник, когда поток сведений иссяк.
– Да, – кивнула я. – А теперь подумай, отчего Людмила-Луиза как две капли воды похожа на свою «тетю»? И почему больная аэрофобией Бритвина-Маковецкая решилась лететь в Россию на самолете? По какой причине она так страстно мечтала проститься с родственницей? Ответ один: Нина – мать Людмилы.
– Ангелина Валентиновна покончила с собой вскоре после того, как бандиты забрали выкуп, – протянул полковник.
– И как складывались события пять лет назад? – прищурилась я.
– Садись переводить, – велел Дегтярев. – Уже поздно, а надо сегодня отослать письмо.
– Нет, я выложила тебе все, что нарыла. Теперь твоя очередь отвечать на мои вопросы, – закапризничала я.
– Жорж ляжет спать, если ты еще прожвачишься, – возмутился Александр Михайлович, – а мне срочно нужен его ответ.
– Наоборот, Перье как раз встанет, – парировала я, – забыл про разницу во времени? Не отказываюсь переводить твое послание. Раз пообещала – сделаю, но прежде ты введешь меня в курс дела. Сам-то что узнал?
– Ничего! – вскипел толстяк. – Тупик! Стена!
– Не нервничай, – утешила я его, – любую преграду можно обойти, перепрыгнуть или разрушить. Напомни обстоятельства гибели Ангелины Валентиновны.
Дегтярев поджал губы и сел на мою кровать.
– Забыла детали, – призналась я, – помню только в общих чертах. Сергей Петрович пошел на поводу у похитителя, не обратился в полицию, повез деньги сам. Его, как и следовало ожидать, обманули, сумку с наличкой забрали, дочь не отдали. Так всегда выходит, если в деле участвуют дилетанты.
– Справедливости ради отмечу, что не всегда и обученные спецы добиваются успеха, – вздохнул полковник. – Сообразив, что его обвели вокруг пальца, Маковецкий прибежал к нам. Но после драки трудно махать кулаками. Мы с преступником не общались, знали о ситуации исключительно со слов отца похищенной. Ангелина постоянно плакала, ей было плохо, детально побеседовать с ней так и не удалось.
Я откусила кекс.
– Слабоумная подопечная Ксении Романовны неожиданно продемонстрировала при взгляде на фото зачатки разума. Она стала указывать на изображение девушки и твердить: «Лу, Лу». Наверное, так дома звали Луизу. Больная испытала при виде снимка стресс, а потом стала называть себя Лина.
– Мать Луизы разбилась, упав с высокого этажа, – повторил Дегтярев. – К сожалению, в ее смерти косвенно виноват Василий Кожин, один из моих сотрудников. Он был новенький, проходил испытательный срок.
