Орхидеи еще не зацвели - Евгения Чуприна
— То есть просто большая собака?
— Да, просто большая собака. По человеческим меркам, где-то 14-й размер обуви.
— Это уже не обувь, а скрипичные футляры!
— Точно. Однако же, шутки шутками, а есть нюанс. В ней сидит дьявол.
— В обуви?
— Нет, в собаке!
— Вот это да!
— Он сидит там. Но ведь и сам ваш род… вы ведь не сноб, Генри?
— Не очень, а что?
— Дело в том, что здесь на болотах когда-то скрывался Влад Цепеш. И ходят сплетни… или, пристойней сказать, легенды, что якобы незадолго до того овдовевшая леди Маргарет впустила его в свой дом и родила от него Герберта, Хьюберта, Элизабет и Энн Баскервилей.
— Сразу?
— Да, сразу. Рад, что вы так спокойно это восприняли.
— Я заметил, что здесь, простите, если кого обидел, довольно много четверней рождается.
— Это происходит с тех пор, как на Гримпенских болотах появились гигантские орхидеи. Они расцветают, и все, зачатое в этот период, рождается, как вы удачно выразились, четверней. Поэтому местные жители стремятся не зачинать детей в это время и в этом месте. А это трудно, потому что как раз в это время кончается пост, и люди расслабляются.
— Понятно.
— Мой брат Юджин считает, что всему виной космический летательный аппарат…
— Космический летальный аппарат???
— …космический летательный, остатки которого он нашел во время своих изысканий. Когда вы познакомитесь, он обязательно вам их покажет, если вы не откажетесь идти с ним на болота.
— Поглядим, — уклончиво ответил я.
Тут батюшка заметил часы и всплеснул руками:
— О Святой мой Боже, уже совсем поздно. Как я доберусь домой?
— Может, останетесь?
— Нет, я пойду.
— Не боитесь тритона?
— Там был тритон? Это голос тритона, вы слышите крик: «Вы меня разварили, ах, где мой парик!» Нет, ха, мне такое не является. Но впрочем, если вы действительно хотите сделать добро своему ближнему, велите Перкинсу отвезти меня на телеге.
— Перкинс вряд ли сочтет это добром ближнему. Ну, что поделаешь, в каждой жизни случается дождь. Бэрримор! Бэрримор? Да где ж он шляется?
— Может, позвоните в колокольчик?
— Да, так и сделаю, чудная мысль.
— Их для этого и вешают.
— Кого, где вешают?
— Колокольчики.
— Фух, что ж вы меня так пугаете, я уж подумал, кого посерьезней…
Глава 16
Содержимое моих снов в эту ночь меня удивило. Мне снился не тритон, не собака, даже не вервольф, а настоящий кошмар — миссис Бэрримор. Наверно после всего произошедшего мне надо называть ее Элизой и пойти исповедоваться. Или лучше не стоит… в смысле, не следует трепать перед святым отцом имя женщины? Утром, нежась в постели, я думал о том, какого пола последний член квартета Селденов, мужского или женского? Если женского, то замужем ли она, и где в настоящее время живет?
К моему большому облегчению, завтрак в постель мне принес бородатый Бэрримор, похожий на респектабельного Малютку Джона, а не его нежная супруга, видеть которую я был сейчас не готов, тем более вверить ее хлопотам сосуд, стоящий под кроватью. Хватит с нее простыни.
— Отличная погодка, Бэрримор, — бодро кивнул я на раскидистое солнце за окном. — А что, в замке есть привидения?
— Как можно-с, — пророкотал Бэрримор, — такое спрашивать? Конечно, есть. На то и замок-с.
— И что они делают?
— Известное дело, являются-с. В гостиной — мисс Хлоя, мисс Оливия и мисс Алина, вяжут-с.
— Вяжут, и все?
— И все-с. Очень милые пожилые леди, всю жизнь отличались богобоязненным, целомудренным поведением.
— И Мессалина тоже?
— Вы еще спрашиваете-с! Именно мисс Алина, вооруженная канделябром, убила трех ворвавшихся в замок французских солдат, прежде чем армии противника удалось соединенными усилиями прервать ее девичество-с.
— То есть бабушки погибли, обороняя самое дорогое?
— Это была Столетняя война-с.
Когда потом я гулял в саду, до моего уха донеслись голоса, в одном из которых я без труда узнал раскатистое рокотание дворецкого. Другой принадлежал его жене.
— С молодым хозяином не все ладно, Элиза, — сообщил он, стараясь говорить так тихо, чтобы стекла в замке не дрожали, а лишь слегка побрякивали. — Кажется мне, он ненатуральный. Под сим разумеется ненастоящий, сиречь не подлинный.
— Кто бы мог подумать, такой милый джентльмен!
— Он мне сразу показался подозрительным, — продолжил Бэрримор, в отличие от меня пропустивший реплику своей жены мимо ушей. — Как тебе известно, Элиза, господа Грегори и Юджин Мортимеры увлекаются френологией. В течение последних нескольких лет свои познания в этой области они всеми возможными путями и способами стремились передать нашему покойному хозяину, сэру Чарльзу, который недостаточно твердо препятствовал им в этих стараниях.
— Да-да, мой котик.
Оказывается, это болотное чмо и пламенеющий позор Баскервиль-Холла — ее котик!
— Кое-что из этих сведений мне удалось усвоить в те моменты, когда я вносил чай, для чего мне приходилось, уперев поднос с этим напитком себе в район солнечного сплетения, а противоположный край подноса придерживая ладонью и стремясь, чтобы основная поверхность его покоилась на запястье и животе, в то же время другой рукой приотворять тяжелую дверь, перед чем мне приходилось подолгу изыскивать равновесие, ибо не изыскав его, я бы неминуемо опрокинул свою ношу, к большому неудовольствию сэра Чарльза, а также его гостей, тем более, грохот за дверью во время научной беседы их мог бы неприятно поразить…
— Конечно, лапуля, ведь ты не имеешь привычки подслушивать, и всем это известно…
«Лапуля!» — отметил я.
— …но какое отношение все это имеет к молодому наследнику?
— Ты бы лучше не перебивала меня, Элиза, и я б скорей дошел до сути, — предложил Бэрримор и чем-то сердито звякнул. — Господин доктор неоднократно ощупывал череп сэра Чарльза, и поскольку это происходило в гостиной, выходящей в галерею, где висят фамильные портреты, что ты, безусловно, учла, восстанавливая картину происходящего, ибо без учета этого фактора обстоятельства будут не вполне понятны, то я в конце концов, достаточно четко уяснил себе, как должен выглядеть череп настоящего представителя семейства Баскервилей. Приехавший к нам молодой человек таким черепом ни в коей мере не обладает! По крайней мере, в портретах, написанных поздней XVII века, определенно не просматривается с ним общих черт, а более ранние не вполне антропологичны, так что здесь утверждать что-либо трудно. К тому же, сегодня, во время завтрака, он с легким сердцем глумился над самыми трогательными и трагическими страницами истории Баскервилей, чего никак не могло бы произойти, если бы он сознавал свою причастность и принадлежность к этому славному роду.
— Конечно, Джон, это немыслимо.
— Но у него и не череп какого-нибудь авантюриста или мошенника. Я готов поручиться, что
