Клод Изнер - Леопард из Батиньоля
— Я записываю то, что мне диктуют, считаю слова и отправляю желающих разместить объявление в кассу. После того как они совершают оплату из расчета полтора франка за строку из тридцати четырех букв и приносят мне чек, я пересылаю их объявления в типографию. В мои обязанности не входит проверка сведений, милостивый государь.
— И все же, мадемуазель, обратите внимание: пренелепейший некролог. Друзей и клиентов покойного приглашают на похороны двадцать пятого мая, тогда как означенное в некрологе лицо скончалось пятого июля!
— О, люди еще и не такие нелепости печатают. Вот к примеру: «Щедрое вознаграждение тому, кто вернет мне Иерихонскую Трубу, курицу брахмапутрианской породы, намедни заблудившуюся в окрестностях горы Святой Женевьевы». По сравнению с вашим некрологом это…
— Это, однако, весьма любопытный некролог.
— Мне платят не за то, чтобы я тешила свое любопытство, гражданин. Все, что от меня требуется, — подсчитывать слова в объявлениях. А сумасшедшие у нас тут в редакции табунами ходят — не представляете, сколько я всяких чудиков перевидала!
— Сочувствую, мадемуазель, и завидую вашему терпению. Однако если бы вы согласились уточнить дату публикации этого нелепого извещения о похоронах, я был бы вам страшно благодарен.
Девушка пожала плечиками и повернулась к каталожному шкафу.
— С чего начинается текст?
— «Кузен Леопардус просит…»
— Значит, на «эл»… Так, нашла. Зарегистрировано четвертого июля. Кем оплачено, не записано. Вы удовлетворены?
— А вы совсем-совсем не помните, кто принес этот текст?
Девушка облизнула губки и принялась разглядывать собственные ногти.
— Вот так, навскидку, я вам, конечно, не отвечу. Но порой бывает достаточно сущего пустячка, какого-нибудь там стаканчика шербета или аперитива, чтобы прошлое предстало в ярком свете. Я обедаю в час дня, и если сердце вам подскажет… — Она вдруг зарделась и, не осмелившись продолжить флирт с неприступным, но очень симпатичным белокурым юношей, схватила стопку формуляров и начала ожесточенно ставить на них штемпели.
Жозеф малодушно ретировался.
«Бедняжка, похоже, в меня влюбилась. А что, она, пожалуй, хорошенькая… Но я не такой ветреник, как некоторые особы из моего окружения! Никогда я не опущусь до того, чтобы оплачивать услуги натурой… Итак, объявление опубликовано четвертого июля — накануне пожара! Разобраться бы во всем этом… Прав месье Анатоль Франс: „Нам не дает покоя то, чего мы не понимаем“. Придется все-таки обсудить задачку с месье Легри. У него в голове шестеренки раскручиваются медленно, но уж если раскрутятся — творят чудеса! Да уж, когда он в форме…»
Занятый этими размышлениями, Жозеф не заметил, как вышел на улицу Нотр-Дам-де-Лоретт. Оглядевшись, он с грустью вспомнил о прогулке в здешних краях с одной знакомой, погибшей при трагических обстоятельствах.
«Дениза Ле Луарн…[52] Валентина… Нет смысла отрицать, я нравлюсь женщинам. Сама мадемуазель Таша не устояла бы перед моими чарами, кабы не месье Легри. Кстати, она ведь живет поблизости. Час-то ранний, так что у меня есть шанс застать голубков в гнездышке!»
Но не успел молодой человек выйти на улицу Фонтен, как прямо над головой грянул раскат грома и на город обрушился ливень. Шмыгнув под навес крытого рынка, Жожо, переминаясь с ноги на ногу от нетерпения, принялся ждать, когда поток хоть немного утихнет. Мимо прогрохотал фиакр, окатив его грязной водой. Прохожие спешили по улице в поисках убежища, оскальзываясь на мокрой мостовой, сталкиваясь зонтами.
Вдруг сквозь шум дождя Жозеф различил мяуканье и опустил глаза: к его штиблете жался чумазый меховой комочек.
— Эй, домик для блох, ну-ка брысь отсюда!
В ответ домик для блох — бежевая мордочка и желтые глаза-виноградины — послал ему всем своим видом такой отчаянный призыв о помощи, что молодой человек не смог на него не откликнуться. Он поднял котенка и прижал к груди, чувствуя сквозь ткань редингота, как бьется крошечное сердце. В благодарность за ласку котенок тихо замурлыкал, и шершавый язычок лизнул палец спасителя.
— Откуда ты взялся, пушистый зверь? — Жозеф посмотрел на топтавшуюся рядом под навесом девочку: — Он твой?
Девочка состроила ему гнусную рожицу и заголосила, отбивая ритм кулачком по резному косяку:
Обед приготовив, устанешь не слишком:Девчонкам — конфеты, горчицу — мальчишкам.
Распевая, она все заглядывала внутрь рынка, где ее мамаша-торговка за лотком у входа обслуживала покупателя.
— Где ты там шляешься, дурное семя? А ну живо иди сюда, не то промокнешь, заболеешь и умрешь! — рявкнула мамаша.
— Да, наверняка так и будет, — мрачно пообещал девочке Жозеф и уставился на котенка: — Ну что же мне с тобой делать, хитрая скотинка? Вот ведь приставучий…
Котенок свернулся клубком у него в руках и громко урчал от удовольствия. Нос и «носочки» на лапах были белые, а на самом кончике хвоста торчал реденький пучок шерстинок.
— Эта киса ко всем липнет, как банный лист, вот и ты попался, простофиля! — мерзко хихикнула девочка и поскакала к матери.
Таша только успела накинуть пеньюар из тонкого батиста — они всю ночь до утра отмечали в постели День взятия Бастилии, и Виктор лишь несколько минут назад укатил на велосипеде в лавку, — как в дверь постучали.
— Жозеф! Вы насквозь промокли!
— До костей! Месье Легри дома?
— Вы с ним разминулись… Ой, какой хорошенький!
— Я подобрал его на вашей улице. Наверное, он голодный. — Жозеф опустил добычу на пол, и котенок, выгнув хребет, шмыгнул под подол пеньюара Таша, не переставая тарахтеть, как паровая турбина.
— Вы заметили, какой у него хвост? — улыбнулся Жозеф. — Похож на половинку кисточки.
— И правда, полукисточка! Очень живописный кот. Круглая головка, тигровая шерстка, белые «перчатки»… Надо налить ему молока.
Пока Таша хозяйничала на кухне, Жозеф в сопровождении своего протеже слонялся по прихожей, загроможденной багетными рамами и книгами. На геридоне среди безделушек он краем глаза заметил картонную трубочку с опаленными краями, хотел рассмотреть ее поближе, но в этот момент появилась Таша с блюдцем молока, и «полукисточка» жадно принялся за еду.
— Он забавный. Пожалуй, я его оставлю.
— Уф, мадемуазель Таша, вы меня просто спасли! Если б я притащил его домой, матушка заставила бы меня выучить «Марсельезу» на бретонском… А месье Легри не будет возражать?
— Ну что вы, чего хочет женщина, того… — Таша усмехнулась.
Успокоенный Жозеф взял картонную трубочку с геридона и хмыкнул, увидев рисунки.
— Бенгальские огни всю ночь сверкали… — Таша подавила зевок. — При таком количестве света можно было бы целый месяц обходиться без фонарей. Ну, полукисточка, набил брюшко? Ты согласишься остаться в этом скромном жилище?
Котенок, отобедав, приводил себя в порядок, но, услышав вопрос, прервался и ответил пронзительным «мя-а-ау!».
— Жозеф, он сказал «да»! — захлопала в ладоши художница.
— Вот погодите, он еще овладеет английским, русским и японским — тогда вы точно не соскучитесь в компании этого балагура!
Таша, присев, почесала котенку пузо и наклонилась поближе, рассматривая шерсть.
— О, да он не один, тут целая толпа наездников… И кстати, он девочка.
— Как вы узнали? — брякнул Жозеф.
— Ну, по отсутствию… как это называется по-французски?
— Э-э-э…
— Мужских признаков, в общем. Полукисточка, я назову тебя Кошка!
— Что ж, мадемуазель Таша, мадемуазель Кошка, позвольте откланяться. Матушка заглянет к вам с обедом и с арсеналом щеток-метелок…
«А я, если поспешу, еще успею чуток передохнуть дома в тишине и спокойствии, перед тем как отправиться на галеры „Эльзевира“», — подумал Жозеф, выходя на улицу Фонтен.
Всю дорогу в омнибусе Жозефа не покидала мысль о том, что он упустил что-то важное. Но как болезненный зуд, который не пройдет, чешись не чешись, смутная уверенность в собственном ротозействе никак не могла переродиться в нечто конкретное. И только дома, в каретном сарае, усевшись за стол, сооруженный из ящиков, он понял, что ему напомнила та картонная трубка с двумя карикатурами на внутренней стороне. В точности такие же три обгоревших цилиндрика он подобрал в мастерской Пьера Андрези — вот они лежат, между перьевой ручкой и тетрадкой с незаконченным «Кубком Туле».
Это открытие полыхнуло в голове Жозефа электрическим разрядом.
— Бенгальские огни или «римские свечи»! В переплетной мастерской, черт побери! Ну, что ты об этом думаешь, папочка? — спросил он, глядя на фотографию, с которой улыбался букинист, прислонившийся к парапету набережной Вольтера. — Ты думаешь, что пожар случился из-за пиротехнической ошибки? Не знаешь, да?
