Елена Логунова - Ванна с шампанским
Вообще-то, следом шли многие – не столько за ним, сколько в том же самом направлении: к замку. Строился он как усыпальница, в средние времена был крепостью, а теперь стал достопримечательностью, обязательной для просмотра и даже «прослушивания», так как со времен Григория Великого сохранился веселый обычай в полдень палить из замковой пушки.
Скорость у Зямы была заметно ниже, чем у среднестатистического туриста, что, в сочетании с его пешеходными выкрутасами и периодическими зависаниями на перилах, вынуждало честных граждан обходить затейника по крутой дуге. Народ обтекал его с двух сторон, и непохоже было, чтобы кто-то придерживал шаг или ускорялся, стараясь держаться поближе к нему.
– Он без хвоста, – резюмировала я.
– Все равно, хорош, – залюбовалась Вика.
– Про слабость грешного ангела – это было мощно задвинуто, – вместо приветствия сказал братец и бесцеремонно потеснил меня задом на каменной скамье. – Подвинься, у меня ноги гудят!
– Неужели ты через весь город такие кренделя выписывал? – восхитилась я.
– Господи, спаси! Нет, только от метро, – Зяма перекрестился на фигуру Ангела, венчавшую замок.
– Господи, спаси! – тут же собезьянничала Вика.
Я почувствовала, что меня раздражают ее старания понравиться моему очаровательному братцу.
Он же с Трошкиной мириться собрался! Можно сказать, только-только встал на путь истинный, даже пошел уже по нему неверной походкой пьяненького пилигрима, и тут – нате вам, на моих глазах плетется паутина новой порочной связи!
– Никакой это не Господь, это архангел Михаил, – я шикнула на Вику, демонстративно совершавшую крестное знамение в весьма оригинальной манере: с томительно долгим «западанием» сложенных щепотью пальцев в расщелину между грудями. – Он вкладывает меч в ножны, знаменуя окончание эпидемии чумы.
– Кстати, это новая скульптура, середины восемнадцатого века! – с готовностью подключился к просветительской миссии мой художественно образованный братец. – Старую решили заменить, так как она не позволяла однозначно трактовать намерения ангела. Было неясно – достает ли он меч или убирает его? Новая бронзовая статуя выполнена так, что ангел, опустив голову, смотрит на ножны.
– Что ж ты, милая, смотришь искоса, низко голову наклоня, – пробормотала я.
– Кстати, это уже шестая по счету статуя ангела, – добавил Зяма. – Из предыдущих две разбили молнии, а три сами римляне переплавили, когда в городе ощущалась нехватка оружейного металла.
– Гвозди бы делать из этих людей, крепче бы не было в мире гвоздей, – пробормотала я.
– Кстати! – Эрудит наш все не унимался. – Было время, когда замок служил тюрьмой, и она считалась самой неприступной во всей Римской империи. Сбежать оттуда удалось лишь одному человеку – и угадайте, кто это был? Великий скульптор и авантюрист Бенвенуто Челлини, который этим побегом снискал себе огромную славу!
– Так вот, значит, какой у тебя пример для подражания! – язвительно намекнула я ему кое на что.
После этого говорливый братец мой наконец притих. Идти по стопам Челлини: к вечной славе художника – через тюрьму – ему явно не хотелось.
Вика же рассыпалась в комплиментах Зяме: уж он и умный, и так много знает, и интересно с ним, просто лучшего спутника не сыскать! Я начала было закипать, и тут простодушная Настя, проассоциировав слово «спутник», сказала:
– Викин муж тоже очень хорошо разбирается в искусстве!
Мужняя жена сразу скисла, а я, закрепляя успех, развила тему счастливого супружества вопросом:
– А кто он у тебя, Вика, чем занимается?
Конечно, я не рассчитывала, что она скажет – «бразильской капоэйрой» или «корейской борьбой «сиры́м», хотя это было бы идеально. Зяма с повышенным уважением относится к женам мужчин, способных постоять за свою честь с дуэльными нунчаками, сюрикенами и булавами! Но Вика неохотно призналась, что ее благоверный – преуспевающий владелец сети похоронных контор, и это тоже прозвучало недурственно.
– По образованию-то он археолог, кандидат наук, в молодости годами пропадал на раскопках, – словно извиняясь за нынешний специфический бизнес супруга, добавила Вика.
Но было уже поздно: Зяма явно в красках вообразил собственные пышные похороны, и это отбило у него желание заигрывать с женой гробовщика.
Я злорадно подумала, что мысленно теперь так и буду называть Викторию: прелестная гробовщица! По аналогии с прелестной галантерейщицей Констанцией Бонасье.
Мы наконец встали с лавочки и пошли к метро, на всякий пожарный случай присматривая за тылами.
Делали все, как в кино про шпионов: задерживались перед зеркальными витринами, неожиданно выглядывали из-за угла, прятались за деревьями и столбами и преодолевали открытые участки местности короткими перебежками. Продвигались мы в результате этих сложных телодвижений медленно, зато никакого хвоста за нами не было, я могла бы поклясться в этом головой.
Перед тем как углубиться в недра подземки, Зяма галантно пропустил вперед Вику и Настю, а меня задержал, попросив телефон. Я дала ему мобильник, он провел короткий разговор и, возвращая мне аппарат, довольным голосом уведомил:
– Имей в виду, завтра ранний подъем, в восемь утра у нас примут ванну.
Замороченная многочисленными приключениями, я не сразу поняла смысл сказанного. Вообразила, что спозаранку кто-то придет к нам в арендованные апартаменты для утреннего омовения, и машинально проинформировала Зяму о скромных удобствах нашего нового жилья:
– У нас нет ванны, у нас только душ.
Боже, что случилось с братцем!
Он горестно скривился, прижал руку к сердцу и окаменел, как статуя прекрасного ангела, глубоко шокированного народными страданиями в годину чумы. Правда, когда недоразумение разъяснилось, он быстро отмер и попытался некультурно накостылять мне по шее. Сказал, что я его в гроб вгоню такими шутками.
– Ничего, у нас теперь есть кому решать вопросы с гробами, – съязвила я, но на всякий случай отодвинулась.
И тут произошло нечто неожиданное и удивительное.
Обиженно отвернувшись от меня со словами: «Глаза б мои на тебя не смотрели!» – Зяма загляделся на что-то другое.
И вновь окаменел!
Я проследила направление его взгляда и почувствовала холодок между лопатками.
– Дюха, ты тоже это видишь, или я один сошел с ума? – задумчиво поинтересовался Зяма, не отрывая глаз от мини-вэна, ожидавшего, пока «позеленеет» светофор.
Машинка была ничем не примечательной, обычным транспортом многодетной горожанки или селянина, гибридом легковушки и грузовичка. За рулем, высунув в открытое окошко локоть, сидел черноусый гражданин вполне банальной итальянской наружности.
А вот пассажир у него был весьма интересный и запоминающийся. Для нас с Зямой – так и вовсе незабываемый!
– Этого не может быть, – пробормотала я, завороженно созерцая рукодельное полосатое пончо из ИКЕА и соломенную шляпку «от» безымянного негра.
В промежутке видна была нижняя половина лица с характерными признаками, понятными любому гробовщику: интересной бледностью и отвисшей челюстью.
– Слабовата резинка у шляпы, надо было ему подбородок скотчем подвязать, – все так же задумчиво молвил Зяма.
– И ведь был у меня скотч, – призналась я, невольно залюбовавшись прекрасной осанкой кадавра-путешественника, с похвальной заботливостью пристегнутого ремнем безопасности. – Интересно, к сиденью его тоже гвоздями прибили?
Светофор засиял изумрудной звездой, минивэн плавно тронулся и неторопливо поехал дальше.
Зяма издал невнятный звук – как будто вареником подавился.
Наш-то кадавр путешествовал в подходящей компании!
Кресло за ним занимал востроносый юноша в бархатном камзоле с буфами, с прической «под горшок», с оловянными глазами и желтушным лицом. У него был вид хронического печеночника, убитого недугом уже давно (примерно в тринадцатом веке) и однозначно насмерть. В руках усопший хроник держал обшарпанную лютню. Ну, правильно! С песней весело катить по просторам!
А за вьюношей сидел Его Преосвященство Кардинал Какой-то – может, Ришелье, а может, и Мазарини. Наверное, все-таки Мазарини, потому что Ришелье – я вспомнила – носил красивые кружевные воротнички. У этого кардинала воротничка не было вовсе, вместо него на шее, желтой и морщинисто-складчатой, как оплывшая церковная свечка, сверкали граненые бусики.
Я еще успела подумать, как оригинально Его Преосвященство носит четки, и тут пурпурный шелк пошел складками, голова на желтой шее повернулась, и по моей вытянувшейся физиономии скользнул горящий взгляд блестящих и несомненно живых черных глаз.
Это было уже слишком.
– Дюха! Дюха, ты чего?! Дюха, не падай! – испугался Зяма.
Я пришла в себя от того, что он звонко шлепнул меня по щеке.
Я подставила ему вторую ланиту.
В голове моей загудело и прояснилось.
