Наталья Александрова - Испытательный срок для киллера
– Что ты, дорогой, конечно, не жалею!
Ссора из-за кота была забыта.
– Так какое все-таки это было число? – напомнил о себе Валя.
– Да примерно за неделю до смерти Никандрова. Да, если бы я была на работе тогда, может быть, он бы мне все рассказал. Откуда он этот диск взял, а, Валя?
– Я же говорил, он у Мерзоева подрабатывал, они там охранную сигнализацию делали, вот он, наверное, смонтировал и поставил камеру для пробы в наш коридор. А те заметили камеру, пока догадались, чья она, да кто это, время и прошло.
– Так ты думаешь, дядя Вася причастен к смерти Никандрова?
– Каким-то боком, может, и причастен, а только ни в жизнь я не поверю, что он смог бы с Никандровым справиться, Никандров-то здоровый был, а этот росту маленького, немолодой уже…
– Значит, еще кто-то был. Сам же говорил, в институт кого угодно провести можно, и что у нас там творится! Людей убивают, и никому дела нет!
Муж вмешался.
– Вот тут ты, Надя, не совсем права. С Никандровым, да, он какой-то странный был по вашим рассказам, в нервной клинике лежал, были подозрения на самоубийство – ну и ладно; девушка эта, Лена, – тоже случай сомнительный, в этой медицине ничего не поймешь, сейчас много новых лекарств, и ослабленный организм наших людей на них реагирует неадекватно. Насчет тех двоих, что в квартире убили, полиция, безусловно, работает, может быть, и найдет убийцу. А вот с Синицким случай другой. У всех на глазах человек погиб, да не алкаш какой-нибудь, а начальник все-таки, и сразу же обнаружили, что дело нечисто, провода-то перепаяны, так что, вот увидите, расследование будет серьезное, и вас всех еще не раз допросят-передопросят.
– Да, наверное. Значит, Синицкий… хоть небольшой, да начальник. А чем у нас начальство сейчас занимается?
– Да у нас сейчас начальство озабочено, как бы денег побольше из института выкачать и за государственный счет по заграницам прокатиться.
– Что, командировки какие-то?
– Ну да, сейчас все на Италии помешались.
Сан Саныч оживился:
– Италия, говоришь? А что, Синицкий тоже ездил?
– Директор ездил, потом зам его, не помню кто, а Синицкий ездил, а, Валь?
– Ездил, когда ты в отпуске была, дня на три, документацию привез, переговоры там какие-то вел, а контракт еще не заключили.
– А когда это было точно, не помнишь? Ну ладно, я в понедельник у Милы выясню.
Однако в понедельник все потащились на похороны Синицкого. Грянул мороз, ветер заметал какую-то крупу, все ужасно замерзли, почему-то злились на покойника, а начальство устроило форменный митинг, говорили и говорили, даже директор был, правда, вскоре уехал на своей машине, а простой народ еще долго топтался на морозе.
Надежда радовалась, что она не мужчина и может не снимать шапку. И хоть слова на митинге говорили, вообще-то, правильные: ведь действительно человек без малого тридцать лет проработал в институте и трагически погиб на рабочем месте, ушел из жизни, так сказать, в расцвете творческой деятельности и полным сил, всем уже настолько осточертели венки, кладбища, пьяные могильщики, скорбящие родственницы в черных платочках, что в конце люди начали потихоньку расходиться, не дожидаясь, когда закопают.
Но все в конце концов кончилось, в автобусе народ с энтузиазмом помянул покойника, все согрелись и оживились. Сотрудники вышли у ближайшей станции метро и разъехались по домам, один только начальник отделения Владлен Иваныч нехотя поплелся на работу. На поминки никто не пошел, да и не приглашали.
Марьяна Синицкая вернулась домой с похорон одна. Родственники мужа хотели устроить поминки, но она отговорилась нездоровьем, дала денег, купили водки, закусок и помянули прямо там, в автобусе. Родственники, конечно, были недовольны, говорили, что для сотрудников и такие поминки сойдут, это правильно, вон сколько народу пришло, на всех не напасешься, а своей семьей надо посидеть, но Марьяна была непреклонна: она еле держится на ногах – и то только за счет лекарств и в такой день хочет побыть одна. Родственники обиделись, но Марьяне теперь было уже все равно.
Она сняла пальто в прихожей, мимоходом взглянула на себя в зеркало – да, черное ей всегда шло. А впрочем, напрасно надевала этот дорогой костюм, все равно никто не видел, можно было что-нибудь попроще. Она прошла в спальню, сняла костюм, завернулась в теплый халат, отключила телефон и погрузилась в размышления.
Марьяна родилась в обычной советской семье, но всегда любила, чтобы ее окружали дорогие красивые вещи, причем все должно быть настоящее. Лет с тринадцати все подружки увлекались сережками, колечками, разной бижутерией. Марьяна не носила ничего – драгоценности должны быть настоящими, а таких подделок лучше вообще не надо. И потом, когда Марьяна стала постарше, ей нравились только натуральные вещи – натуральная кожа, натуральный мех, натуральные камни, а если сейчас она себе этого позволить не может, то ничего страшного, она подождет – и все появится. В то, что это должно появиться, Марьяна верила твердо. Вот настанет время, и она встретит человека, который женится на ней и создаст ей жизнь принцессы. А она со своей стороны будет его любить, заботиться о нем, вести дом, который обустроит по своему желанию. В школе Марьяна училась средне, не потому, что не хватало способностей, а просто – зачем? – ведь она не собиралась становиться деловой женщиной и делать карьеру. Поэтому, окончив школу с весьма посредственным аттестатом, она поступила в техникум, ей было все равно какой, она выбрала тот, что ближе к дому. В техникуме за Марьяной многие ухаживали, ведь она была очень хорошенькой: миниатюрная блондиночка с голубыми глазами и ямочками на щеках. Но Марьяна была очень разборчива и редко позволяла пригласить себя куда-нибудь. Но однажды собрались встречать Новый год большой компанией, народу было полно, многие не знали друг друга, и там Марьяна познакомилась с парнем, который забрел в эту компанию случайно, кто-то его привел, а потом ушел. Парень одиноко сидел в углу и, улыбаясь, глазел на девушек, а на Марьяну смотрел особенно пристально. Что-то подтолкнуло ее к нему, какой-то звоночек прозвенел внутри, и правильно, оказалось, что парень этот – полярный летчик, только что вернулся с зимовки, где жил почти год, поэтому у него был такой странный вид, а денег привез он оттуда, из Заполярья, видимо-невидимо.
Марьяна сразу же взяла все в свои руки. Леше, так звали полярника, все девушки казались красавицами, а уж от хорошенькой Марьянки он просто потерял голову. Они стали встречаться, все чаще и чаще, сделались близки, вскоре Марьяна почувствовала, что беременна, сказала об этом Леше, он согласился на ней жениться, но радости по поводу того, что скоро станет отцом, как-то не выражал. Собрались подавать заявление, но в это время у него заболела мать, ее положили в больницу на обследование. В глубине души Марьяна подозревала, что Лешина мать нарочно легла в больницу, она не хотела, чтобы сын женился, ей Марьяна не нравилась, уж такие-то вещи Марьяна чувствовала заранее, сразу определила, что будущая свекровь ее недолюбливает. Время шло, Леша под разными предлогами откладывал подачу заявления, говорил, что по справке от врача поженят хоть завтра, куда спешить. А Марьянина беременность оказалась ошибкой, просто что-то перестраивалось в организме, долго скрывать это было рискованно. Сказав об этом Леше, Марьяна увидела на его лице огромное облегчение и сразу поняла, что проиграла.
Ну, что ж, первый блин комом, она не очень расстраивалась, тут как раз подошло время окончания техникума, и Марьяну распределили в научно-технический институт. Ей понравилось на работе – все так серьезно, солидные люди в белых халатах говорят об умных вещах. При ближайшем рассмотрении это оказалось не совсем так – в лаборатории было много молодежи и сам начальник был молодой, чуть за тридцать, но уже писал докторскую и говорили, что он жутко талантливый. Марьяна со многими подружилась, полностью вписалась в коллектив. У них было весело, ребята много работали, но часто собирались на вечеринки. Начальник защитил докторскую и на банкете по случаю защиты обратил наконец внимание на Марьяну. У них завязался роман, но какой-то вялый, непрочный. У молодого доктора наук была где-то там жена, но дело было не в этом. Главное место в его жизни занимала наука, один ее маленький кусочек, теория с каким-то мудреным названием, Марьяна и тогда не могла его выговорить, а теперь просто забыла.
Время шло, минуло несколько лет. Подруги Марьяны как-то незаметно повыходили замуж за инженеров, нарожали детей – в общем, худо-бедно устроили свои судьбы. Веселья в лаборатории поубавилось. Жена молодого доктора наук родила ему дочку, и эта маленькая пискушка сумела сделать то, чего не смогли добиться все его знакомые женщины: она сумела подвинуть в его сердце теорию Чего-то-такого и прочно занять там свое законное место. Теперь на работе начальник разговаривал о пеленках-погремушках, фотографировал свое чадо чуть ли не каждый день, обучал дочку плавать раньше, чем ходить, а после работы летел домой сломя голову. Марьяне было с ним скучно, а он ее вообще перестал замечать. Внутренний звоночек в душе Марьяны опять вовремя подал сигнал: еще немного – и она начнет ловить на себе притворно-сочувствующие взгляды: подумать только, такая симпатичная, и неглупая вроде, вкус есть, а вот, поди ж ты, никак не может замуж выйти, и какого рожна этим мужикам надо?
