Фаина Раевская - Принц на белом костыле
— Да-а-а, Клавочка, а чего они…
По щекам потекли горячие слезы. Одну щеку, ободранную снегом, щипало, но я не обращала на это внимания. Вообще-то плачу я редко, поэтому Клюква не на шутку перепугалась:
— Афанасия, не реви! Знаешь ведь, как меня это нервирует! У тебя что-то болит?
— Душа… — выдавила я сквозь всхлипы.
— Фу ты, господи, напугала! Главное, руки-ноги целы, а душу мы вылечим. Вот до дому доберемся, коньячком и подлечимся.
Я зарыдала еще горше, вспомнив, что дома сплошной разгром и никакого коньячку там вовсе нет, равно как и еды в принципе, спать придется опять на полу, и вообще… Клавка, сообразив, что успокаиваться я не собираюсь, забегала вокруг меня, словно в хороводе.
— Афоня, прекращай свое мокрое дело, иначе я за себя не отвечаю. Слушай, а может, у тебя щека болит? Так это ерунда, ей-богу! Ты только руками не трогай, а то занесешь какой-нибудь вирус, и все.
— Что «все»? — икнула я.
— Моменте море, вот что! Мне Прутков рассказал: сначала кровь будет сочиться из-под ногтей, из ушей, из глаз, потом язвы по телу пойдут… А через три дня гроб и белые тапочки!
Я уж и так опасаюсь, что сразу рану твою не продезинфицировали. Ну, да может, обойдется…
Перспектива, нарисованная доброй Клавдией, здорово испугала, я заткнулась и молчала до самого дома.
* * *Прежде чем пойти домой, мы зашли в супермаркет. Вернее, зашла Клавка, а я терпеливо топталась у входа, ожидая ее возвращения. Вернулась она полчаса спустя, с двумя пакетами, доверху набитыми провизией. В предвкушении вкусного ужина я приободрилась и на какое-то время забыла, что смертельный вирус уже затаился в моем организме и последние три дня жизни меня ожидают страшные мучения. Может, права Клавка, и все обойдется?
Еще из-за двери я услышала, как надрывается телефон. Пока мы возились с замком, телефон умолк, но едва я переступила порог, он разразился новой серией звонков. Спотыкаясь о разбросанные вещи, я добралась до телефона и немного раздраженно крикнула в трубку:
— Алло?!
— Афанасия…
Голос Брусникина был строг и требователен. Я сникла. Когда у Димки такой голос, общение с ним не предвещает ничего хорошего.
— Да, Димочка, это я.
Клюква сделала страшные глаза и скрылась на кухне.
— Где вы пропадаете? — сразу приступил к допросу Димыч.
— В магазин с Клавкой ходили. Еда вся как-то неожиданно кончилась, вот мы и решили…
— А днем?
— Так на работе, Дим, — не очень уверенно соврала я и покраснела.
— Серьезно? — протянул Димка. — Только в школе об этом почему-то не знают. Они утверждают, будто ты заболела.
— Э-э-э… Я не хотела тебя волновать, ведь ты находишься на ответственном государственном задании, тебе нужно сохранять спокойствие и присутствие духа, потому как в противном случае…
Димка не стал дожидаться, пока я закончу свою мысль. Вместо этого он рявкнул так, что у меня душа мгновенно ушла в пятки:
— Хватит врать! Что у вас происходит?!
Ответить на этот вопрос я не могла, оттого заревела (уже второй раз за сегодняшний день!) и, давясь слезами, проговорила:
— Вот чего ты на меня орешь? А еще муж называется! Мне, может, жить осталось три дня, и смерть мученическая ожидает! Клавка уже и с патологоанатомом знакомым договорилась…
— О чем? — обалдел Брусникин.
— О вскрытии, разумеется.
— А кого вскрывать-то будут?
— Меня-а-а-а!!!
В эфире повисла тишина, которую нарушали только мои всхлипы. Наконец Димка обрел способность говорить.
— Афанасия, дорогая, успокойся, пожалуйста. Объясни, что, случилось? Ты серьезно больна?
Врать любимому не хотелось, но и говорить правду тоже, чего доброго, опять лютовать начнет. Поэтому я решила придерживаться золотой середины.
— Да нет, ничего страшного. Если честно, просто устала. Вот Клавдия и предложила немножко поболеть. А патологоанатом просто больничный выпишет.
— Первый раз слышу, чтобы патологоанатомы выписывали больничный, — проворчал супруг, заметно успокаиваясь. — А вообще-то правильно. Я всегда говорил — работа в школе тебя изнуряет. Ладно, об этом мы еще поговорим.
Как у вас там дела в принципе?
Заверив мужа, что с делами у нас полный порядок, я поспешила перевести разговор на более спокойную тему и заговорила о чувствах.
Брусникин мог начать задавать вопросы, а я совсем не уверена, смогу ли правильно на них ответить. Уже завершая разговор, Димка посоветовал быть осторожными и взял с меня слово не ввязываться ни в какие авантюры. Слово я, конечно, дала, слабо веря, что сдержу его.
— Что Брусникин? — спросила Клавка, когда я появилась на кухне.
— Сперва лютовал, потом успокоился, хотя и грозился головы нам поотрывать, — ответила я, балдея от умопомрачительных запахов еды.
Клюква кивнула и сделала неожиданный вывод:
— Все правильно. Значит, любит по-прежнему, даже еще сильнее. Давай-ка теперь займемся твоей раной, Афанасия.
Тут я заметила, что в руках сестрица держит пузырек с зеленкой и кусок ваты. Признаться, с детства ненавижу любые медицинские процедуры. Сейчас тоже не испытывала ни малейшего желания подвергаться подобным испытаниям.
Прислонившись к стене, я прикрыла глаза и слабым голосом проронила:
— Клава, это бесполезно. Если вирус в меня попал, то уже начал свою черную работу. Зеленкой его не убьешь.
— Ничего, не убьем, так хоть покалечим, — решительно подступила ко мне Клавдия. — Подставляй щеку, думаю, тебя все-таки еще можно спасти.
По правде сказать, сил у меня осталось только для ужина. Сопротивляться Клавкиному напору означало бы остаться голодной. Поэтому я покорно подставила щеку под заботливые Клавкины руки, предчувствуя адские муки.
— Готово, — через пару минут удовлетворенно крякнула Клюквина. — Хорошо бы еще пластырь налепить, да ты им кран замотала…
Иди, мой руки, и будем ужинать.
Я немного удивилась, что все прошло столь безболезненно, но послушалась.
Бесстрастное зеркало в ванной отразило инопланетянина-мутанта: бледное, в общем-то, лицо, половина которого было густо-зеленого цвета, словно молодая листва на березках.
— Спасибо, Клава, — сказала я мутанту в зеркале, — твоя щедрость просто безгранична, как просторы Вселенной. Но, по-моему, зелени несколько многовато. Хотя… Кто их знает, эти вирусы? Вдруг чем больше, тем лучше?
С этой успокаивающей мыслью я вернулась на кухню.
— Ну как? — вскинула брови Клюквина.
— С точки зрения медицины — не знаю, — призналась я, цепляя на вилку маринованный огурчик. — С художественной точки зрения — желтизны не хватает…
— Я тебе не Ван Гог, чтобы подсолнухи рисовать, — насупилась Клюква. — Могла бы и спасибо сказать.
— Спасибо, родная.
Сестрица, по-моему, не поверила в мою искренность, потому как подозрительно покосилась на меня, но жареной картошки насыпала щедро. На столе, как и было обещано, стояла бутылка коньяка. «Лечиться, так уж по полной», — решила я и наполнила наши стаканы лекарством почти наполовину.
— Буде здравы, бояре! — провозгласила Клавка и осушила стакан.
— Угу, — поддержала я тост.
Однако выпить не успела — в дверь позвонили. Мы с Клюквиной испуганно уставились друг на друга. Так и моргали, не решаясь открыть. Звонок повторился.
— Вот, блин, настойчивый какой! — шепотом посетовала Клавдия. — И чего, спрашивается, неймется? Раз не открывают, значит, нет никого!
Теперь в дверь не только звонили, но и стучали.
— Придется открыть, — вздохнула я.
Чтобы придать себе смелости, я залпом махнула коньяк и пошла в коридор. За спиной раздался звон кастрюль и вопль Клюквы:
— Афоня, я с тобой!
Дверь я открыла, только убедившись в надежности тыла: за спиной стояла Клавдия, сжимая в одной руке сковородку, а в другой — почему-то половник. Вид у нее был не слишком грозный, но вкупе с моей зеленью на щеке мог произвести впечатление.
На пороге стоял Степан и широко улыбался.
Клавка громко ахнула:
— Супостат явился Душегуб!
— Привет, девчонки, — по-прежнему улыбаясь, поздоровался Степка. — Ты чего это такая зеленая, Афанасия? Обратно в лягушку превращаешься, что ли? А почему у вас такой бардак?
— Сам натворил, и сам спрашивает! — зашлась от возмущения Клавка. — Нахальство какое.
Степка перестал улыбаться, похлопал глазами и поинтересовался, глядя на меня:
— Твоя сестра всегда такая или это обострение?
Я молчала, обидевшись на лягушку, зато Клавдия продолжала бушевать:
— Я вот сейчас как дам тебе сковородкой по лбу, а потом половником добавлю, тогда посмотрим, у кого из нас обострение. А ну, руки вверх!
Степану стало совсем уж не до смеха, зато появилась еще одна причина для удивления:
— Чего?
Сестрица, по всему видать, была настроена по-боевому. Она сделала шаг вперед и замахнулась:
— Клешни свои подними, неужто не ясно?
Вероятно, Степан сделал вывод, что Клавка — буйная, оттого не стал спорить и покорно поднял руки. Клюква распорядилась:
