Елена Логунова - Спокойно, Маша, я Дубровский!
– Гениально! – выслушав мое новаторское предложение, восхитился Зяма. – Действуй, Дюха!
Щедро брызгая из бутылки на пол перед собой, мы задом вернулись в прихожую. Вода «Ключевая» спонтанно переведенная из разряда поливально-питьевых жидкостей в класс поломойных, тонким слоем покрыла гладкий паркет, эффектно усилив его лаковый блеск. Это было приятным, но косвенным результатом моих действий. Главное, чего я надеялась добиться, – уничтожить наши следы. Точно помню, Денис говорил, что с мокрой поверхности ничего такого не взять даже самому опытному эксперту-криминалисту.
Правда, пустую бутыль, которую я успела густо залапать руками, пришлось уносить с собой, но я спрятала ее под пышной юбкой и по ходу придерживала на бедре. Смотрелось это задорно, даже немного дерзко, что совсем не соответствовало моему настроению – я изрядно нервничала. Зяма же на удивление был невозмутим, как бульдозер на ромашковой полянке.
– Эх, Дюха, пожила бы ты с мое! – в ответ на мой вопрос о причинах такого завидного спокойствия сказал он уже на лестничной площадке. – Я имею в виду – пожила бы ты с мое с замужними дамами!
От жизни с замужними дамами я решительно отказалась (мне и с женатыми джентльменами проблем хватает), но смысл Зяминой реплики уловила. Как заслуженный разрушитель семейных очагов, братец здорово наловчился бесследно утекать с места преступления против морали и нравственности. Помнится, ему случалось драпать даже по пожарной лестнице.
На сей раз мы отходили с большим комфортом – на лифте.
– Ну, с богом! – за мгновение до того, как дверцы лифта разъехались, как театральный занавес, выпускающий героев на сцену, Зяма мелко перекрестился. – Пошли!
Я не просто пошла – я полетела и, несмотря на то что держать спину и чеканить шаг здорово мешала топорщащаяся на бедре бутыль, промчалась мимо привратника Ильи Захаровича с ветерком, который весело взвихрил просторные листы развернутой дедом газеты. Зяма, напротив, шествовал очень неторопливо и поравнялся с конторкой привратника в тот момент, когда я уже выскочила на крыльцо.
16
Дожидаясь, пока откровенно нервничающая Инка отбежит подальше от стеклянных дверей подъезда, Зяма остановился, с преувеличенным интересом взглянул на желтые страницы бульварной газеты и дружелюбно спросил:
– Ну-с, что новенького в обитаемой вселенной?
Формулировка вопроса поставила конкретного старичка Илью Захаровича в тупик. Он с сомнением посмотрел на газетный разворот, украшенный зазывными рекламными модулями ипотечных компаний. Цифры чрезвычайно настойчиво убеждали читателя в том, что обитаемая вселенная становится все более комфортной для материально обеспеченных гуманоидов, каждый из которых в самое ближайшее время имеет шанс приобрести не только квартиру – да хоть отдельную комфортабельную планету под беспрецедентно низкие проценты! Илья Захарович и сам уже подумывал, не прикупить ли ему с ближайшей пенсии небольшой астероид с частичными удобствами.
Пока озадаченный привратник раздумывал над перспективами приобретения жилой недвижимости в пангалактическом масштабе, в его клетушке ожил телефон.
– Слушаю вас, Дарья Михайловна! – молодцевато приосанился Илья Захарович, взглянув на светящиеся цифры определившегося номера.
Жадный до вселенских новостей молодой человек тонко улыбнулся и сделал ушки домиком, однако из всех слов собеседницы привратника толком расслышал одно только эмоциональное «дуся» и вынужден был довольствоваться репликами Ильи Захаровича. Их вполне хватило, чтобы понять: «Дарья Михайловна» интересуется, ушли ли ее недавние гости. Учитывая тот печальный факт, что госпожа Павелецкая уже с четверть часа была глубоко и непоправимо мертва, ее общительность была просто потрясающей.
– Молодая дама уже вышла, а молодой человек еще здесь! – отрапортовал привратник, жестом остановив неторопливо шествующего Зяму. – Попросить его вернуться? Не надо? Просто запомнить и впредь пропускать без церемоний? Как прикажете, Дарья Михайловна!
Подобострастно улыбающийся Илья Захарович положил трубку и по-свойски подмигнул молодому человеку, который в поразительно короткий срок заслужил почетное право свободного посещения VIP-жилища. Зяма ответил пожилому джентльмену светлой улыбкой, коротко по-гусарски кивнул и прошествовал к выходу.
17
Кондратыч и Курилыч сидели на лавочке под ивушкой и неторопливо, с достоинством играли в подкидного дурака. Старикам никто не мешал: немногочисленные обитатели жилой башни – люди сплошь состоятельные, а потому деловые – белым днем во дворике не болтались, на лавочках не сидели. Если бы не жужжание кондиционеров, дом вообще производил бы впечатление необитаемого: окна плотно закрыты, дверь единственного подъезда распахивается раз в час. Автомобилей, время от времени выезжающих из подземного гаража с тыльной стороны здания, старики не видели. Не видел их и привратник Илья Захарович, из-за чего в тот же день приключилась еще одна неприятность: какие-то негодяи – юные хулиганы, наверное, – угнали из гаража «Ниссан» профессора Крякина из третьей квартиры. К счастью, недалеко угнали, покатались и бросили на соседней улице. Впрочем, об этом домовая общественность и сам Крякин узнали только два дня спустя, когда профессор избавился от тяжелого похмелья, вызванного неумеренным приемом экзаменов, и пожелал сесть за руль.
Тишина и умиротворение, до краев затопившие аккуратный элитный дворик, разительно контрастировали с шумом и гамом большого неопрятного двора у блочной пятиэтажки Кондратыча и Курилыча. Там, в окружении увешанных простынями и подштанниками бельевых веревок и кособоких скамеек, дырявых, как борта фрегатов после пушечного сражения, вопили и визжали младенцы, скрипели качелями девочки, бухали мячами мальчики, болтали бабы, матерились мужики, рычали мотороллерами счастливые подростки и звенели пивными бутылками не вполне счастливые. Встав с мольбертом посреди двора, художник с фантазией мог бы, не сходя с места, написать хоть цикл жанровых картинок «Жизнь итальянских кварталов», хоть эпическое полотно «Последний день Помпеи».
– А хорошо тут, должно быть, жить! – не без зависти вздохнул жизнерадостный шаровидный дедушка Кондратыч, прокатившись близорукими глазками по фасаду тихой башни и оптимистично сверкнув при этом лысой, как коленка, головой.
– Чего хорошего? – критично пыхнул вонючим дымом его старый дружок.
По паспорту его отчество было Кириллович, но все звали деда Курилычем – за неумеренное пристрастие к папиросам «Прима», которые старикан смолил без перерыва.
– Сидят каждый в своем гнезде, как стрижи на обрыве! Один другого не видят, не знают, да и знать не хотят! – презрительно сказал Курилыч – убежденный сторонник коллективизации во всех ее проявлениях.
– Богатые, – снова завистливо вздохнул небогатый пенсионер Кондратыч.
– И что, что богатые? – не унимался строптивый Курилыч. – Богатство у них есть, а здоровья никакого нет. Мы с тобой им еще сто очков вперед дадим! Сиди спокойно, Кондратыч, береги нервы, дыши глубже!
Он снова пыхнул дымом, как Змей Горыныч, и Кондратыч, который как раз послушно сделал глубокий вздох, закашлялся, поперхнувшись вонючим дымом. Это прозвучало как опровержение только что сделанного заявления о способности бедных стариков опередить молодых богачей по любым очкам, за исключением разве что бифокальных. Дружок кашляющего Кондратыча недовольно нахмурился, но тут из подъезда шикарного дома вышла особа, при одном взгляде на которую Курилыч просветлел лицом.
Судя по расцветке и длине веселенькой цветастой юбки, не прикрывающей коленки, особа еще не достигла глубокого и беспросветного пенсионного возраста, однако уже дожилась до серьезных проблем с опорно-двигательным аппаратом.
– Посмотри на эту дамочку! Глянь, какая у нее осанка! Больно смотреть! – обрадованный Курилыч ткнул товарища в бок острым локтем, после чего Кондратычу стало больно не только смотреть, но и дышать. – Перекошенная вся, как колодезный журавель! Плечи одно другого ниже, бедра – одно другого шире! Гос-с-споди-и-и! Это что же за болезнь у нее такая, а, Кондратыч? Сколиоз, наверное, а еще что? Радикулит, что ли? Или бурсит? Вишь, тазобедренный сустав у ей раздуло, на ходу массирует его, бедная!
– Идет-качается! И дергается, дергается! – подслеповато щурясь, подхватил Кондратыч, заражаясь от приятеля неблагородным злорадством. – Видать, нервишки-то ни к черту!
– А ты говоришь – богачам хорошо живется! – удовлетворенно констатировал Курилыч и шлепнул на лавочку пикового валета.
Кондратыч с готовностью побил его королем, и старые друзья продолжили увлекательную игру.
Когда ближе к вечеру азартным старикам пришлось давать свидетельские показания, они вспомнили только одного человека, который вышел из подъезда дома номер тридцать пять по Нововасильевской улице в интересующий следствие период времени. Лица неизвестной персоны женского пола близорукие дедушки Кондратыч и Курилыч не разглядели, одежду ее не запомнили, но с удовольствием поделились с операми своим аргументированным мнением о тяжких хворях неизвестной гражданки.
