Дарья Донцова - Муму с аквалангом
Нины там не оказалось. Я огляделась, потом плюхнулась на свободный стул. Блондинка была намного умнее, чем казалось, она заметила слежку, но не подала вида, а ловко избавилась от меня. Может, Жаклин посоветовала Нине соблюдать крайнюю осторожность. В общем, меня обвели вокруг пальца, обштопали по полной программе…
– Кофе? – прочирикали над ухом.
– Нет, – ответила я и вышла на шумную улицу.
Ну ничего, хорошо смеется тот, кто стреляет последним. Погоди, Ниночка, еще вернешься домой! Приеду к тебе вечером и ни за что не отстану, пока не вытрясу из тебя, противной балаболки и обманщицы, правду про Жаклин. А сейчас съезжу к Розе, экономке семейства Калистидас.
Глава 13
Маленький серый дом, очень похожий на московскую хрущевку, прятался под горой. Я взобралась на четвертый этаж и попыталась отдышаться. От столичного дешевого жилья греческий вариант отличался весьма потертой ковровой дорожкой на лестнице и запахами. У москвичей на лестницах воняет кошками да щами, а на всех подоконниках стоят жестяные банки из-под растворимого кофе, набитые окурками, поскольку жены выгоняют мужей дымить в подъезд. А у греков в парадном витала гарь от оливкового масла, интенсивный аромат чеснока и какой-то едкой парфюмерии – то ли дешевых духов, то ли освежителя воздуха. У каждой двери стояла маленькая мисочка, наполненная сухим кормом. В Греции любят кошек и подкармливают их. Наверное, в благодарность за заботу киски не гадят на лестничных площадках.
Очутившись около нужной двери, я поискала звонок, не нашла его, зато обнаружила прикрепленное кольцо и постучала железкой о деревяшку. Послышался тихий щелчок, на пороге возникла совершенно седая старушка в больших очках, за стеклами которых блестели неожиданно молодые, яркие глаза.
– Здравствуйте, – улыбнулась я.
Старуха произнесла что-то по-гречески.
– Роза? – спросила я.
Хозяйка квартиры сделала шаг назад и ответила:
– Ноу.
– Sprechen Sie deutsch?
– Ноу, – помотала головой хозяйка, – дойч ноу, инглиш йес!
Очевидно, у старушки плохие зубные протезы, потому что при разговоре она чмокала и не очень четко выговаривала слова.
Я вполне свободно владею немецким языком, а вот английского не знаю, но, порывшись в глубинах памяти, сумела составить необходимую фразу.
– Э… э… ай вонт спикен Роза!
– Ноу, ноу!
– Ай фром Москва, фром Раша, – ощущая себя полной идиоткой, продолжала я.
Гречанка развела руками и решительно велела:
– Гоу!
– Ноу, – в рифму ответила я. – Плиз… э… ватер… Ай вонт пить… дринк… буль-буль…
Старуха поняла просьбу незваной гостьи, на ее лице появилась улыбка, она кивнула и поманила меня:
– Камин…
Сначала я опешила: при чем здесь печь в гостиной? Потом сообразила: меня по-английски приглашают войти, и быстро перешагнула порог. Хозяйка довела меня до небольшой комнаты, указала на протертый диван, подошла к приземистому буфету, протянула руку к большому кувшину, громоздившемуся между ярким фото в резной рамке и квадратными часами…
– Стойте! – вскрикнула я.
– Йес? – удивилась хозяйка. – Ватер ту ю. Ноу?
Но я уже подбежала к буфету, ткнула пальцем в снимок и воскликнула:
– Значит, Роза здесь живет! Точь-в-точь такая фотография есть у Эммы. На ней изображены Поспелова и Софья. Их запечатлели в саду дома Калистидасов! Э… э… итс Эмма энд Софи! Ай вонт Роза! Э… э… э…
Старуха опустилась в кресло и на хорошем русском языке спросила:
– Кто вы?
Я отпрыгнула к окну.
– Вы говорите по-нашему?
– Верно подмечено, – кивнула старуха.
– Мне нужна Роза, экономка Калистидасов.
– Откуда у вас этот адрес? – продолжала допрос гречанка.
– Эмма дала.
– Кто? – нахмурилась она.
– Поспелова, – уточнила я.
– Если вы из полиции, то я ничего плохого не сделала, – замотала головой хозяйка, – живу тихо, скромно. Посмотрите сами – похоже, что у меня есть деньги? Все россказни про богатство Калистидаса преувеличены.
– Меня прислала Эмма, – повторила я. – Или, может, Софья.
Хозяйка вцепилась пальцами в ручки кресла.
– Кто?
– Дочь Калистидаса.
Старушка медленно встала, с видимым трудом доползла до буфета, открыла стеклянные дверцы, взяла с полки темный пузырек и начала медленно капать лекарство в рюмку. Очевидно, это был некий аналог валокордина, потому что по комнате поплыл знакомый мне с детства запах.
– Послушайте… – прошептала гречанка, приняв капли, – я понимаю, вы имеете желание добраться до счетов Калистидаса. Но поверьте, Константин умирает, и очень жестоко сейчас напоминать мне о Софье. Девочка погибла страшной смертью, ее прах давно захоронен в семейном склепе. Оливия ушла на тот свет, Константин почти в могиле… Что еще вы хотите? Забрать у меня квартиру? Она съемная. Дом Калистидаса? У него нет наследников, вилла отойдет государству. Я стара и больна, похоронила всех дорогих мне людей, на земле меня держит лишь необходимость помогать Константину, но, видимо, уже в течение недели все закончится. Бедный Калистидас отправится к своей семье, и я двинусь за ним. Финита ля комедия. Вы, наверное, узнали о предполагаемой скорой кончине Кости, прочитали в газетах, что он едва жив, поэтому и поспешили сюда? Думаете, он на смертном одре признается? Назовет номера счетов? Абсурд. За решеткой сидит невиновный.
– Так вы Роза! – осенило меня.
Старуха поморщилась.
– Давайте прекратим эту комедию. Вы великолепно знаете, к кому пришли.
Я села на диван.
– Роза, меня зовут Виола Тараканова, я пишу детективные романы под псевдонимом Арина Виолова, они пользуются успехом в России…
Моя речь длилась долго, Роза, сидя в кресле и не меняя позы, молча слушала. Потом она спросила:
– Можно посмотреть на ваш паспорт?
– Пожалуйста, – согласилась я, – мне скрывать нечего.
Старушка внимательно изучила бордовую книжицу, затем отдала ее мне. Встала, открыла тумбочку, на которой стоял телевизор, и вытащила… ноутбук.
– Как называется издательство, которое выпускает ваши книги? – спросила она, умело включая компьютер.
– «Элефант», – ошарашенно ответила я, потрясенная тем, что женщина почтенных лет является «продвинутым юзером».
– Так, открылось… – закивала Роза. – Вот, Арина Виолова, список книг… фото… Очень похожа. Ладно, верю, что вы писательница. Но ведь и литераторшу могли взять на работу в КГБ, тайным агентом. Греки договорились с русскими, и вас прислали…
– Мания преследования – симптом психиатрического заболевания, – не выдержала я. – Вы любили Софью?
– Больше жизни! – воскликнула Роза.
– А Эмму?
– Чуть меньше, – неожиданно улыбнулась старуха, – как племянницу. Понимаете?
– Не знаю, кто сейчас живет во Флоридосе, Эмма или Софья, но ей нужна ваша помощь, – сказала я.
Роза вытащила из рукава носовой платочек и поднесла к глазам.
– Боже, зачем ты так жесток! Я похоронила Сонечку и успокоилась, вернее, смирилась, и вдруг… Понимаете, Калистидасы…
И старуха начала рассказывать биографию Оливии и Константина. Я понимала, что прерывать ее нельзя, поэтому молча слушала.
Константин Калистидас свободно владел русским языком и работал с советскими людьми. Роза не очень хорошо знала, чем занимается хозяин, ее делом было ухаживать за крошечной Софьей. Константин давно хотел ребенка, но Оливия никак не могла родить, поэтому муж принял решение об удочерении младенца – он мечтал о дочери.
– На мальчиков он даже смотреть не желал, – говорила Роза, – повторял: «Зачем мне сын?».
Оливия, естественно, поддержала мужа. Супруги вместе съездили в какой-то приют и вернулись назад с крохотной, едва ли недельной малышкой.
Костя обожал Софию, Оливия тоже. Вскоре семья уехала в Москву, прихватив с собой Розу. Калистидасы работали, Роза занималась хозяйством и девочкой. Через некоторое время домработнице стало понятно: Оливия, безусловно, хорошо относится к девочке, но вот любит ли она ее, как родную дочь? В чувствах Кости у Розы сомнений не было, а Оливия была слишком ласкова, наигранно восхищалась Софьей, бурно выражала свои чувства при посторонних. Московские знакомые, не имевшие понятия об истинном положении вещей, посмеивались над Оливией и называли ее «древнегреческой матерью». Но Роза знала, что ее хозяйка не обладает ярким темпераментом. Просто в Москве экспрессивная манера разговора, жестикуляция и прикосновения к собеседнику во время беседы воспринималась людьми как повышенная эмоциональность, но для гречанки Оливия была весьма сдержанной, и Роза поняла: Софья частенько раздражает жену Кости. Наверное, Оливия ругала себя за то, что не сумела полюбить приемного ребенка, и поэтому рьяно изображала отсутствующие чувства.
В Москве Калистидасы прожили очень долго, на родину они уехали, когда Софья уже училась в институте. Костя и Оливия готовились к переезду в Америку – карьера отца семейства была на взлете. Девушка решила завершить высшее образование в России, родители на это согласились.
