Дарья Донцова - Бизнес-план трех богатырей
– Рожать скоро, – радостно объяснила она Евдокии.
Первого сентября Ира пошла в школу в обычном платье, которое было ей здорово мало. Альбина не успела подготовить девочку ко второму классу, не приобрела выросшей за лето дочери новую форму.
– Эк ты вымахала, – сказала Дуся Ире, увидев, как та шагает по двору, – и загорела. Не то что родители, они словно на солнце не высовывались.
– Я на море была, в лагере от папиной работы, – выпалила Ира и зажала рот рукой. – Ой, отец и мать велели говорить, что я в деревне с ними сидела. Папа для мамы домик снял, у нас скоро еще один ребенок родится.
– Да уж все поняли, – засмеялась Дуся, – шила в мешке, а живота в платье не утаишь.
Ниночка родилась в десятых числах сентября, она росла тихим, беспроблемным ребенком. И вот странность! Из Иры Эдуард стал делать актрису чуть ли не с пеленок, разучивал с дочерью стихи, отдал ее в кружок танца, чтобы выработать красивую походку и осанку, а когда понял, что дочь плохо произносит некоторые звуки, отвел ее к логопеду, таскал по кастингам, бил, понимая, что у Иры даже проблеска таланта нет. А Ниной папаша вообще не занимался. Младшей дочерью занималась Альбина, та с пеленок брала ее с собой на работу. Ни в ясли, ни в садик она Нину не отдала. Вскоре после появления на свет второй девочки Эдик начал пить. Недели три-четыре вел трезвый образ жизни, потом два дня наливался водкой и безобразничал по полной программе: грубил соседям, пачкал лестницу, колотил Альбину, один раз выбросил из окна телевизор. Бедная Аля потом бегала по квартирам, извинялась, просила не сообщать в милицию, жаловалась на противную Иру, из-за которой Эдика на спиртное потянуло.
– Не захотела она постараться ради нас, – сказала как-то раз Евдокии Тимофеевне, – не пожелала актрисой стать! Эдик бы фильм снял с дочкой в главной роли, прославился, деньги получил, почет, квартиру на Тверской.
– Совсем ты дура, – не выдержала Дуся, – Ира-то маленькая пока! Не неси околесицу, – и прибавила: – Может, у Иры талант к окончанию школы прорежется. Или Нина на радость отцу-идиоту лицедейкой заделается.
Последнюю фразу уборщица сказала, чтобы поддержать Альбину, а та неожиданно возразила:
– Нет. Нинка станет великой художницей. Она малевать любит.
Евдокия подумала тогда, что Аля совсем ума лишилась. Ниночке несколько месяцев от роду, она еще в коляске лежит, о какой любви черкать карандашом по бумаге может идти речь.
Но Альбина оказалась права. Рисовать Нина научилась до того, как заговорила. А в шесть лет она стала писать такие картины, что взрослые отказывались верить в авторство малышки. Когда Нина пошла в седьмой класс, у нее появился спонсор, известный художник Ровин, он устроил персональную выставку ее работ.
Думаете, мать радовалась, что у нее талантливая дочь?
Альбина громко недоумевала во дворе:
– Малюет черт-те что! Изобразила жуткую обезьяну, у которой из головы торчит бутерброд. Название ужаса «Мыслитель». А на выставке какой-то сумасшедший иностранец за этот кошмар мешок денег отсыпал. Ерундой занимается, а ей за эту хрень платят.
За первой экспозицией последовала вторая, третья.
Непонимание того, что рисует Нина, не помешало взрослым забирать у дочери все гонорары. У Альбины появилась шубка, Эдуард купил себе модные вещи. А вот Ира и Нина по-прежнему ходили в старой одежде. Соседи перешептывались, но замечаний старшим Муркиным не делали.
Дети, растущие в неблагополучных семьях, часто сплачиваются и очень любят друг друга. Но Ирина терпеть не могла Нину. Когда вторая дочь была младенцем, Альбина, выставив коляску во двор, приказывала старшей девочке ее стеречь. Евдокия Тимофеевна не раз видела, с какой злостью Ирина трясет коляску. Позднее она наблюдала, как старшая сестра раздавала младшей подзатыльники, когда вела ее в школу. Нет, никаких теплых чувств сестры Муркины друг к другу не испытывали. Ира терпеть не могла Нину, а та молча терпела ее тычки, оплеухи и никогда никому не жаловалась на сестру и не давала той сдачи.
Шло время. Нина стремительно становилась популярной, ее картины очень нравились иностранцам. Она окончила художественный институт, кормила-одевала-обувала семью. Муркины поднялись, сделали шикарный ремонт, купили машину, дачу, Альбина ходила в норковой шубе, Эдуард весь в коже, с золотыми часами, от Иры пахло дорогими духами. Еду Муркины теперь покупали в элитном супермаркете.
Баба Дуся налила мне еще чаю.
– Шиковали они на деньги Нины. Я все удивлялась терпению художницы, та утром из дома убегала, поздно вечером приходила. Долго так было. Потом вдруг… Перестала я Нину видеть. Аля опять в эконом-супермаркет за покупками пошла. Ира больше не душилась. А Нина подевалась куда-то. Понятно стало, что младшая дочь ушла из дома, наверное, квартиру себе сняла или купила, больше кровососам денег не дает, и правильно делает. А затем по двору пополз слух: Нинка убила сына своего покровителя и благодетеля, того художника, который устроил первую выставку картин девочки Муркиной и с тех пор держал ее под своим крылом, помогал на гору денег и славы залезть.
Глава 20
– Ну и ну, – подпрыгнула я, – на самом деле она убила?
– Так люди говорили, – сказала Евдокия и с вожделением посмотрела на коробку конфет. – Эка я лакомка, никак остановиться не могу. Я сплетницам сначала не поверила, решила: врут. Ну какая из Нины убийца? Она скромная, тихая, глаза вечно в пол. Только мне бабы во дворе новость доложили, смотрю, жена Эдьки идет, мрачная! Я у нее спросила:
– Алечка, чего такая сердитая?
Она взвилась:
– Нинка, дрянь, мало того что из дома ушла и нас голодать бросила. Так еще втянула родителей в историю, сейчас нас с Эдиком по допросам затаскают. Чтоб ей счастья не видать, под забором жить.
Я хотела Муркину еще порасспрашивать, но она убежала. Нину я в родном доме больше не видела. Эдик с Альбиной года три-четыре назад, точно не помню когда, консервами отравились, рыбными. Их в больницу увезли, но не спасли. Полиция всех опрашивала, мне дознаватель сказал:
– Восемь смертельных случаев на участке. Все погибшие купили банки в магазине неподалеку от вашего дома. Хозяин признался, что он торговал товаром, у которого вышел срок годности и хранился в неподобающих условиях.
Суд был, вроде его посадили. Но людей-то не вернешь. Я Ире сочувствие выразила, а она мне в ответ:
– Зря я на родителей злилась, что они обо мне не думают, сколько раз было, сами поедят, а мне ничего не оставят. Приду домой, на мойке гора посуды, в холодильнике пусто. Добрые папа с мамой все сожрали, дочке пустые миски облизывать оставили. Так вот, спасибо им за эгоизм. Подчистую рыбные консервы смели, мне ни крошки не досталось. Поэтому я жива, а они к чертям отправились.
Ничего я ей тогда не сказала, но подумала: тебе лет уж достаточно, сидишь в архиве, копейку получаешь, бумажки людям приносишь. С какой стати родителям здоровенную лошадь кормить? Пришла твоя пора отцу-матери помочь, какие они ни есть, но родные. Найди работу денежную, продукты покупай.
А спустя время кто-то сказал, что Нина задержана, потому что то ли своего мужа, то ли любовника под поезд с платформы спихнула. Кто весть принес, не знаю. Я младшую Муркину больше не видела. Ира одна осталась, работала в своем архиве, а потом! Начал к ней народ ходить, бабенка себя психологом объявила, профессором. О как! Я ее разок в подъезде отловила и укорила:
– Зачем народ дуришь? На того, кем ты прикидываешься, надо много лет учиться, книги умные читать. Нельзя людей обманывать, некрасиво это.
Ирка с улыбочкой ответила:
– В мою жизнь не лезьте. Ничего обо мне вы не знаете. Я окончила институт психотерапевтов, диплом имею.
Но я ей не поверила. Сейчас любую бумагу купить можно.
Баба Дуся потянулась за очередной конфетой.
– Не зря народ пословицу сложил про яблочко, которое от яблони близехонько падает. Ирка блажить принялась, как Алька. Мать тротуар перед подъездом в розовый цвет покрасила, а дочка… В парадном за лифтом лестница есть, она ведет в подвал. Дом-то старый, давно построен, тогда все к войне с разными странами готовились, бомбоубежища делали. Да не пригодились они. Москвичи, когда фашисты столицу бомбили, все в метро прятались. В мои обязанности входило ту лестницу мыть. Я тогда уборщицей в ЖЭКе работала, раз в три дня подъезд мыла. Один раз прихожу и в дверь носом тюкаюсь. Кто-то вход в подвал блокировал, да так основательно, створка железная, замков тьма. И что выяснилось? Ирка дверь поставила, чтобы из минус первого этажа «черная аура не лезла». Это она так выразилась, на полном серьезе мне заявила: «Дуся, оттуда энергия плохая вытекала, я ее перекрыла». Я поохала, а сама думаю: «Да уж! Алевтина была тю-тю и Ирка у нее ку-ку». А жильцы на голову больные благодарили Иру: «Спасибо, у нас теперь в доме все чисто, мы болеть меньше стали». Во дурдом! Так и стоит подвал запертым, ключи у Ирки.
