Весна с детективом - Елена Ивановна Логунова
Николай, отчим, оказался формально видным мужчиной: высоким, с широкими плечами, с печатью основательности и довольства на сытом лице. Но мне с самого начала стыдно было на него смотреть, слышать его разглагольствования. Так говорить и так выглядеть может только ничтожество. А мама подошла ему, как часть обстановки в нашей, очень изменившейся квартире. Они и были две изначально связанные детали в интерьере мира.
Все настоящее, бурное, страстное и красивое унес из нашей жизни месяц май.
У нас нормальная трехкомнатная квартира с длинными коридорами, большим холлом, двумя балконами и туалетами.
Я потребовала, чтобы один балкон и один туалет были только моими. Если бы Коля приходил к нам в гости пару раз в неделю, он был бы для меня незначительным неудобством, как сосед сверху, который годами что-то сверлит два часа в день.
Да и сейчас мы с маминым мужем не то чтобы натыкаемся друг на друга, постоянно мозолим глаза. Разойтись, закрыться у себя в принципе можно. Дело в другом.
В невидимой оккупации нашего пространства.
Мне иногда кажется, что третью часть моего личного воздуха эти двое отбирают, отпивают по глотку, как клинические клептоманы. Им некомфортно встречать мой критический взгляд. Они не терпят мои привычки, мои взгляды и, конечно, мои воспоминания о жизни с папой. Никаких скандалов, конечно. Во всяком случае пока. Только выразительное молчание после моих слов, иногда мамин пренебрежительный жест: опять ты за свое, или плоская и пошлая до дрожи шутка Коли.
Мы не можем время от времени не оказываться за одним столом. Я не могу избежать встречи, когда он в трусах выходит из ванной. Он нормальный, здоровый, чистоплотный человек, но я перестаю дышать рядом с ним: не выношу его запаха. Мне противен его голос, вид его жующего рта. А по ночам, когда я выхожу из своей комнаты, чтобы сварить себе на кухне кофе, я непременно должна пройти мимо двери их спальни. Я слышу его утробные стоны и мамину фальшивую имитацию блаженства. И в этих случаях мне хочется открыть их дверь, а потом так ею шваркнуть, чтобы вылетели все окна в квартире.
Я завариваю себе не кофе, а гремучую смесь и спасаюсь бегством на свой балкон. Затыкаю там уши музыкой, вдыхаю ночной воздух и вспоминаю…
Я лежу прямо на горячем песке на пляже, на лице и теле еще не высохли соленые капли моря. А сквозь ресницы я вижу солнце и силуэты мамы и папы. Они обнимаются, целуются, и мне кажется, что ничего более красивого я не видела в жизни. Мне кажется, что любовь мужчины и женщины - это дивный танец, который может прерваться взрывом, катастрофой, но не может быть убит, пока люди живы.
Мама убила папу, а с ним и этот танец. Тот случай, когда обычно говорят с прокурорским видом: «он сам виноват». Но и в ее жизни ничего подобного уже не будет.
Коля ни в чем перед нами не виноват. Он очень хорошо зарабатывает и обеспечивает нас с мамой полностью. Я половину своей зарплаты трачу на себя, половину откладываю на будущую независимость. Я ни разу не поинтересовалась, где он работает.
Судя по привычкам, размаху и возможностям, это не последний чиновник. Представитель той вредной прослойки, которая существует только для набивания собственных карманов. Нет, теперь я знаю, что не только для этого, к сожалению.
Коля умеет подобострастно любить начальство, сильную руку, он способен ненавидеть все, что ему недоступно, что можно только почувствовать. Он враг любой свободы и отклонений от кодекса примитива. Его бред по поводу политики, истории, его пафос и агрессия иногда вызывают у меня наслаждение мазохиста.
Я раздираю собственную душу этими осколками человеческой ущербности, утомляю себя зрелищем макак в клетке, чтобы заставить себя найти, наконец, просвет и выход в свою и только свою жизнь.
Пока не получается: прошлое и настоящее стали кандалами и наручниками. Мне просто нечем взломать решетки. Или незачем. Я не вижу стимула.
Однажды утром сначала задохнулась под тяжелой и темной волной, а затем стала из-под нее выбираться, на ходу просыпаясь. Разлепила мокрые ресницы, увидела между шторами яркий солнечный просвет, вспомнила: сегодня Первое мая. Опять мою плоскую жизнь без событий пересекает месяц беды. И на работу не надо, и дома лучше не оставаться, несмотря на сильное желание просто проваляться пару дней с книжкой и телевизором. Но в квартире уже пахнет пирогами и теми блюдами, которые особенно обожает Коля. Поглощение еды у них с мамой - теперь главное удовольствие.
Да еще, не дай бог, придут наши новые гости. Теперь это всегда знакомые Коли, точно такие же, как и они с мамой.
О том же говорят, от того же смеются, так же тащатся от темы денег и приобретений.
Я приняла душ, вышла в полотенце на свой балкон и там высушила под солнцем волосы, прогрела свою бледную кожу, пока она немного не порозовела. Затем влезла в джинсы и черную майку с длинным рукавом, в которой можно и посидеть где-то. Вошла в кухню, налила из кофейника полуостывший кофе и выпила стоя с теплым пирогом.
Мама бросила на меня острый, настороженный взгляд:
- Уходишь?
- Да, прогуляюсь, сходим с девочками куда-нибудь.
Я научилась разговаривать с мамой, поворачивая голову в ее сторону, но избегая смотреть ей в лицо.
Мне с детства все говорили, что у меня очень выразительные глаза: по ним можно прочитать все, что я чувствую. Вот чего бы сейчас не хотелось. Считается, что мама сейчас не знает ничего о моих мыслях и чувствах. Коле и знать незачем. Так выглядит наша дипломатическая корректность. Вместе мы - семья.
Я повесила на плечо сумку, уже на улице позвонила нескольким бывшим одноклассницам. Кто-то оказался уже на даче, две не могли выскочить даже на полчаса, потому что стали замужними замотанными клушами.
Встретилась со мной смешная, как раньше, худенькая и восторженная Вика. Мы с ней сначала посидели в кафе-мороженом, потом я купила в магазине бутылку шампанского, доехали в моей машине до сквера между нашими домами и там на скамейке распили его прямо из горлышка.
Вике хватило: я поняла это после того, как она в ответ на какую-то мою шутку залилась безудержным смехом. Я оттащила ее к подъезду ее дома, а сама медленно пошла по скверу к машине.
Казалось, еще вчера эти деревья были черными и голыми, а сейчас буйная зелень затрепыхалась, приглашая в лето.
