Наталья Александрова - Вас снимает скрытая камера!
Однако за прошедшие минуты внешность секьюрити разительно изменилась.
Его довольно-таки невыразительное и бесцветное лицо приобрело новые, весьма яркие краски. Под левым глазом охранника на глазах разрастался и багровел огромный синяк.
Надежда с необъяснимым злорадством представила, как этот синяк к завтрашнему дню станет лиловым, а еще через несколько дней начнет зеленеть и желтеть, и настроение у нее почему-то улучшилось.
– Ты почему, голубь, Лямзина пропустил? – спросил редактор с мягкой, отеческой интонацией, уставившись на вошедшего охранника.
– Так, Борис Михалыч, он же того… – Мужчина невольно потер разгорающийся синяк.
– Он, значит, того, а ты – не того? – передразнил его Рязанский. – А за что же я тебе, Толя, деньги плачу?
– Он же чемпион… – уныло протянул охранник, – мне против него никак…
– Уволен, голубь! – ласково сообщил редактор. – До конца дня досидишь и свободен! Мне не нужны объяснения, мне нужна охрана!
Мужчина молча развернулся и вышел из кабинета.
Борис Михайлович потер маленькие ручки и повернулся к Надежде:
– Извините, работа. Так о чем вы хотели со мной поговорить? И, кстати, я не расслышал ваше имя.
– А я его и не успела назвать! – Надежда уселась на стул напротив редактора и представилась: – Надежда Николаевна.
– И чем я вам, Надежда Николаевна, могу быть полезен?
– Я хотела поговорить с вами об одной вашей сотруднице – об Ирине Горностаевой.
– У меня нет такой сотрудницы, – отрезал Рязанский, мгновенно помрачнев.
– Может быть, я неправильно выразилась. – Надежда придвинулась ближе к столу. – Она – ваша бывшая сотрудница.
Борис Михайлович помолчал, затем в упор уставился на свою собеседницу и спросил:
– И почему я должен обсуждать ее с вами?
– Вы не должны, конечно… – Надежда поймала его взгляд и вложила в свой голос максимум чувства и убедительности, – но я очень прошу вас… Дело в том, что мой сын… он хочет жениться на этой… на этой девице, а у меня просто ужасные предчувствия… Я понимаю, вы можете сказать, что почти каждая мать настороженно относится к будущей невестке, но поверьте, я – человек достаточно сдержанный, умею контролировать свои эмоции и стараюсь трезво оценивать людей…
– Знаете, что я вам скажу, – Борис Михайлович откинулся в кресле и с сочувствием взглянул на Надежду, – уезжайте.
– Куда? – растерянно спросила она.
– В Австралию, в Новую Гвинею, на Мадагаскар… в общем, чем дальше, тем лучше.
– Что за странный совет?
– Если Ирина Горностаева по какой-то причине положила глаз на вашего сына – вы ничего не сможете сделать… – Редактор тяжело вздохнул. – Я – тоже человек сдержанный и довольно решительный…
– Я успела это заметить, – с уважением вставила Надежда. – Как вы разделались с боксером!
– Но я не выстоял против этой… этой девицы и одного раунда. Вот послушайте про то, как Ирина Горностаева делала карьеру…
Она появилась в нашем городе два года назад. Скромная с виду провинциальная журналисточка… она ведь родом из Заборска, вы знали?
Надежда молча кивнула, не перебивая собеседника.
– У меня как раз ушла одна сотрудница, родила ребенка. Ну, я и взял Горностаеву. С испытательным сроком, конечно. Но ей этого испытательного срока вполне хватило…
Рязанский немного помолчал.
– Она писала небольшие заметочки для заполнения пустых мест в номере. Допустим, освещала седьмой конгресс производителей валяной обуви или четвертый всероссийский фестиваль сухариков к пиву. Это еще в самом лучшем случае. В общем, кое-как держалась на плаву. С виду она была такой тихой, такой скромной – мухи не обидит! Никто не ожидал от нее подвоха. Но на самом деле она мечтала сделать карьеру – любой ценой… И тут ей подвернулась скандальная история в одной школе…
Надежда замерла, как кот над мышиной норкой, боясь пропустить хоть одно слово. Редактор выдержал небольшую паузу и продолжил:
– Директора школы обвиняли в сексуальных домогательствах. Нафантазировала избалованная девчонка, дочь богатых родителей, ее папаша забил во все колокола… Я, как назло, отсутствовал… может ведь у человека быть хотя бы неделя отпуска раз в три года?
Надежда Николаевна сочувственно кивнула, но Рязанский энергично мотнул головой:
– Как выяснилось, нет, не может. Эта стервочка воспользовалась моим отсутствием. Она написала большую, скандальную статью и провернула целую операцию, чтобы протолкнуть ее в номер. Одного репортера подпоила, чтобы он не успел закончить срочный материал, для которого была зарезервирована полоса, ответственному выпускающему задурила голову, так что тот пропустил на освободившееся место ее статью, почти не читая… Надо сказать, что стиль у девчонки есть… определенно есть! – Борис Михайлович поморщился, как будто проглотил что-то очень горькое. – И стиль, и хватка… только вот ответственности ни на грош! Вернувшись из отпуска, я еле сумел разгрести созданную ею ситуацию. Еле удалось спасти газету. Ведь такие материалы нельзя публиковать до решения суда…
Редактор еще немного помолчал.
– Самое главное, что и мне, и даже ей самой было понятно, что в статье нет ни слова правды. Вы, наверное, думаете, что нам это совершенно все равно – журналисты, пираньи, акулы пера, бросаемся на кровь… Так вот Горностаевой – действительно все равно, а я, когда увидел того человека, почувствовал что-то такое… Ведь на самом деле она жизнь человеку сломала! Короче, мерзавка этой статьей сделала себе имя и тут же перешла в другую газету, гораздо крупнее. Ее взяли в «Балтийские ведомости»… Перешла со скандалом… Так что очень вам советую – уезжайте. На Мадагаскар, в Бразилию, в Эфиопию, хоть в Антарктиду – только подальше от нее.
– Спасибо, Борис Михайлович. – Надежда решительно поднялась. – Вы мне очень, очень помогли! Я подозревала что-то в этом духе, но вы окончательно открыли мне глаза!
Выходя из редакционного офиса, она невольно покосилась на пригорюнившегося охранника.
Синяк у него под глазом начал медленно лиловеть.
«Вот, значит, как, – думала Надежда, – торопливо шагая по мокрому асфальту, – вот, значит, как было дело… Настырная журналисточка решила сделать карьеру во что бы то ни стало. Тут как раз подвернулся очень удобный случай. Громкое дело, директор школы чуть не изнасиловал ученицу в собственном кабинете. То есть это Горностаева решила раздуть дело, поскольку хотела прославиться, выехать на скандальном материале. У всех есть дети, у многих – дочери школьного возраста, эта тема всем близка, всех волнует. Статья получилась хлесткая, родители завелись не на шутку, если под окнами школы митинги устраивали и детей забирали…»
Тут Надежда с ходу вступила в глубокую лужу. Холодная вода ее несколько отрезвила, и она заметила, что давно идет дождь и что встречные прохожие как-то странно смотрят на нее из-под зонтов.
Надежда применила свой испытанный прием, то есть взглянула на себя со стороны чужими глазами. Чтобы произвести серьезное впечатление на редактора газеты, Надежда оделась сегодня с утра в темно-синий брючный костюм. Костюм этот был сугубо деловой, и Алка злопыхала, что в нем Надежда напоминает ей депутата горсовета.
И вот Надежда увидела, что приличная женщина средних, скажем так, лет, шагает прямо по лужам, без зонтика, размахивает руками и шевелит губами, рассказывая, надо думать, самой себе что-то очень и очень интересное. Ужасное зрелище! И костюм жалко.
Надежда завернула в первое попавшееся кафе и села за столик. Пока принесли кофе, она уже успокоилась и заставила себя рассуждать здраво.
Если бы не статья, директор школы сумел бы, что называется, отбиться. В самом деле, они с девчонкой были в кабинете один на один. То есть перед следствием получалось ее слово против его. Конечно, существовала возможность того, что другие девчонки, поддавшись на провокацию, тоже начнут наговаривать на директора. Был такой старый французский фильм, вспомнила Надежда, там девочка была влюблена в красавца-учителя, и он слишком сурово выговаривал ей за это. Тогда она решила отомстить и выдумала, что он к ней приставал. Точно так же выскочила из кабинета, разорвав платье, и пожаловалась матери. Родители девочки тоже оказались богатыми и влиятельными людьми, они нажали на все педали, и учителя посадили даже до суда, потому что две другие девчонки вдруг тоже сделали заявление о том, что учитель к ним приставал. На суде выяснилось, что одна из них покрывала своего парня, а вторая просто решила прославиться за компанию с остальными.
В случае же с Сергеем Ивановичем, соображала Надежда, не спеша прихлебывая кофе, коллектив учителей стоял бы насмерть, то есть на следствии никто не сказал бы про него ни одного худого слова. Да и ученики, судя по всему, не стали бы наговаривать. Дети всегда чувствуют, как к ним относятся. И если Алка говорит, что директор школы был приличный, спокойный и деловой мужчина, то вряд ли дети захотели бы его хором топить. Тем более, по словам завуча Ларисы Павловны, девчонка, что его обвинила, была вовсе не ангел, то есть порядочная стерва. Стало быть, подружки не стали бы ей помогать. Ведь не побоялась же одна девочка ее крутого папаши и рассказала на следствии, что маленькая стервозина сама ей призналась, что наврала.
