Анна Ольховская - Увези меня на лимузине!
И Аркадию Натановичу пришлось в очередной раз применить на практике старую, перемотанную изолентой, но по-прежнему актуальную истину: «Не можешь изменить ситуацию – измени свое отношение к ней».
Изменить пациента он не мог, да и не хотел, этот искалеченный, изолированный от всех и вся, но не сломленный человек внушал Надельсону все больше уважения. И вот тогда-то доктор, обложившись специальной литературой, приступил к разработке системы реабилитации Алексея Майорова, которую обещал закончить к Новому году, чтобы с первого января приступить к началу процесса.
Он и закончил, о чем радостно сообщил Алексею накануне отъезда. Если честно, доктор вообще не должен был никуда отлучаться от тяжелого пациента, но дома его с нетерпением ждал обожаемый Женечка, а что может случиться за ночь?
Надельсон собирался вколоть Алексею снотворное, чтобы ночь прошла незаметно, но тот отказался категорически. Во всяком случае, мычал и таращил глаза Майоров весьма экспансивно. И никакие аргументы в пользу такого способа вхождения в следующий год не помогли. Спать Алексей не собирался.
И, как оказалось, напрасно. Впрочем – с какой стороны посмотреть. Не случись такой ночи – открытия безграничных запасов терпения могло и не произойти.
За окном пьяно орали охранники, в доме им вторили Ирочка с Андрюшкой. Празднование, начавшееся, судя по разговорам, с романтического ужина при свечах возле таинственно поблескивающей шарами елки, довольно быстро переросло в банальную оргию.
Визг, крики, хохот не особенно докучали Алексею, он умел отключаться от постороннего шума. Вид за окном, щемяще-прекрасный, был для него сейчас лучше любой телепрограммы. С погодой в эту ночь повезло, липкая метель, превращавшая все вокруг в серую неразборчивую слякоть, прекратилась, небо прояснилось, ветер утих. И деревья, дрожавшие от холода под ударами вьюги, гордо выпрямились, укутались в пушистые белоснежные шубы и надели все фамильные драгоценности.
Мороз при виде такого великолепия решил приударить, и лес засверкал, запереливался радужными искрами. И это было так…
Где-то далеко, в неизвестном Алексею месте, встречали Новый год два его самых близких, самых родных человечка: жена и дочь. Душа тянулась туда, но оторваться от вериг тела не могла. Как они, что они? Как прожил зайцерыб эти месяцы без него? Проклинает ли она своего кретинского мужа, из-за собственного гадства ставшего бывшим, или хоть чуть-чуть еще любит его? Есть ли у него шанс вернуть семью? И… И как выглядит, на кого похожа его дочь?
Родившаяся поздним вечером двадцать первого декабря, Алексей знал это совершенно точно. И каким-то непонятным, невероятным образом нашедшая его, согревшая и поддержавшая. Удержавшая на краю пропасти.
Солнечное теплое «папа!» по-прежнему прилетало из ниоткуда, иногда один раз в день, иногда чаще. Больше ничего, только это, причем не само слово, а его смысл, пушистый комочек счастья и любви, дающий силы, дающий желание жить.
И оно прилетело снова, за пять минут до наступления будущего. И оставалось с ним вплоть до боя курантов, согревая отца, гладя пушистыми ладошками его мокрые от слез щеки…
А потом загрохотал фейерверк за окном, радостно заорали все обитатели дома-тюрьмы, и облачко растаяло.
Минут через двадцать топот и невнятный мат на лестнице предупредили о приближении Ирины с сожителем. Конечная цель их путешествия пряталась в тумане, причем в тумане от выхлопа проспиртованных мозгов. Но Алексей все же счел нужным подготовиться к возможному визиту. Тем более что сделать это в мгновение ока он не мог, око замоталось бы мигать, пока господин Майоров поднял тяжеленную ручищу, доволок ее до лица, раза три промахнувшись при этом, и вытер щеки от слез.
Он едва успел проделать все это и закрыть глаза, как дверь распахнулась, причем, судя по звуку, получив при этом пинок в копчик.
Алексей максимально сконцентрировался и попытался снова отключить звук. Но в этот раз не получилось, орали слишком громко и слишком близко, практически в судорожно зажмурившееся ухо. Тогда концентрация была с сопением перенесена на поиски залежей терпения. Иначе выдержать происходящее вряд ли удалось бы.
Комната моментально заполнилась разнообразнейшими запахами, не имеющими никакого отношения к благородным ароматам лучших парфюмеров Франции. Слух и обоняние оставались в гордом одиночестве совсем недолго, расслабившееся было осязание вскоре кубарем вкатилось в их компанию, потому что Ирулька, судя по всему, не смогла разминуться со стоящим у кровати стулом, споткнулась и кулем свалилась прямо на ноги Майорова.
В данной ситуации Алексей был даже рад тому, что управление телом давалось пока с трудом, иначе ему вряд ли удалось бы сохранить безжизненное выражение лица.
– …! – Ирина икнула и визгливо захохотала. – Глянь ты, как меня к этому полену тянет!
– Осторожнее, дура! – Андрей веселья подруги не поддержал. – Повер… поври… короче, сломаешь Буратину, че делать будем? Слезай с него!
– А может, не хочу! – копошение и возня на ногах Майорова продолжались, причем передвинулись выше. – Может, мне тут нравится! Знаешь, Андрюха, ик! а ведь этот парнишка кое-что умеет делать гораздо лучше тебя.
– Вот же…! Тварь! А ну, слазь! Слазь, кому говорю!
– Не хочу! Его хочу!
– Ах ты…! – похоже, Гнус окончательно взбесился, следом за дурным ревом ногам резко стало легко и свободно, а со стороны пола прилетел глухой тяжелый звук шлепка, следом – визг Ирины:
– Ты чего, совсем…? Чуть руку не выдернул! Я же пошутила! Ты самый лучший, ты. Иди ко мне, ик! любимый! А помнишь, как мы смеялись, когда этот кретин повелся, ик! Так уж трясся над своей женушкой, так уж, ик! любил, а стоило подкинуть ему фотки, и где та любовь? Ну иди же ко мне, иди! Рядом с ним мы еще не…, это, ик! так возбуждает! Да, да, ик! да!
Запасы терпения Алексей нашел, и очень быстро.
Глава 19
Второго февраля, посоветовавшись с Надельсоном, Алексей решил выпасть из комы. Или все же торжественно выйти? Хотя нет, торжественный выход сучковатого, хорошо просушенного полена – картинка довольно сюрреалистичная. Полено может только выпасть: из рук, из поленницы, из машины, из комы.
Соответствующее дереву выражение лица Алексей оттачивал достаточно долго и усердно. Сдув последние опилки и отполировав маску тряпочкой, Майоров утром второго февраля выдохнул и нацепил ее на себя. Поначалу маска села кривовато, но Аркадий Натанович заботливо поправил камуфляж и для надежности прибил его ко лбу пациента гвоздиком сантиметров так на десять:
– Будете халтурить, Лешечка, доктор Надельсон не сможет вас выцарапать из похотливых лапок Ирочки. Оно вам надо?
Алексей отрицательно покачал головой, нашел на потолке небольшую трещинку и выбрал ее в качестве центра Вселенной. Глаза слегка закосили, загоняя проблески мыслей за переносицу. Для целостности образа пришлось пустить слюну.
Надельсон критически осмотрел пациента, удовлетворенно кивнул и направился к двери, звучно оповещая своих работодателей:
– Ирочка, Андрюшечка, таки боже ж мой, радость какая! Алексей Викторович очнулся! Вышел из комы, вышел!
В коридоре хлопнула дверь, послышался топот ног, и в комнату ворвались, толкая друг друга, Ирочка с Андрюшечкой.
Они топтались где-то на периферии зрения, вытоптав ее, периферию, до состояния танцплощадки санатория «Шахтерские зори». Алексей видел только силуэты. Силуэты сосредоточенно сопели, рассматривая явление Майорова народу.
Похоже, явление народ не очень впечатлило:
– Аркадий Натанович, – в голосе Ирины дребезжало раздражение, – и чему вы так радуетесь? Он же, по-моему, стал полнейшим овощем. Вон слюней напустил сколько, фу!
– Ирочка не играйте мне и себе на нервах, они не струны! Поверьте доктору Надельсону: то, что Алексей Викторович пришел в себя, – огромное счастье. Люди находятся в таком состоянии – я говорю за кому – годами, подчеркиваю, годами! А тут – какой-то жалкий месяц!
– Мда? – раздражение, шипя, уползло, но восторг сменить его не спешил. – И что теперь, как скоро его можно будет показывать людям? А то его друзья меня телефонными звонками просто достали! Я уже и номер менять пробовала – бесполезно, от ФСБ не скрыться.
– ФСБ? – аж привизгнул доктор. – А при чем тут ФСБ? Вы мне ничего за ФСБ не говорили! Мне не нужны неприятности!
– Успокойтесь, что вы так разнервничались? Просто папаша одного из приятелей Майорова – генерал ФСБ.
– И вы таки хотите, чтобы доктор Надельсон не нервничал! Генерал ФСБ! И он недоволен!
– Да, между прочим, – судя по голосу, Ирина оживилась, – генерал очень недоволен! Он хочет навестить вашего пациента, а что тут навещать?
– Ну и при чем тут доктор Надельсон? Я и так делал и делаю все, что только возможно в таких условиях…
– И, между прочим, неплохо за это получаете!
– Ой, не говорите мне за деньги! Что, деньги вам Господь Бог? Они могут поставить на ноги почти безнадежного больного? Так надо было везти его в дорогую клинику и не трогать доктора Надельсона!
