Ирина Потанина - Блондинки моего мужа
Если пишет “пресс эни кэй”, значит нужно вынуть дискету, — деловым тоном порекомендовала я.
Получилось! — тихонько обрадовалась секретарша, — “Кэй” — это дискета по-английски, да?
Я не нашлась, что ответить. Вывод напрашивался сам собой. Тихая Секретарша с г-ном Лихогоном состояли в прочной порочной связи. Иначе он бы в жизни не взял её на работу.
Нет, Лиза, — очень вежливо ответил Лихогон телефону, — Я тебе позже объясню.
Спасибо. И еще, — телефон зашелестел бумагами, — Чуть не забыла сообщить. Вам звонил человек… Проконсультироваться. Говорит, после совершения убийства не знает, куда деваться… Я сказала, что вы заняты и просила перезвонить попозже.
“Ого!” — я невольно округлила глаза, — “Никогда не думала, что беседа со мной может оказаться столь значимой. Отсрочить такой важный разговор…”
На этот раз вежливость Лихогона дала трещину.
Что?! А! Чёрт! — заорал он.
Что-то не так? — с ангельским обожанием поинтересовалась секретарша
Всё так, — Лихогон взял себя в руки, — Просто нужно было сразу перевести на меня звонок. Такие дела на дороге не валяются… Определитель зафиксировал номер звонящего?
Да, — в тоне секретарши промелькнула паника. Она продиктовала номер, и раз триста извинилась перед тем, как положить трубку.
Та-ак, та-ак, та-ак, — пальцы Лихогона очень быстро зашерудили по клавиатуре, — Звонили из Академии Культуры! Очень интересно…
Я вспомнила о Сестрице и насторожилась. Ребенок собирался поступать учиться в логово убийц?! Впрочем, в случае с этим ребенком оставалось только надеяться, что звонила не она.
“Будем считать, что до такого свинства Сестрица еще не доросла”, — подумала я, подразумевая под “свинством” не столько убийство, сколько сам факт обращения за помощью к моим главным конкурентам.
Последнюю фразу Лихогон явно говорил сам себе. Оторвав взгляд от монитора и наткнувшись на мою полную внимания улыбку, Пётр Степанович на миг оторопел.
Что?! А! А, это вы…. Простите, забылся. В общем, хорошо, я беру вас на работу.
“Есть!” — заликовало все внутри меня. Трое суток напряженной борьбы принесли желанную победу. Я внедрилась врагу в самое логово…
Убирать будете два раза в день. До восьми и после восемнадцати. Инвентарь покажет Лизавета. Особые условия — не трогать мои бумаги. Надеюсь, мы с вами сработаемся. Я — хороший начальник. Плачу хороший оклад. Предыдущая уборщица ушла не на улицу, а на повышение. Так что, не волнуйтесь. Вы устроились на хорошее место. Приступайте с завтрашнего дня.
С этими словами Лихогон уткнулся носом в монитор, давая понять, что аудиенция окончена.
На ватных ногах я прошла в приемную. У меня просто не было слов!
“Впрочем, чему удивляться? Объявление гласило — нужен работник в офис. Ты же сама, дура, не спросила о предстоящих обязанностях. Главное — ты теперь работник офиса конкурента. Какая разница, что ты, собственно, будешь делать?” — я пыталась успокоить вскипающую в душе ярость.
“Столько идиотских проверок и заданий! Три дня постоянного напряжения! И все ради чего — ради должности уборщицы?! Это притом, что секретарша его двух английских слов с компьютером связать не может!!! Да что этот Лихогон себе позволяет?! Да он просто чокнутый!” — ярость и не думала успокаиваться.
7. Глава седьмая, в бесконечные амуры погружающая
Тихая Секретарша усердно мешала мне работать. Нет, разумеется, мыла пол, вытирала пыль и поливала цветы я совершенно беспрепятственно. Только вот выполнять свои основные обязанности — узнавать, какие шаги господин Лихогон и его клиент Пёсов намерены предпринимать против Марии — я никак не могла. Для этого мне необходимо было хотя б на пять минут остаться одной. Увы, приходила Тихая Секретарша на работу очень рано, отпирала своими ключами дверь и ходила за мной по пятам до тех пор, пока в офисе попросту не оставалось больше поводов для наличия уборщицы. Тогда, сославшись на нежелание отправляться домой, а потом приезжать снова для вечерней уборки, я усаживалась в мягкое кресло и доставала своё вязание — нужно же было как-то убивать время. Кроме того, это занятие всегда успокаивало мне нервы. А успокаивать их было отчего. Тихая Секретарша не сводила с меня глаз. Казалось, отныне основной её секретарской обязанностью стало сопровождение меня. На телефонные звонки она отвечала перепугано и неохотно, в основном переводила их на шефа. Документацию не вела. Зато вела душещипательные беседы, причем со мной. Из них выяснилось, что с Лихогоном Лиза знакома уже очень давно и очень крепко.
Все детство мама таскала меня к Петру на занятия, — Лиза мечтательно улыбалась и глядела куда-то сквозь меня, — Еще будучи старшеклассником, Пётр давал частные уроки окрестным детям. Причем, по любым предметам…
Изображая на лице крайнюю степень заинтересованности, я мечтала лишь о том, чтобы, увлекшись воспоминаниями, Лиза забыла о моем существовании и вообще перестала обращать внимание на происходящее вокруг. Тогда бы я спокойно могла заняться своими делами: перерыть в этом офисе всю документацию, сделать копию с компьютерных файлов Лихогона, установить подслушивающее устройство на телефон… Можно было, конечно, попытаться сделать все это под неусыпным взором секретарши, которая во время уборки настойчиво следовала за мной по пятам. Мало ли, может у меня такая странная манера наводить порядок! “Чтобы что-то упорядочить, надо сначала в этом “чем-то” разобраться”, — могла бы попытаться объяснить я Лизе, — “Вот и роюсь в бумагах! Для повышения своей уборщической квалификации”. Увы, на подобные высказывания у меня пока попросту не хватало совести. Драгоценное время уходило впустую. В глубине души я уже начинала опасаться, что мне придется всю жизнь работать уборщицей, жить в съемном жилье и не видеться с близкими. Искренне желая скрасить мое пребывание в офисе, Тихая Секретарша постоянно поддерживала со мной беседу, превратившуюся со временем в бесконечный монолог о Лихогоне.
Со мною, веснушчатой семиклашкой с двумя косичками, он репетиторствовал в области математики.… С тех пор в этой науке я почти ничего не понимаю. Слушая его восхитительный голос, я забывала обо всем на свете и просто не в состоянии была думать. Трепетала, заворожено глядя на его длинные породистые пальцы, находящиеся в беспрерывном движении. Чувствовала себя безудержно влюбленной и, наконец, настолько надоела своей неспособностью воспринимать предмет, что Петр отказался от занятий со мной. Представляешь, какой удар по моей психике, незакаленной еще разочарованиями и крушениями иллюзий?
Представляю, — вздыхала я.
Закаленность моей психики, в данном случае, ничуть не смягчала наносимого вынужденным бездельем удара. Признаться, я даже подумывала дождаться момента, когда Лихогон отлучится, и отвоевать себе свободу путем подсыпания Лизе в любимый зеленый чай какого-нибудь снотворного. А лучше — сильного, но безвредного, слабительного. Такого, что гарантированно отвлечет Лизу хотя бы на полчаса, и при этом, в отличие от снотворного, не навлечет никаких подозрений на чай.
Ничего не подозревающая Тихая Секретарша, обретшая в моем лице благодарного слушателя, продолжала делиться сокровенным.
Математике это не помогло. Любое упоминание о синусах навевало на меня теперь сладостные воспоминания о любимом голосе. Я попросту не могла учиться с такой душевной раной. Сутками торчала у окна, высматривая Петра.
Воображение моё оживилось. И вот я уже глазами юной Лизаветы выглядывала из окна, отслеживая передвижения Лихогона. Вот он, одним взмахом ноги преодолевает полдвора, торопясь в Университет. На следующем шаге, конечно же, попадает ботинком в единственную на округу лужу. Все потому, что не смотрит под ноги. А смотрит.… В книгу!
— Ты представляешь? Читает на ходу! — подкармливала все новыми подробностями Лиза, — Я была уверена, что влюблена в гения.
А сейчас? — неожиданно для самой себя я заинтересовалась этой историей, — Он перестал быть гением или чувства ушли?
В ответ Лиза только закатывала глаза, сладостно вздыхая. Потом, испугавшись, что ответ её я могу истолковать неверно, все же разъясняла.
Первая любовь не проходит. Так пишут во всех журналах. Правильно пишут. А гением он быть не перестал. Просто раньше меня это восхищало.
А сейчас?
Секретарша сочла нужным рассказать мне всю историю целиком.
Перед экзаменами в десятом классе, я, наконец, решилась. Просто раньше не представлялось достойного повода. Понимаешь? Сама не рискнула, попросила маму договориться. “У Лизоньки экзамен. Нужно спасать. Попросите Петеньку, пусть подготовит. Она будет стараться, я вас уверяю. О, это ж когда было. Три года назад она была еще совсем ребенком. А теперь понимает, что нужно сдавать экзамен. Она сама меня попросила договориться с Петенькой. Да вы не бойтесь. Объяснить придется только один билет. Наш папа поднажал через свое начальство, учитель сжалилась, и мы договорились. Какой будет билет у нашей Лизоньки — известно заранее. Но ведь его тоже надо как-то отвечать…” — моя мама испокон веков приятельствовала с родителями Петра. Интеллигентная мать Петеньки не смогла отказать. Петру пришлось подчиниться. Мать — единственный человек, которому Петенька никогда не умел отказывать.
