Ирина Волкова - Пираньи в шоколаде
Если верить Бублику, еще несколько дней рокеры должны были тусоваться на месте проведения фестиваля, хотя кульминация праздника завершилась позавчера.
Все было почти так же, как в ночь гибели Аспида, но в значительно меньшем масштабе. Всего три костра, музыка грохочет не столь оглушительно, да и народа значительно меньше. Наверное, байкеры из других городов уже разъехались по домам.
Присоединяться к теплой компании мне не хотелось, и я предпочла держаться в темноте леса, куда не добирался свет костров. Несмотря на мое отвращение к ношению очков, на этот раз я прихватила их с собой, понимая, что со своей близорукостью вряд ли смогу из укрытия разглядеть Турбину. Именно ради встречи с ней я временно переквалифицировалась в рокершу.
Одноглазую амазонку я заметила почти сразу. Стоя около дальнего костра, она болтала с двумя зловещего вида парнями. Пока я решала, стоит ли подойти к ней сейчас или подождать, пока байкерша отделится от группы, у костра появилось новое действующее лицо. Это был Антон. Похоже, смерть брата травмировала его не так сильно, как я полагала.
Громовая нога перекинулся парой слов с Турбиной и тут же отошел, мгновенно растаяв в темноте.
Одноглазка потрепалась с дружками еще пару минут, и тоже двинулась в лес, правда, немного в другом направлении.
Любопытно, куда она направляется. Может, Антон назначил ей свидание? Охваченная очередным порывом сыщицкого зуда, я крадучись последовала за Турбиной. В темноте от очков проку было немного, так что я их сняла и сунула в карман, решив полагаться на слух. Идущая на ущерб луна не слишком облегчала дело — тень деревьев была слишком густой.
Огни костров уже исчезли из виду, когда я поняла, что потеряла Турбину. Я больше не слышала ее. Лишь ветер шелестел в ветвях, да со стороны байкерской тусовки изредка долетали приглушенные расстоянием взрывы хохота.
Внезапно ночную тишину разорвал короткий испуганный вскрик. Позабыв о конспирации, я инстинктивно ринулась в его направлении. Пару минут спустя я горько жалела о собственной неосторожности, но было уже поздно.
Турбина лежала, раскинув руки и ноги, в центре небольшой поляны. Провал обведенного черной помадой рта зиял на бледном лице, как воронка от взрыва. Лунный свет с беспощадным реализмом высвечивал торчащую под левой грудью рукоятку ножа. Она была светлой, с упорами для пальцев и блестящей никелированной гардой.
Над телом байкерши склонился Антон. В черном байкерском прикиде он казался вороном, готовым выклевать глаза жертвы.
Сухая ветка предательски хрустнула у меня под ногой. Антон отреагировал мгновенно, резко повернувшись ко мне всем телом. Его лицо было искажено безумием.
Ладонь Светоярова обхватила рукоятку ножа, вырывая из раны обагренное кровью лезвие. На миг я оцепенела от ужаса. Время остановилось и я, как в замедленной съемке, следила, не в силах двинуться с места, как Антон с занесенным для удара ножом прыгает на меня.
Обычно в моменты опасности меня охватывает особое состояние ясности, в котором я действую почти бессознательно, на "автопилоте". Вот и сейчас некая часть моего сознания отреагировала совершенно парадоксальным образом, и я замерла, дав себе приказ не двигаться, не кричать и не выказывать страха. Интуитивно я чувствовала, что не успею отвести удар, а любое активное действие лишь сильнее спровоцирует безумца.
Лезвие застыло в миллиметре от моего горла. Капля крови убитой Турбины сорвалась с него и упала мне на шею, за ворот водолазки. Она была теплой, почти горячей. Внезапный испуг обострил мое восприятие до предела. Мир вокруг заиграл тысячами нюансов, которых я раньше не замечала. Прерывистое дыхание убийцы, сладковатый запах крови, лунный луч, играющий на серебристой гарде. Капля крови, ползущая по моей коже, казалась длинной мохнатой гусеницей, мягко передвигающей сотни крошечных ножек.
Левой рукой Антон вцепился мне в волосы, откидывая голову назад.
Он не убил меня сразу. Это вселяло надежду.
— Привет, — сказала я, мило улыбаясь.
Мне показалось, что лицо младшего Светоярова раскололось на несколько частей. Оно казалось составленным из наложенных друг на друга взаимопроникающих и взаимоисключающих масок. Маска одержимости и безумия. Маска испуганного ребенка, потерявшегося в чужом и опасном мире. Маска холодного и расчетливого взрослого, скрывающего свои истинные чувства даже от самого себя.
Лезвие у моего горла задрожало. Дрожь, начавшаяся в пальцах, распространялась на тело Антона.
Я не двигалась, почти не дышала. Нейтрально-доброжелательное выражение лица, нейтрально-доброжелательный взор, направленный в район его губ, чтобы не пересекались линии взглядов. Еще немного — и его возбуждение спадет.
Дрожь, достигнув пика, постепенно стала затихать. Маски безумия и расчета уходили на задний план, оставляя передо мной ребенка, смертельно опасного в своем испуге.
— Это не я, — сказал Антон.
— Конечно, — ответила я.
— Ты мне не веришь.
— Верю.
— Я знаю, что нет.
— Ты не можешь этого знать.
— Пойдем.
— Куда?
— Домой, куда же еще.
— У меня есть выбор?
— Я не могу тебя отпустить. Ты и сама это понимаешь.
— Понимаю.
— Пойдем. У дороги стоит мой мотоцикл. Пожалуйста, не заставляй меня делать то, чего я не хочу.
— Буду вести себя исключительно благоразумно, — заверила я.
Несколько секунд Антон пристально всматривался в мое лицо. Выражение затравленного зверя постепенно уходило из его глаз. Прежде, чем он отвел взгляд, его губы тронуло слабое подобие улыбки.
* * *— Обожаю копченого угря. Может, достанешь еще кусочек? — попросила я.
Громовая нога недоверчиво посмотрел на меня, подошел к холодильнику, вынул из него длинную змееподобную рыбину, нарезал ее на кусочки, аккуратно уложил на блюдо и поставил его передо мной.
— У тебя что, вообще нет нервов? Как ты можешь в такой момент уплетать за обе щеки?
— Как раз нервов у меня слишком много. Именно поэтому от стресса у меня пробуждается зверский аппетит. Нужно же восстановить затраченную нервную энергию. Если тебя смущает такая реакция, для разнообразия могу побледнеть, позеленеть или устроить истерику.
— Истерику не надо.
— Я тоже так думаю. Извини, а конфет с ликером у тебя не найдется? Тогда я буду полностью счастлива.
— Кажется, были в буфете. Сейчас достану.
— Быть твоей пленницей совсем не плохо. Если так и дальше пойдет, я не прочь остаться здесь на всю жизнь.
— На твоем месте я не стал бы этим шутить.
— Не буду, если это тебя раздражает.
Антон вынул из буфета конфеты и попытался сорвать с коробки целлофан. Ему никак не удавалось подцепить его ногтями за край. Обманчивое спокойствие неожиданно сменилось приступом бешенства. Схватив окровавленный нож, Светояров прижал коробку к столу и одним движением рассек ее пополам. Нож вспорол скатерть и оставил на столешнице глубокую царапину. Из искромсанных конфет полился ликер, розоватый как окрашенная кровью вода.
— Это Макс подослал тебя шпионить за мной?
— Шпионить? О чем ты говоришь? Как тебе такое взбрело в голову?
— Я знаю, что говорю. Что ты искала в моей комнате?
— С твоим братом я общалась всего несколько минут, а в комнату к тебе вошла уже после его смерти. Я объяснила тете Клаве, что хотела найти футболку, в которой ты был в тот вечер.
— Зачем она тебе понадобилось?
— В детектива решила поиграть. Нашла на ограде террасы перед спальней Макса кусочек синего трикотажа и захотела узнать, не из твоей ли он футболки он вырван.
— Если даже из моей, что из того?
— Я могла сделать вывод, что ты подглядывал за братом, когда он развлекался в спальне с моей подругой.
— Ты застала меня рядом с мертвой Турбиной. Врать в мелочах после этого не имеет смысла. Согласна?
— Согласна, — кивнула я.
— Возможно, я и убийца, но за Максом я не подглядывал. Моя футболка цела. Хочешь взглянуть на нее?
— Не надо. Я тебе верю.
— А я тебе нет. Ты взяла конверт с фотографиями. Зачем ты это сделала? С какой стати устроила у меня обыск?
— Бес попутал. Дурное женское любопытство. Хотела побольше узнать о тебе, вот и стала рассматривать твои книги, игрушки. Вещи могут сказать очень многое о характере человека. Конверт я обнаружила случайно, когда искала футболку.
— И какой вывод ты сделала?
— Что ты завидуешь любовным связям брата и утащил у него несколько фотографий его подружек.
— Ерунда. Это Макс всю жизнь завидовал мне.
"Чему, интересно?", — подумала я, но вслух задать этот вопрос не решилась.
— Ты опять мне не веришь.
В голосе Антона звучали истерические нотки. Пальцы судорожно сжимали рукоятку ножа.
