Дональд Уэстлейк - Хорошее поведение
Дортмундер подождал, и они вдвоем спустились вниз, где он снова вынужден был ждать у почтового ящика, откуда Мэй вынула счета и предложения страховых фирм.
- А это для тебя. Отправителем значится Гражданский суд.
Дортмундер нахмурился.
- Гражданский суд? Такого не существует.
Вручив ему конверт, Мэй произнесла:
- Джон, ты не хочешь ничего мне сказать?
- Нет,- заверил он ее и прочитал официальный адрес отправителя.- Гражданский суд…хм.
- Почему ты не открываешь письмо?
Он вообще не хотел открывать его, вот почему. Тем не менее, если он хочет до полудня пробраться через жилые кварталы, то прямо сейчас должен выйти из этого вестибюля. Он перевернул конверт, большим пальцем руки сделал надрез и достал официальный документ. На его изучение ушло достаточно долгое время. После того, как он понял содержание письма, он читал его снова и снова и не верил в происходящее.
- Джон? Что в нем?
- Ну,- начал Дортмундер,- это от Чипкоффа.
- От кого?
- Парень, которому я пробовал достать икру. Он хотел обратно свои три сотни предоплаты. В ответ на это я посоветовал ему подать иск против меня. В такой ситуации именно так я и должен был ответить парню, я прав?
- И?
- И лучше я позвоню ему,- закончил Дортмундер и направился обратно в дом.
Мэй следуя за ним, произнесла:
- Джон? Ты ведь шутишь!
- О, да, именно так,- заверил Дортмундер.- Это повестка в суд. Чипкофф возбудил против меня небольшой иск, чтобы вернуть обратно свои три сотни.
- Но он дал тебе эти деньги, чтобы совершить преступление!
- Именно это я ему и скажу,- возмущался Дортмундер,- когда поднимусь наверх.
Так он и сделал. Чипкофф находился в своем офисе, несмотря на утро субботы. Он сразу же ответил на звонок:
- В моем иске я отметил, что передал тебе триста долларов за оказание профессиональных услуг, которые ты в свою очередь не выполнил. Если ты хочешь пойти в суд и объяснить, какого рода услуги ты оказываешь, то это твое право. Все это я называю профессиональными услугами и у меня есть погашенный чек с твоей подписью на обратной стороне. Я хочу, чтобы ты вернул мои три сотни.
- Человек, не делай этого,- взмолился Дортмундер.
- Я сделаю это,- заверил Чипкофф.- Я бизнесмен и меня не кинут на три сотни зеленых.
- Ведь все рисковали!
- А я нет.
- Послушай,- попробовал снова Дортмундер.- Я опаздываю на встречу, я позвоню тебе попозже, ты просто не понимаешь мою ситуацию.
- Да, я все понимаю,- согласился Чипкофф.- Ты должен мне триста долларов.
- Вовсе нет! Я не могу сейчас говорить, мне нужно идти.
- Слушай, Дортмундер,- сказал Чипкофф,- будь осторожен. Не попади в тюрьму, я не хочу, чтобы ты пропустил дату нашего судебного разбирательства.
Дортмундер повесил трубку и взглянул на Мэй.
- Если когда-нибудь ученые найдут жизнь где-нибудь на другой планете, то я уйду туда. Она не может быть такой же ненормальной как эта.
ПЛАЧ ИЕРЕМИИ
19
Уолтер Хендриксон вздохнул. Рано или поздно ему придется начать разговор, но что же он скажет? С того момента как он вошел в комнату девушки в молчании прошло минут пять. Он тихо сидел здесь, на стуле с высокой спинкой напротив окна и полуденное субботнее солнце высилось над его головой. Элейн Риттер наблюдала за ним и выжидала в другом конце комнаты. Она всегда приветствовала его неподвижным проницательным взглядом, но теперь, минута за минутой молчания, ее выражение лица неохотно и медленно менялось. Сначала оно выражало удивление, затем любопытство и, наконец, скептицизм. Должно быть, она догадалась, что это была лишь новая техника депрограммирования. Уолтер Хендриксон открыл рот, затем закрыл его и снова открыл. Он вздохнул.
Элейн Риттер слегка расставила ноги, согнула руки в локтях и уперла кулаки в талию, наклонила голову вперед и подняла бровь: ну? Что все это значит? В самом деле, это нечто, как ей удавалось выразить так много чувств, не используя слова. С другой стороны, Хендриксон оказался полностью неспособным к общению без слов. Он мог передать только чувство смутной тревоги.
Но какие слова? Что он должен сказать?
Я лучший, напомнил он сам себе. Однако даже самые лучшие могут быть сбыты с толку, особенно в эмоциональном плане. В течение последних нескольких месяцев, когда Элейн Риттер упорно, неослабно, неумолимо сопротивлялась ему, сам Хендриксон испытал всю гамму чувств: самоуверенность, удивление и спокойствие. Теперь он смирился, и его забавляла неизбежность грядущего поражения. Оказалось, что он сам неосознанно нарушил главное правило депрограммирования, он вступил в эмоциональную связь с субъектом. Дело в том, черт возьми, что ему нравилась Элейн Риттер. Он полюбил ее храбрость, полюбил ее неприступность и ее острую логику по четвергам. Он будет скучать по ней.
Элейн поставила ноги вместе, подняла руки ладонями вверх и смотрела многострадальным взглядом в потолок: Боже, что происходит с этим глупцом?
Хендриксон вздохнул. Он знал, что мешает ему говорить и единственные слова, которые у него были в этот момент, он не хотел произносить вслух. Но время пришло, так ли? Ему ничего не оставалось другого, как сказать Элейн Риттер правду.
- Ах, хорошо,- произнес он и набрал воздух в грудь.
Она выглядела готовой выслушать его.
- Ах, ну, ах, хорошо, ах, хорошо.
Медленно она покачала головой.
- Правда в том, Элейн,- начал он, затем качнул и своей головой.- Прошу прощения. Правда в том, сестра Мэри Грейс…
Ее глаза округлились от удивления.
- … что сегодня последняя наша встреча.
Ее глаза сузились: «Что это значит?».
- Так решил твой отец,- произнес Хендриксон, вздохнул и продолжил,- чтобы сменить линию поведения.
Полная решимости она наклонилась вперед.
- Короче говоря, я ухожу,- сказал ей Хендриксон.- Мы оба знали, что так и произойдет, не так ли?
Она изобразила руками жест приближения.
- Да, ты права,- согласился он.- Очень хорошо. Новый человек придет на следующей неделе. Мне жаль, но я не могу произнести правильно его имя. Мне кажется, он венгр или болгарин или что-то в этом роде,- Хендриксон махнул рукой «в сторону» Восточной Европы.- У себя на родине,- продолжил он,- этот мужчина был, по-видимому, экспертом в промывании мозга.
Она сделал шаг назад, широко раскрыв глаза и прижав одну руку к горлу.
- Твой отец…- вздохнул Хендриксон.
Она изобразила рвотный рефлекс.
Хендриксон набрал воздух в легкие и продолжил:
- Ты абсолютно ошибаешься,- признался он.- Твой отец волевой человек и он теряет терпение. И этот румын или украинец или кем он там является, известен тем, что убедил самого кардинала изменить мнение о Боге. Вот как они будут работать в дальнейшем. Быстрее всего, будет применено физическое насилие, сторонником которого я никогда не был, поэтому я и ухожу. Когда я последний раз беседовал с твоим отцом, он был полон решимости сделать из тебя омлет.
Она приложила руку к виску своей головы. Хендриксон кивнул.
- Боюсь, что так,- согласился он.- Ты яйцо и они собираются тебя разбить.
Она указал на него, на себя и ткнула пальцем в сторону двери. Он лишь грустно улыбнулся и опустил свою голову.
- Не могу. Они никогда не позволят тебе уйти вместе со мной. Если ты расскажешь об этом твоему отцу, я буду все отрицать. Но на самом деле, я помог бы тебе бежать, если бы мог. К сожалению, это невозможно. Мне жаль, сестра Мэри Грейс, но никто не сможет помочь тебе. Мой совет: свыкнись с этой мыслью.
Ее губы зашевелились. Хендриксон вглядывался в нее, и ему показалось, что она прошептала слово «Джон». Он кивнул в знак солидарности с ней. Девушка удивилась и снова замолчала.
- Все в порядке,- заверил ее Хендриксон, оттолкнувшись от подлокотников кресла, поднялся на ноги. Он чувствовал себя опустошенным.- В ближайшие дни,- сказал он, под руководством этого нового парня, я думаю, ты будешь много разговаривать и в другие дни кроме четверга, хочешь ты этого или нет.
Она сложила руки и смотрела упрямо.
- Мы делаем все от нас зависящее,- продолжил Хендриксона, скорее для себя, чем для нее.- Как ты думаешь, Бог действительно смотрит на нас? Матфей, Марк, Лука и Иоанн благословите эту трудную ситуацию, в которой я нахожусь. Удачи, сестра Мэри Грейс.- Он снова улыбнулся.- Ты была близка к депрограммированию меня,- признался он и вышел.
20
А что это такое, вздрагивающее, подмигивающее и нервничающее в холе Государственного банка Авалона? Будь я проклят, если это не Уилбер Хауэи, который вспыхивал улыбками, подмигивал, раздавал салюты, а кончики его шляпы склонялись к каждой проходящей мимо особи женского пола. Возле него находился мужчина-шотландец в традиционном килте и мальчик из службы доставки в белом фартуке. Дортмундер вошел внутрь здания и увидел его. Казалось, что тяжелый груз лег на его плечи, но, тем не менее, он подошел и спросил у Хауэя:
