Белая колбаса любви - Янина Олеговна Береснева
На мой взгляд, поверить в мою причастность к смерти мужа мог лишь придурок. Со стороны мы были просто образцовой парой. Конечно, не буду кривить душой, Борьку я не любила, но и от его кончины ничего не выиграла. Мы прекрасно уживались, причем каждый был занят свои делом: Борька проворачивал свои колбасные махинации, я же попробовала вести хозяйство, но в итоге заскучала и наняла домработницу. Борис днями работал, вечерами развлекался, возвращался домой ближе к ночи. По слухам, у него было даже две любовницы. Я не возражала, потому что развлекаться в казино и ночных клубах не любила, предпочитая активные виды спорта, отдых на природе и чтение. Став богатой, я маялась от безделья, ходила на теннис, в бассейн, по спа-салонам, тратила деньги в свое удовольствие. Даже прикупила небольшую виллу в Испании, где сразу же водворилась хозяйкой мамуля. Борис мамулю не терпел, поэтому ездить в Испанию категорически отказывался. Но так как к спокойной и сытой жизни я была непривычна, то от скуки заделалась писателем женских романов. За плечами был родной журфак, в душе — тоска по большой несбывшейся любви, а в голове — ветер и неуемная фантазия. Все это вылилось в первый женский роман с неоригинальным названием «Летняя симфония для контрабаса», который с Борькиной подачи опубликовали в одном крупном столичном издательстве. Неожиданно для себя и окружающих я стала в меру популярным автором, выдававшим по несколько книжек в год. Конечно, чтиво было так себе, на троечку, но домохозяйки и бабушки в очередях к врачу исправно читали мои опусы, а большего мне было и грех желать. Я не мнила себя Достоевским, ненавидела Мураками и Коэльо, реально оценивала свои возможности и потребности публики, исправно выдавала материал и считала себя вполне счастливым человеком.
Муж на мои увлечения смотрел снисходительно, пару раз прозрачно намекая, что не худо бы и о детях подумать. Наша семья представлялась ему так: тихая улыбчивая жена спокойно варит борщи, а многочисленные детишки и сам Борис (в свободное от работы и развлечений время) эти самые борщи потребляют. Я задумчиво кивала и напускала в глаза туману, как бы намекая, что нарисованная им картина для меня заманчива, и я определенно над этим подумаю. На самом деле я всячески противилась детям и намеренно тянула волынку: Борис со своей лысиной и красным носом не представлялся мне особо ценным биологическим экземпляром. Конечно, ребеночек мог бы быть похожим меня, а я, как не крути, красавица. Особенно когда высплюсь и нанесу макияж. Но рисковать как-то не хотелось.
А еще у Борьки был сын от первого брака, Петя. Видимо, глядя на своего первого отпрыска, Борька временно охладевал к теме детей, потому что Петька был совершеннейший охламон. После смерти папаши часть наследства перешла ему. Но так как денег на счетах было немного, то Петька мог довольствоваться разве что квартирой в центре, которую я оставила ему взамен на дом, машиной да долей в колбасном бизнесе. Этот 23-летний оболтус предпочитал проводить время в увеселительных заведениях и казино, соблазняя жен олигархов, за что уже неоднократно мог лишиться уха или даже органа поважнее. Папин колбасный бизнес интересовал его мало. В основном, раз в месяц, когда на его счет ложилась часть прибыли. При жизни Бориса мы с Петькой не то чтобы жили душа в душу, но и особого повода грызть друг другу глотку я не видела. После кончины мужа, сплотившись на фоне общего несчастья, мы даже подружились. Правда, он частенько приезжал погостить на пару дней, ныл и просил одолжить ему денег, когда в очередной раз вдрызг проигрывал свое месячное содержание в казино.
Я регулярно напоминала пасынку, что деньги свои я зарабатываю честным трудом, кропая книги, а ему тоже не худо бы заняться чем-то общественно-полезным. К примеру, вникнуть в отцовский бизнес: хотя бы на зарплате директора мы могли экономить. Естественно, в колбасных делах я мало что понимала, поэтому управлять заводом продолжал его бессменный директор Яков Моисеевич Есьман — редкий прохвост и жулик. По крайней мере, сам Борька о нем так и отзывался. Однако держал его на должности, ибо Яков, по его словам, был «голова». Голова у Якова и впрямь имелась, даже довольно внушительных размеров. Ее украшала лысина и маленькие бегающие глазки, придававшие ему некоторое сходство с хорьком. «Голова» часто проводила отчетные собрания, на которых говорила много и обтекаемо. Попадая на них, я беспощадно зевала и откровенно поглядывала на выход. Дела худо-бедно шли, колбасы делались, люди их покупали, а мой счет в банке понемногу пополнялся. Если честно, вникать во все дела погибшего мужа мне совершенно не хотелось, и я надеялась, что все рассосется как-то само собой.
Словом, моя жизнь текла неспешно и постепенно входила в привычную колею. Горевать о Борьке мне было вроде как не с руки: мою жизнь он осветил подобно яркой комете, оставив не то чтобы слишком приятные, но воспоминания. Лишившись квартиры в центре, я предпочла жить в нашем загородном доме, окруженном соснами и рекой. Первые полгода после смерти мужа я провела у мамули в Испании, дабы восстановить свое душевное равновесие, но возвращаться все равно пришлось: следствие велось, работа, завод и имущественные дела требовали моего присутствия. Первые месяцы я просто ездила в наш город по мере надобности, а после опять улетала к маме. Но близилась годовщина кончины мужа и я посчитала своим долгом вернуться и почтить его память скромным дружеским обедом в честь почившего. Хотя, если честно, мне просто надоела мамина болтовня и ее постоянные рассказы про испанских мачо. И я, обещав звонить, в очередной раз отбыла домой, где, как известно,
