Отбившийся голубь. Шпион без косметики. Ограбление банка - Уэстлейк Дональд Эдвин
Только теперь мне впервые подумалось, что дело серьезное. И я сказал:
– Не собираетесь же вы меня убивать!
– Ты все прекрасно понял, – ответил номер второй.
– И тут пришел ему конец, – изрек первый…
И тут пришел местный патрульный Циккатта. Он шагнул в бар со словами:
– Привет, Чарли, что–то ты припозднился сегодня.
Ну и что мне было делать? Сказать: «Патрульный Циккатта, эти двое пришли ограбить и убить меня. Вон у того в кармане пальто моя вечерняя выручка, а другой сунул за пазуху страшный пистолет, когда вы переступили порог?» Это я должен был сказать? Вы так думаете? Я должен был заложить полиции дружков своего дядюшки Зла? Вы так думаете? Если да, то лишь потому, что совершенно незнакомы с положением дел.
Да, мой дядя Эл попросту, убил бы меня, если б я настучал на двух его приятелей. Я не шучу. Бах! – и готово.
Сейчас, пока патрульный Циккатта здесь, все в порядке, но что будет завтра? Или на следующей неделе? Как мне жить? Где мне жить? Куда сунуться?
И, что гораздо важнее, куда меня засунет дядя Эл?
Эти двое пришли из пушки палить, а не шутки шутить. Наконец это уложилось у меня в голове. Однако давайте присядем на минутку и подумаем. У организации нет причин желать моей погибели, значит, должно быть, где–то кто–то другой дал маху, правильно? Ну а когда кто–то дает маху, не стоит выплескивать младенца вместе с водой, а стоит разобраться и подумать, можно ли исправить эту ошибку. Правильно?
Стало быть, мне следовало сделать одно: как–нибудь умудриться остаться в живых и дожить до той минуты, когда я смогу добраться до телефона и позвонить дяде Элу, что, разумеется, придется ему весьма по душе в полтретьего утра, и все такое прочее. Но сейчас у меня, можно сказать, есть уважительная причина, в конце–то концов! Я расскажу дяде Элу, что стряслось, и он, быть может, исправит ошибку.
Поэтому я сказал патрульному Циккатте:
– Как раз закрываюсь. Буквально сию минуту.
И больше ничего ему не сказал. Но посмотрел на двух подлых поганцев и заявил;
– Извините, господа, но вам пора уходить.
Бандиты оглядели меня, потом патрульного, и я прекрасно понимал, о чем они думают. Им надлежало убить меня, но сейчас они не могли сделать это, не убив заодно и патрульного Циккатту. А убийство полицейского в форме, находящегося при исполнении служебных обязанностей, – дело крайне опасное, и, вероятно, не стоит заходить так далеко ради устранения какого–то там племянничка. А значит, они, наверное, отложат исполнение своего замысла.
Возможно, сейчас выйдут на улицу и подождут, пока патрульный Циккатта не уберется восвояси, а уж потом вернутся и пришьют племянничка, прямо в его неприкосновенном жилище.
Я видел, как эти мысли вертятся в их головах и передаются посредством взглядов от первого ко второму и обратно.
– Ладно, бармен, еще увидимся, – сказал первый.
– Ага, – проговорил второй, – еще увидимся, бармен.
Они вышли вон, а патрульный Циккатта приблизился к стойке, облокотился на нее и сказал:
– Ну и ветер на улице.
Было только одиннадцатое сентября, и у нас тут не то чтобы уж совсем Северный полюс, пусть даже на улице и свежо. Но я знал, что имеет в виду патрульный Циккатта и что мне надлежит делать. Поэтому я сказал:
– Давайте–ка помогу отогреть ваши внутренности.
– Э… спасибо, Чарли, – ответил он. Циккатта всегда напускал на себя удивленный вид, и этот спектакль повторялся у нас с ним чуть ли не еженощно.
Я достал из–под стойки стакан емкостью в четыре унции, налил в него примерно три унции «бурбона» и поставил перед полицейским. Тот ссутулился и навалился на стойку, повернулся спиной к широкому окну и чуть ли не вплотную прижал свой стакан к груди, чтобы его не было видно с улицы. Буль–буль–буль.
И все дела.
Глядя через его голову, я видел тех двух парней. Они стояли на противоположной стороне улицы перед магазином мужской одежды и болтали как обычные парни.
– Я на минутку, – сказал я.
– Давай, Чарли, я удержу крепость, – пообещал Циккатта. и опять принялся за свое: буль–буль–буль…
Я подошел к концу стойки, поднял откидную доску, прошмыгнул мимо музыкального автомата, кегельбана и дверей туалета и прошел через дверь с надписью «входа нет» в подсобку, до потолка заставленную ящиками с пивом и виски. Уж чего–чего, а изобретательности мне не занимать.
Я включил в подсобке свет, проверил, заперта ли задняя дверь на оба замка и засов, закрыты ли на двойные задвижки все три окна. Порядок. Оставив свет гореть, я вернулся в зал. Патрульный Циккатта стоял у дверей, ведущих на улицу.
– Ты забыл закрыть кассу, Чарли, – сказал он и махнул в ее сторону своей дубинкой для ночных дежурств.
– А ведь верно, – ответил я. – Спасибо вам огромное.
– Когда–нибудь напросишься, обчистят тебя тут, – предупредил Циккатта.
– Ну, ладно, Чарли, спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – сказал я.
Он вышел, и я тотчас запер за ним дверь. Двое парней по–прежнему стояли на той стороне улицы. Патрульный Циккатта побрел по тротуару, вертя пальцами дубинку. Он уже успел наловчиться и теперь не ронял ее на каждом шагу, как бывало раньше.
Я выключил неоновую рекламу пива в витрине и двинулся по узкому длинному залу обратно к стойке. Там я погасил лампы, дававшие рассеянный свет, и теперь горели только огоньки на полках. Им предстояло гореть всю ночь напролет. Я оглядел погруженный в полумрак длинный зал, посмотрел сквозь стекла витрин на улицу и увидел, как двое парней перешагнули через бордюр и направились по мостовой в мою сторону. Машин на улице не было, людей тоже – только эти два парня.
Я вошел в освещенную подсобку и поднялся по скрипучей лестнице на второй этаж. Я слышал стук своего сердца, как будто оно билось прямо в ушах.
На втором этаже располагалась моя милая трехкомнатная квартирка.
Гостиная, кухня, а между ними – спальня. Попасть сюда можно было только одним путем – по лестнице, ведущей из подсобки в кухню. Чтобы добраться до гостиной, надо пройти через спальню, что не способствовало созданию романтической атмосферы, когда мне случалось приводить домой девушку.
Впрочем, я нечасто приглашал их наверх, так что большого значения это не имело. В конце концов тут вам не мансарда какого–нибудь повесы, а уютная квартира с удобствами.
В нее–то я и поднялся. Зажег свет на кухне, потом щелкнул выключателем на лестничной площадке, погасив освещение в подсобке, закрыл дверь на лестницу и повернул ключ, оставив его в замочной скважине, дабы задержать бандитов, если им придет в голову вскрывать замок отмычкой. Хотя с чего бы им орудовать отмычкой, когда можно попросту разбить замок пулей?
Ну–с, что теперь? Ага! Я со всех ног бросился в прихожую, где стоял телефон. В квартире, по обыкновению, царил беспорядок: постель не заправлена, весь пол завален журналами, дверь из спальни в ванную – настежь, и это просто безобразие: повсюду валяются трусы, носки и майки. Словом, обычный срач, который я вечно клянусь самому себе разгрести при первом удобном случае и все никак не разгребу. Однако сегодня, понятное дело, я не думал о беспорядке и даже не заметил его, а просто ворвался в гостиную, включая все светильники, какие попадались на пути, и быстро позвонил дяде Элу в его манхэттенскую квартиру на Восточной 67–й улице.
Понадобилось семь звонков, я считал. Мой дядя Эл, известное дело, закипает от ярости. Еще бы – в такой–то час! Но даже он наверняка согласится, что у меня есть причины звонить.
Наконец он ответил. Я узнал его голос, сонный и раздраженный:
– …ло? Что? Кто, черт возьми?
– Дядя Эл, – сказал я, – это я, Чарли.
Он мигом пробудился к жизни и стал безупречно вежлив.
– Альберта Гэтлинга нет дома.
– Дядя Эл, – твердил я свое. – Вы что, не слышите меня? Это я, ваш племянник Чарли Пул.
– Альберта Гэтлинга нет дома. Он уехал из города.
Да что же творится–то?
– Что вы несете? – воскликнул я. – Вы – дядя Эл, я узнал вас по голосу.
