Эрл Гарднер - Двадцать пять тысяч долларов
Нахмурившись, Лейтс смотрел на второй снимок
— Когда он был сделан, Скаттл?
— После полудня, перед визитом к судье, во время катания на автомобиле в обществе этой девушки. Мисс Пелл — энергичная девушка, она сама фотографировала.
Лейтс наклонился, чтобы лучше присмотреться к фотографии. Внезапно он выпрямился, бросил взгляд на часы, а поскольку Скаттл уже открыл рот, движением руки приказал ему молчать. С минуту Лейтс оставался неподвижен, затем улыбнулся, и в то время как он отдавал приказание, его рука, которая держала сигарету, изобразила в воздухе несколько сложных арабесок.
— Мне нужна пачка бинтов, Скаттл, пять метров липкого пластыря, колье и с полдюжины перстеньков с лиловыми бриллиантами, темные очки, самые темные, какие только можно достать, белый парик, фальшивые усы, красивые белые усы, палка… и белое перо, нежное белое перо, вырванное у прелестной гусыни самого благородного происхождения.
Недоумение, смешанное с недоверием, округлило глаза агента. «На кой черт?» — подумал он.
— Прежде всего перо, Скаттл. Оно понадобится мне сегодня вечером. Сложишь его в конверт и оставишь на ночном столике. Я вернусь рано, сразу после полуночи.
Остолбеневший лакей вынул карандаш и блокнот, в котором быстро что-то написал.
— Все хорошо записал, Скаттл?
— Да, сэр, но…
— Никаких «но», приятель. Ты должен постараться, чтобы все это было. Особенно перо. Без него все остальное не будет иметь никакого значения.
— Я ничего не понимаю, хозяин. Я не…
Лейтс жестом приказал ему молчать.
— У меня нет сейчас времени на дискуссии, — сказал он, направляясь к дверям. Лакей бросился в переднюю и подал ему плащ, шляпу и палку. Выходя, Лейтс обернулся: — Перстеньки с фальшивыми бриллиантами для женщин, — пояснил он.
— Да, сэр. Для какого сорта… женщин, я могу вас спросить?
Лестер Лейтс прищурился и через несколько секунд напряженного размышления задумчиво ответил:
— Для женщины, которая знает жизнь, Скаттл. Женщины, по крайней мере, шестидесятилетней, с седоватыми волосами и быстрыми глазами, которая еще умеет улыбаться. Женщины, наделенной чувством юмора, с широкими взглядами и пустыми карманами. Выступавшей в театре… на гастролях… может быть, в кабаре. Одним словом, для такой женщины, которая при любых обстоятельствах не растеряется. Вот женщина, которая мне нужна, Скаттл, но тебе нечего горевать, я ее найду себе сам.
Лейтс вошел в лифт и решительным движением захлопнул за собой дверь.
* * *Устремив взгляд на псевдолакея, сидящего по другую сторону письменного стола, сержант Акли спросил:
— Это все, Бивер?
— Да, все.
— Ничего не понимаю. Я думал, что тут что-то еще должно быть, чего вы не заметили. Ну, Скаттл…
Агент рванулся с кресла, перевернул его, и оно с грохотом упало на пол.
— Нет! — закричал он. — Я не потерплю этого! Запрещаю!
Сержант с изумлением смотрел на гневное лицо своего подчиненного.
— Чего вы не потерпите?
— Этого проклятого прозвища «Скаттл»! — завыл шпик. — Лейтс постоянно называет меня Скаттл, потому что я напоминаю ему воскресшего пирата. Когда я там, я постоянно слышу «Скаттл», «Скаттл»! Но я уже сыт по горло!
— Вы садитесь, — произнес сержант и прибавил: — Это приказание.
Скаттл немедленно сел.
— На службе мы не можем тратить время на глупости личного свойства, — сказал сержант. — У нас важное дело, но оно тянется слишком долго. Этот Лейтс давно должен был бы сидеть под замком. Он надул нас уже не один раз, да еще и вас обманывает. Вам надо яснее рассказывать обо всем, что вы заметили.
Агент тяжело вздохнул.
— Всегда сумеет другого обвинить в неудаче, — шепнул он со злостью.
— Да, именно вас, — ответил Акли. — Если бы вы сообщали мне все факты, я привел бы их в порядок, сделал вывод и поймал бы этого типа на горячем, на месте преступления. Всегда остается какая-то важная подробность, которая от вас ускользает.
— Но ведь… на этот раз от меня ничего не ускользнуло и я же вам все рассказал.
От усиленных размышлений лоб сержанта покрылся морщинами.
— В таком случае, — сказал он, — та фотография, которая… но нет, я уже понимаю!
— Гм?
— То, как Алькотт держит перо, — объяснил Акли дрожащим голосом. — Вы не понимаете, Бивер? Как он держит перо, это ключ ко всему делу.
— Что вы имеете в виду?
— Как только Алькотт получил деньги, он спрятал их так, чтобы он сам или соучастник могли их спокойно достать. У него, вероятно, в кармане была дыра, в которую он выпустил деньги, когда стоял около вентилятора… или в каком-нибудь углу комнаты. Он хорошо знал, что будет арестован и обыскан, но рассчитывал на репортеров, которые сфотографируют его с необычным талисманом — белым пером.
Вы послушайте, что было дальше. Когда Алькотта обыскали, то нашли перо. Он умолял, чтобы ему его оставили. Сержант, который его арестовал, не был ребенком: он отказал, потому что правилами запрещается заключенным иметь какие-либо памятки или документы. Он рассказал, однако, всю эту историю репортерам, а те, жаждущие, как всегда, сенсации, раструбили ее по всей стране.
Тюремный надзиратель достал перо, и Алькотта сфотографировали. Обратите внимание, как Алькотт держит перо: между большим и указательным пальцами. Средний у него опущен, а мизинец и большой торчат вверх. Да ведь это сигнал, Бивер!
Бивер с полным отсутствием энтузиазма наклонился над снимками, которые раньше исследовал Лейтс и которые теперь лежали на столе сержанта Акли. Тот триумфально продолжал:
— Да, Бивер, вы мне только представьте факты, а уж я истолкую!
— Если это сигнал, то он шифрованный, а Лейтс не имеет ключа.
— Пусть это вас не смущает. Ум этого человека очень быстр.
— Но я не… он не… именно тот снимок его заинтересовал!
— Какой снимок?
— В автомобиле.
— Ах, тот! — Тон сержанта говорил о безграничном презрении. — Он сделан перед свиданием, на котором Бетчер передал деньги Алькотту, и не имеет никакого значения.
Бивер напряженно всматривался в фотографию.
— Но все же, — продолжал сержант, — Лейтс открыл что-то в снимке, что-то, чего никто не заметил. Итак, согласно моей теории…
— Что с того? Алькотт был ранен в автомобильной аварии.
— Именно под бинт он спрятал деньги! Вы понимаете? У него было двадцать пять однодолларовых банкнотов, он их заменил и спрятал тысячные под бинт. Во время обыска никто туда не заглянул.
Внезапный интерес блеснул в кабаньих глазках сержанта.
— Может быть, действительно, их не искали под бинтом, — сказал он, — но я не понимаю, как Лейтс мог додуматься до этого…
— Не понимаете? — Бивер почти кричал, — присмотритесь к снимкам. Повязку придерживали скрещенные куски пластыря. На снимке мисс Пелл имеются четыре таких крестика. На том же, который сделан после ареста, только три.
Сержант Акли вытаращил глаза. Казалось, он был загипнотизирован фотографиями.
— Холера! — прошептал он.
Бивер лихорадочно продолжал:
— Поняли вы теперь план Лейтса? Он внесет залог, чтобы Алькотт был освобожден до суда. Когда тот выйдет из заключения, Лейтс, дав ему какой-нибудь наркотик, сдерет со спящего бинты и заменит другими. Алькотт даже не заметит, что его надули. Хорошая, артистическая работа, немного необычная, как это часто бывает с Лейтсом.
Сержант схватил телефонную трубку.
— Капитана Кармайкла! — попросил он. — Хэлло, господин капитан! Это сержант Акли. Я долго думал о деле Алькотта и читал отчеты в газетах. Мне давали разные снимки, и когда я их изучал, мне бросилась в глаза одна подробность, до сих пор, пожалуй, незамеченная. Как?.. Да, господин капитан… Ох! Нет, ясно видимая… Отлично, я уже иду…
Сержант положил трубку.
— Итак, Бивер, представьте мне факты, только факты, а я с ними управлюсь! Иду совещаться с капитаном Кармайклом.
— Вы могли бы ему сказать, что это моя мысль?
— Ваша? — Акли недружелюбно посмотрел на своего подчиненного. — Как это? Ведь вы всегда говорили, что следов нет. А я не переставал повторять, что ключ к этому делу — в снимках.
— Но это я обратил ваше внимание на различие в повязках!
— Я подметил это еще раньше, Бивер, и как раз думал, обратить ли на это ваше внимание.
— Словом, если я хорошо понял, вы сами все раскрыли?
Сержант сверкнул глазами, сложил газеты и сунул их под мышку.
— Очевидно, что это моя заслуга.
* * *Когда Бивер возвратился в квартиру, он застал своего хозяина с забинтованной головой. Лестер Лейтс вел оживленный разговор с пухлой седоватой дамой. Ей было около шестидесяти пяти лет.
— Вот мой слуга, миссис Рандерман, — сказал он. — Его зовут Скаттл. Это способный парень. Сдается мне, что в целях безопасности у него есть также и другая фамилия. Как твоя фамилия, Скаттл? Вущук?[2]
