Маша Стрельцова - Смесь бульдога с носорогом
— Хорошо, — коротко ответил он.
Поминки оставили тягостное воспоминание. Жены у него не было и я, его последняя любовь, воспринималась всеми как безутешная вдова. Через час меня от соболезнований уже тошнило. Народ я разделила на две категории — крутики и мирские. Так вот. Крутики были серьезны и вели себя соответственно ситуации. Мирские же под конец настолько забылись где они, что мне пришлось их осадить, и весьма жестко — в подпитии они уже начали петь песни и пытаться поплясать. Совсем ополоумели. Психанув, я вышла на крыльцо Санькиного ресторана, подышать воздухом и тут я внезапно увидела ее.
Шикарный мерс лишь на мгновение притормозил на повороте, и в приоткрытом окне мелькнул профиль Саниной дамы. Машинально я запомнила номера — память у меня на всякую фигню железобетонная. К тому же они были с тремя А, с такими у нас областная власть ездит, что тут не запомнить. Я хмыкнула — непростая штучка та леди.
Тут пискнул телефон, подвешенный на шнурочке на шее.
— Маняша! — гневно начала мать, — ты где шляешься?
Ну вот! Я уже упоминала как меня родная мать кличет??? Маняша!!! Дурацкое имя, подходящее скорее девочке — дебилке, а не стильной девице типа меня, как обычно обозлило.
— То есть — где я шляюсь? — переспросила я, стараясь не выдать эмоций. Мне уже двадцать восемь лет, живу я отдельно, и подобные вопросы были мне странны.
— Тут Анна Константиновна со своим Николяшей пришли, тебя ждем! Я ведь тебя за неделю предупредила! — холодно произнесла мать.
Я внутренне застонала.
— Мамочка, милая, — залепетала я, — ты знаешь, а ведь я сейчас Сашу Никанорова хороню.
— Да ты что? — ахнула она. Никанор ей жутко нравился — он при встрече всегда демонстрировал готовность сделать ее любимой тещей. — А что случилось?
— Убили, — сдержанно ответила я. — Сейчас вот поминки.
— Жалко — то как, — запричитала она, — такой молодой, жить бы еще да жить. Ну ты давай после поминок, ко мне езжай, Николяша подождет.
— Мама!!! — воскликнула я, поражаясь ее черствости. — Ты дай мне Сашку хоть похоронить — то!
Мать с минуту помолчала, после чего, едва сдерживая рыдания, произнесла:
— Вот так ты разговариваешь со своей матерью!
— Мама, — начала я.
— Прощай, — тоном оскорбленной королевы сказала она и отсоединилась.
Вот черт! Мать моя, сухонькая и маленькая, работает учительницей русского языка и литературы, и держит в кулачке свой подопечный класс. Юные раздолбаи в ее присутствии становятся тише воды, ниже травы, навсегда уяснив, что спорить с ней бесполезно, Ольга Алексеевна всегда права. Ну а уж меня, свою дочурку, мать построила железной рукой. Я всю жизнь в отчем доме ела, ложилась и вставала по расписанию, четверка приравнивалась к ограблению магазинчика, с тройками меня слава богу пронесло. Когда я смогла переехать в свою собственную квартиру, да еще и на другом краю города от отчего дома, я долго не могла опомниться от счастья. Да не тут — то было.
Сначала мать закатила истерику — я видите не стала учиться в педагогическом институте, предпочтя карьеру ведьмы. Что там было — словами не описать. Она звонила мне каждый час, и, завывая как пожарная сирена обрушивала на мою голову рассказы о том, какая я гадкая и неблагодарная дочь. Она яростно повторяла это по вечерам соседкам на лавочке, и те дружно ее поддерживали. Она не постеснялась сходить к участковому и нажаловаться на меня. Так же она грозила мне парткомом, видимо, по старой привычке, однако вовремя опомнилась — времена коммунизма — то кончились!
Участкового я напоила чаем, написала оберег от врагов и сунула в нагрудный кармашек. Он ушел довольный — по слухам, жена с тех пор перестала его колотить, после этого претензий в мой адрес он больше не принимал. А мать я отправила на пару недель во Францию — от такого презента она отказаться не сумела. Я понимала, что она бесится из-за того что я в одночасье стала «буржуйкой» и ей обидно, что я — в трехэтажной квартире, а она как и прежде в своей хрущевке. Новую квартиру я ей покупать не стала — у матери все подружки в этом доме, и она разумеется категорически откажется от переезда — разве что в мою квартиру, но от одной этой мысли мне тут же сделалось дурно. Посему, пока мать прогуливалась по Елисейским полям, я сделала шикарный евроремонт в ее квартирке и сменила мебель. Она же, вернувшись, из вредности и привычки ради забилась в истерике — оказалось, старый интерьер ей нравился куда больше. Я пожала плечами и выразила готовность привезти старую мебель, которую я предусмотрительно вывезла не на помойку, а соседке в гараж. Мать тут же смешалась, перевела разговор на другую тему, и больше к этому вопросу не возвращалась. Во всяком случае у нас воцарилось подобие мира.
Однако недолго я радовалась. У матери периодически возникает новый повод придраться ко мне. Теперь, например, ей взбрела блажь выдать меня замуж. С этой целью она собирает чаепития и я, внутренне крепясь, любезничаю с предполагаемым женихом, поражаясь, неужели она и вправду за таких придурков хочет меня отдать.
Я пыталась действовать на мать сухой логикой и приводила результаты исследования доктора Сатоши Канадзавы из Кентерберийского университета в Новой Зеландии. Он проанализировал двести восемьдесят биографий великих ученых и выяснил — практически все они совершали свои открытия до того как женились. А женились они в преимуществе после тридцати пяти лет. Так что раньше этого срока я попросила мать меня не беспокоить — меня ждут великие дела!
Мать подняла меня на смех — какой из меня ученый. А я обиделась — мне всего двадцать восемь и вся жизнь впереди, но дело — то не в этом! А в том, что вывод — брак действует отупляющее! Доктором Канадзавой доказано, не мной от нечего делать сказано! Мать заявила что мне ум девке ни к чему, а вот внучок ей не помешает.
Я поймала себя на мысли, что я почти благодарна Никанору за то, что он так вовремя умер, и его похороны отменили сегодняшние смотрины. Потом, вскинув запястье с болтающимися часами, Саниным последним подарком, я посмотрела на циферблат и решила что помянули мы Саню достаточно. Подошла к охране, сказала ресторан прикрывать, и поехала домой.
По дороге позвонила Ворону, велела ехать ко мне, будем думать, как жить дальше. Во дворе нашего дома я бросила машину у забора и, погруженная в свои мысли, побрела к подъезду.
— Здорово, Марья! — гаркнул кто — то мне под ухо. Я чуть не подпрыгнула от неожиданности, отвлеклась от дум и обнаружила компанию молодняка, оккупировавшие обе подъездные лавочки.
— Здорово, — буркнула я в ответ, проходя мимо.
— Ты, Марья, того, — заискивающе сказал рыжий пацан, — машинку — то запри, или в гараж поставь, а то вдруг кто не знает…
— Да? — я обернулась и посмотрела на него. — Вот ты ее и посторожи, раз душа за моё добро болит.
Нужно больно кому — то со мной связываться. Дом у нас хороший, внизу в холле охрана, мощеный двор отлично освещается по ночам красивыми ажурно-коваными фонариками, да и видеокамер натыкано — мышь незамеченной не проскочит. Покажите мне воришку, который в такое место машины потрошить полезет! К тому же — первый и последний раз, когда на мою БМВ кто—то покусился — я тогда бросила машину около материного дома — незадачливые представители мелкого криминала сами прийти не смогли. Явились родители. Четверо парней, польстившихся на магнитофон и прочие прибамбасы просто сошли с ума. Один порывался спрыгнуть с балкона, второй с него все же спрыгнул и лежал в реанимации, двоих других родители предусмотрительно свезли в психушку. Я прощать была не намерена — характер у меня не сахар, сразу говорю, однако родители вместе со всеми родственниками валялись в ногах и устроили около моего подъезда дежурство. Это было весьма утомительно — родственники не давали прохода мне, моим соседям, и пугали воплями клиентов. Я сочла, что это плохо действует на бизнес и личное спокойствие дороже, так что порчу сняла, предварительно взяв с родни неслыханные откупные.
Эта весть, плюс то что я у местной мафии что — то типа тайного советника позволяет мне не бояться покушения на свое добро. Однако охранки, и весьма жестокие, я поставила на все, что имею. У меня дурной и подозрительный характер, я уже упоминала об этом. О! Кстати о добре. Я остановилась меж этажами и прикрыла глаза, мысленно сосредоточившись на Сашкином ролексе, и прошептала охранку. Охранка простенькая, у вора просто сгниют руки по локоть, если в течение недели не принесет мне его обратно и не уговорит полечить. А на второй неделе вор начнет умирать — долго, примерно на полгода страданий.
Так вот… Обычно я не лечу.
Дом меня встретил тишиной. Все правильно. Кот, Бакс, товарищ важный и неразговорчивый. Мама — папа живут своей жизнью, муж или бойфренд не предвидится. Я одинока, независима, скучать мне как — то некогда, и это мне по душе. Не разуваясь, прошла в гостиную, достала из комодика сушеные травы, эмалированный банный тазик — я его вместо курильницы юзаю, и свечи белого воска. Потому что скоро приедет Ворон, и я буду колдовать.
