Юлия Латынина - Здравствуйте, я ваша «крыша» или Новый Аладдин

— А чего плохого? — говорю я. — Или он к Белому дому в 93-м должен был ходить?

— Никуда он не должен был ходить, — объясняет Генка, — истинный православный не должен иметь дела с сатанинским государством. В армии не должен служить, налогов не должен платить и к их должностям не иметь никакого отношения. Вот так живут праведные люди.

— Здорово, — говорю я, — прямо «синяки».

— Дурак ты, — говорит Башка, — а истинная икона, которая до раскола, она знаешь как помогает? Если от нее щепочку съешь, то ни один «калаш» тебя не возьмет.

— И вправду. Ходжа, — поддакивает сзади Генка, — открой ящик, не жлобствуй!

Ну, открыл я дипломат, ключа у меня не было, я булавкой поковырялся и открыл. В дипломате пять книжек, одна старее другой. Таких старых и на свалках-то не встретишь. Вовчик ухватился за книжку и стал смотреть. Аж язык высунул от усердия.

— Да ты вслух читай, — просит его Генка.

— Да тут по-английски.

— А вон Шариф у нас образованный, — говорит Генка.

Ого! Образованный! С третьего курса выперли, так уж и образованный!

Взял я книжку и стал читать.

Вдруг — бац! Треск, шум, посереди нашего номера какой-то парень вываливается из шкафа, и тут же гаснет свет.

Мы, естественно, разбирать не стали — Генка хватает «макар», я «ТТ» — и мы начинаем по этому парню в темноте очень ловко палить. Все, думаю, шерстяные.

Парень лежит и не шевелится.

— Сматываемся, — говорит Генка.

— Да погоди ты, — говорю я, — никто ничего не слышал.

Действительно. В ресторане идет большой праздник, даже на третьем этаже пол вздрагивает, и какие-то охламоны под хеви метал — бух! Бух! Наш с Генкой дуэт на волынах никто и не услышал.

Тут — стук в дверь, и входит Башка, с кастрюлей в руках.

— Принес, — говорит, — макарон. А вы чего, ребята, без света сидите?

— Лампочка, — говорю, — разлетелась.

— А это, — спрашивает Башка, — кто лежит под столом?

— Сейчас узнаем, — говорю я. Щупаю провод и зажигаю бра на кроватью.

— Ого! — удивляется Вовчик.

На полу лежит парень, свернувшись, как цыпленок в яйце. Во-первых, живой. Во-вторых, одет он… Да в общем, ничего одет. Я один раз фильм «Ричард III» видел, так вот — этот Ричард был примерно так же одет. Красная такая хламида, шитая золотыми дракончиками, и берет с пером.

— В шкафу сидел, падла, — объясняет Вовчик и спрашивает парня:

— Ты кто такой?

Тот отвечает что-то такое невнятное, так что я его для улучшения дикции луплю по роже.Он глаза закрыл и не шевелится.

— Ладно, — говорю, — сейчас посмотрим, откуда ты, сокол.

И начинаю его обыскивать. Хламиду я его на нем разодрал, сунул руку за пазуху — мать честная!

— Братцы, — говорю, — это девка. И точно — груди, как на третьей странице газеты «Сан». Глаза у Вовчика потеплели.

— Ну, — говорит Вовчик, — раз девка, будет весело, — и дерет на ней рубашку дальше, до самого конца.

— Е! — говорит Вовка, — это не девка. Я смотрю — мать честная! Груди грудями, безо всякого лифчика, а на срамном месте такая, понимаешь, скалка, я таких скалок даже в порнушках не видел.

Тут наш гость начал в себя приходить. Я говорю:

— Ты кто?

Оно чего-то не по-нашему.

Я его хрясь!

— Ты по-русски знаешь?

— Знаю, — говорит наше гость, — простите, ясновельможные паны.

Произношение у него! Как у радио во время грозы!

Я интересуюсь:

— Ты кто, парень или девка?

А он:

— Я — бес, ясновельможный пан. Ты меня зачем звал?

— Бес? — говорит Сашка, а сам трясется, — какой Бес? Беса в прошлом году завалили.

Это он, значит, имеет в виду Бесо Ананиашвили, вора пиковой масти, хороший был человек.

— Да цыц ты, — говорю я Сашку, — не видишь, он не грузин. Он, по-моему, вообще поляк. У тебя какая национальность, парень?

Парень (если оно парень) обижается. Глаза его блистают.

— Ты подумай, — возмущается он, — какая у беса может быть национальность. Чего ты мелешь! А еще колдун!

— Кто колдун?

— Ты!

— Я? — я тычу в себя от изумления пальцем.

— Ты! Кто меня вызывал?

— Я тебя вызывал?!

— А книжку кто читал?

Книжка так и лежит на постели, растопырив страницы, словно девка — белые ножки. Я поскорее подбираю ее.

— Так, — говорю я, — чем же я тебя вызвал?

— Ты прочитал заклинание.

До меня наконец стало доходить. Проклятая книжка была старой. Очень старой. Такой старой, что на титульном листе не стояло года издания. То есть год издания стоял, но не арабскими цифрами. Он стоял какими-то крестиками и буковками.

— Это ты загибаешь, — вдруг говорю я. — Вот так прочитал заклинание и вызвал беса? Да от вас тогда бы не проходнуть было! Да от одного звонка и ментовка не приедет!

— Во-первых, — поясняет бес, — не так-то часто эту книгу читали вслух за последнюю сотню лет. Если хочешь знать, у последнего хозяина она вообще стояла без дела, он только пыль с нее сдувал. А во-вторых, вызывание бесов — это вроде как поэзия. Для того чтобы написать «Aexegi monumen-tum», мало знать поэтический размер и латынь, нужно еще, знаешь, нечто такое…

— Понятно, — говорю я, — значит, в искусстве вызывания бесов я вроде Пушкина. Гений?

— В некотором роде, — соглашается бес. Нутром чувствую — что-то не то. Не гений я! А он мне глаза заливает. Я, когда глаза заливают, на это чуткий. Глаза заливают перед тем, как в спину шмаляют. Это кореши. А бесы?

— Значится, для меня эта книжка вроде телефонного справочника, чего набрал, то и «алло»?

— Так, — соглашается бес.

Я погружаюсь в созерцание нашего гостя. Ну что ж. Нас четверо, он пятый — до Москвы довезем. Князя порадуем, а может… Я, собственно, Князю беса привозить не подряжался. Мне, может, бес самому нужен. Волына есть, тачка есть, хата есть, теперь бес нужен. Я его, может, на кухне поставлю вместо посудомойки. Правда, копию надо сделать с книжки, прежде чем ее отдавать. Без копии мне хана, как кассирше Аэрофлота без расписания авиарейсов.

Только… нехорошо ему в таком костюмчике ехать.

И тут я слышу громкое чавканье. Я гляжу вбок — это сидит голодный Генка и потихоньку пальцами таскает из общей кастрюли макароны.

— А ну клади обратно, — говорю я. Генка косится на меня и говорит:

— Ходжа, а Ходжа, он же все-таки бес. Давай его изгоним. Я ведь православный.

— А чего ты можешь? — любопытствует Сашка.

— Я все могу, — гордо отвечает гость.

— Шикарно, — говорю я, — значит, у нас тут свой «Менатеп» образовался. Чего будем заказывать?

А бес наш встрепенулся и этак с издевкой:

— А чего это я вам буду служить?

— Как, — говорю я, — бесы всегда всякое богатство приносят, то, се, золото, путаны, я вон слыхал, доктор Фауст…

— А в обмен на что? — справляется наш гость.

— М-м… на душу.

— Я не согласен, — вдруг изрекает Генка.

— А иди ты! — говорю ему я.

И тут наш бес так вкрадчиво говорит:

— В том-то и дело, что на душу. А ты посмотри на себя, Шариф. Кто инкассаторов «Тауруса» грабил? А Алексенова кто завалил? А потом еще помнишь, ездили вы отдыхать в Сочи…

— Затнись, — ору я.

Бес затыкается с удовлетворенным видом. Это он прав. Я так даже по нашему УК вешу лет на пятнадцать, а уж в небесной ментовке мне впаяют на полную катушку…

— Вот и рассудите, — говорит бес, — если бы вы были какие-нибудь хорошие люди, ну, доктор Фауст или еще что, то я бы, конечно, приобрел в казну ваши души. А зачем мне покупать имущество, которое и так состоит у нас на балансе? Этак меня первый же аудитор котлы чистить отправит!

Мое лицо меняется. Я бледнею. Я натягиваю кроссовки и кричу:

— Генка, где здесь церковь?

— Тебе-то зачем? — искренне поражен Генка.

— Я проникся, — кричу я, — я покаяться хочу! Ты слышал, что этот хвостатый сказал? Мы же все в котле кипеть будем! Нам там каждый день будет Чечня с полной выкладкой! Все! Я пошел каяться!

— И я с тобой, — говорит Сашка, соображая, в чем дело.

Бес испуганно вертит глазками.

— Вот, — говорю я, — будет тебе от начальства поощрение. Мол, появившись на земле, спас три души от ада! Тебе, голубчик, вместо Билли Грэма выступать надо.

В глазах беса тоска. Он вдруг соображает, что наделал. Ему нелегко. Он ясно видит себе, как отчитывается перед начальством о спасении трех душ. Он ясно представляет себе реакцию начальства.

— Братцы, — говорит он, — не надо в церковь. Ну, я вам чего-нибудь дам.

Я улыбаюсь. Вот так-то лучше.

Я подхожу к кастрюле с макаронами и молодецким мае-гири отправляю кастрюлю в воздух. Кастрюля лопается. Макароны разлетаются по комнате на манер конфетти. Они виснут на стенах, а один сталактитом свешивается с люстры.

— Жратвы, — приказываю я бесу, — оленина, баранина, осетрина — полный список ресторана «Балчуг»!