Елена Логунова - Джип из тыквы
Вторая – я вовсе не хочу переселиться из клиники для хворых телом в лечебницу для душевнобольных.
Кто я? Где моя жизнь?
Почему я превратилась в полный ноль?!
– Да ладно, «полный»! Тощенький такой нолик! – привычно пытается веселить меня внутренний голос, однако я не поддаюсь.
Меня как будто стерли с групповой фотографии. Весь огромный мир на месте, только Атлантида в моем лице ушла на дно, и где ее теперь искать – неизвестно.
Представляете, я ведь помню, какой сейчас год, как зовут глав ведущих мировых держав, где находится самая высокая на планете горная вершина и сколько будет семью восемь! Я умею чистить зубы, читать, писать, местами понимаю латынь Ивана Антоновича и запросто отличаю столовую ложку от десертной, а ямб от хорея!
Какого, скажите, черта я помню никчемный хорей, но забыла свое собственное имя?!
«Тебе же сказали – твое имя Мария», – напоминает мой внутренний голос.
Увы, я отчетливо различаю в нем нотки сомнения. Да, я согласилась откликаться на Марию, как приняла и другие подсказки, однако они не помогли мне по-настоящему вспомнить хоть что-нибудь.
Взять, к примеру, хотя бы Макса. Все говорят, что он мой любимый и любящий мужчина, а я совсем не помню ни его, ни наших чувств и отношений!
Сказать по правде, я того хохлатого голубя, что постоянно садится на мой подоконник, знаю лучше, чем Макса. Во всяком случае, голубя с хохолком я очень быстро запомнила в «лицо», а Макса в больничном халате первое время не отличала от студентов, которые ходят ко мне толпами, будто на экскурсию.
Теперь-то я, разумеется, выделяю его из общей массы посетителей.
Макс невысок, но хорошо сложен и двигается с изяществом танцора. У него глубокие темные глаза, бледное лицо и аккуратный нос с едва заметной горбинкой и изящно вырезанными ноздрями, которые эффектно раздуваются, когда он сердится.
А сердится он всякий раз, когда я завожу разговор о прежней жизни, которую хотела бы вспомнить.
– Не напрягайся! Не мучь свои мозги, а то свихнешься! – ругает и пугает он меня.
И сам при этом заметно напрягается, краснея и сплетая черные брови в сплошной шнурок.
Когда мой любимый злится, его жесткий чубчик становится дыбом, и он делается похож на сердитую красную птицу из популярной игры «Ангри Берс».
Хотя вообще-то Макс очень красивый мужчина и всем здесь нравится…
Тут я без симпатии гляжу на медсестру Тамару.
Как, как она меня назвала?
Тупая страшила.
На себя посмотри, крокодилица!
Сурово хмурясь, я сверлю глазами злую медсестрицу и внезапно вижу на ее месте… зеленого человечка!
В самом деле, я не шучу, кожа этой женщины слабо светится болотно-зеленым!
И впрямь – крокодилица.
Я наклоняю голову к правому плечу – все нормально, Тамара выглядит как человек. Склоняюсь к левому плечу – и оп-па! Передо мной зелененький человечек!
Это выглядит так, как будто стройная фигурка прелестной Тамары сделана из люминесцентного материала, который мягко светится в темноте. А для близоруких ее вдобавок обвели по контуру флюоресцентной краской.
Выглядит очень красиво и пугающе одновременно.
«Досрочно празднуем Хэллоуин?» – натужно острит мой внутренний голос.
Я делаю над собой усилие (мне очень хочется зажмуриться, а еще лучше – с головой спрятаться под одеяло) и отважно не отвожу взгляд от светящейся девицы-зеленушки, выглядящей как самая натуральная инопланетянка.
Что будет дальше? Может, она щелкнет пальцами, и в форточку впорхнет летающая тарелка?
Столь драматического развития событий не происходит. Тамара от меня отворачивается, идет к двери, и ее свечение гаснет.
Должна ли я быть польщена этим приватным шоу?
Не знаю, но я чувствую только раздражение, которое вытесняет даже страх.
Волшебно, ничего не скажешь! Теперь я вижу светящихся граждан! Считай, получила пропуск в профессию «Охотник на пришельцев»! Осталось открыть в себе сверхспособность прожигать взглядом двери – и можно возвращаться в большой мир, постоянно испытывающий потребность в могущественных супергероях!
– Я спокойна, я абсолютно спокойна, – нашептываю я сама себе, стараясь не слишком дрожать, потому что от тряски из вены может выскочить игла капельницы.
Уютная тетушка-нянечка приносит мне завтрак и кормит меня с ложечки, как ребенка. Я знаю, это глупо, но ем с закрытыми глазами, чтобы не увидеть еще чего-нибудь такого, что дополнительно меня расстроит. Например, огни святого Эльма на пальцах нянечки.
Я справлюсь, я со всем справлюсь.
На стадии компота я отваживаюсь приоткрыть один глаз и посмотреть на свою кормилицу.
Ничего особенного. Женщина как женщина, таких на планете Земля миллиарды. Не молода и не особенно красива, но никакими цветными огнями не светится, отчего мне сразу же хочется ее признательно расцеловать.
– Спасибо вам огромное! – с благодарностью шепчу я.
– Кушай, детка, на здоровье, – бормочет неиллюминированная нянечка, собирая на поднос пустую посуду.
Я снова закрываю глаза, обессиленно откидываюсь на подушку, намереваясь поспать, и вместо «раз овца, два овца, три овца» мысленно повторяю: «Все хорошо, все будет хорошо, у меня все будет хорошо…»
Мой внутренний голос недоверчиво хмыкает, но я предпочитаю его игнорировать. Пораженческие настроения – это совсем не то, что мне поможет.
Или все-таки позвать окулиста еще раз?
Три недели спустя я уже не сомневаюсь в том, что амнезия – не единственная проблема с моей головой, но по-прежнему храню это открытие в тайне от мира.
Я просто не знаю, кому бы я могла это рассказать? Не докторам, это точно, и не Максу. Я не настолько сумасшедшая, чтобы оттолкнуть единственного человека, который был со мной в прошлой жизни и все еще остается в нынешней.
Конечно, если бы меня навестили Бэтмен, Айронмэн и Человек-паук, я бы не стала таиться и прямо сказала им: «Ребята, в вашем полку прибыло!» И тогда они взяли бы меня с собой, и я бы стала служить человечеству и носила бы на службе экстравагантные эластичные костюмы, а в частной жизни была бы кроткой тихоней, коротающей вечера за вязанием теплых шерстяных набрюшников для ручных черепашек-ниндзя…
– Машенька, вы меня слушаете? – скрипучим лобзиком врезается в мои мысли голос Галины Трофимовны, с которой я делю столик за завтраком.
– Конечно, слушаю, – отвечаю я и в доказательство уверенно цитирую:
– А вы ему сказали…
Галина Трофимовна бесконечно рассказывает эпическую историю своей долгой и трудной семейной жизни. Повествование строится в виде пересказа диалога с мужем: «А я ему сказала, а он мне сказал, и тогда я ему сказала…»
– А я ему тогда сказала: «Виктор Андреич, тебе же нельзя сладкое, съешь лучше листик салата!» – подхватывает успокоенная Галина Трофимовна.
Я смотрю на нее с легкой завистью. Это же надо, прожить в браке почти пятьдесят лет и помнить каждую пикировку в мельчайших подробностях!
Мне бы такую память.
Мне бы хоть двадцать процентов такой памяти!
Я по-прежнему ничего не помню о своем прошлом.
Зато мне, кажется, удалось разобраться в моей нынешней проблеме с глазами. Я сделала это совершенно самостоятельно, без помощи окулиста и психиатра, так что теорию объяснить не могу, но практическую сторону осваиваю все лучше.
Понимаю, это нескромно, но, сдается мне, я действительно супергерой.
Такой вот фокус!
Я вижу мир, вернее, человечество, в ярком свете – это буквально. Что сие за чертовщина, мне все еще непонятно, но явно не сон, потому что я щипала себя, щипала, из-за чего обзавелась дополнительными – не от капельницы и уколов – синяками, но до сих пор не проснулась.
Итак, рассказываю.
Началось это через пару дней после того, как доктора вывели меня из комы, в которой держали все то время, пока проделывали очень, как говорят, болезненные процедуры с моей рукой и с бедром. Этого я тоже не помню.
Я открыла глаза и увидела перед собой размытое розовое пятно, похожее на воздушный шарик. Сфокусировала взгляд – и словно проскочила внутрь розового шара, оказавшегося человеческой головой.
Щелк! И будто канал на телике сменился.
Увидев перед собой худосочное чудище в бинтах и гипсе, я почувствовала отвращение с легкой примесью страха, брезгливую жалость и чувство вины.
От неожиданности – не ждала я такого кино! – я заморгала и тут же снова оказалась в своем собственном теле. Действительно, очень неприглядном, так что не стоило обижаться, но я все-таки расстроилась и даже расплакалась.
А у моей кровати, нерешительно переминаясь, стоял Макс. Розоволицый и расстроенный.
Сегодня я уже не реву. Если честно, занимательные эксперименты со зрением отвлекли меня от скорбных мыслей о том, как много я потеряла, утратив память. Я взяла себя в руки и за те недели, что прошли с момента моего пробуждения на больничной койке, во всех смыслах далеко ушла.
