Корсон Хиршфельд - Скандальная мумия
Слова отражались от каменных стен, приглушенные шелестом и плеском воды, их едва можно было разобрать, но смысл был ясен: Бугерс что-то нашел потрясающее. Клад, может быть.
– Я тут останусь.
Тедди решил твердо. Но все же не смог удержаться, сложил ладони рупором и крикнул в дыру:
– Что там?
– Мумия!
Умия, умия, – повторило эхо в туннеле.
– Что? – Тедди был уверен, что ослышался.
– Я тебя не разыгрываю, Тедди, – мумия! Мертвый пещерный человек, или заблудился кто-то и застрял, и…
– Нет!
Вот теперь Тедди испугался по-настоящему. Кто-то застрял, значит, Бугерс тоже может застрять, и Тедди придется бежать звать на помощь, одному, и все объяснять, и потом…
– Иду обратно!
Голос Бугерса звучал громче и яснее.
Прошли минуты, и из дыры вынырнула вытянутая вперед рука, за ней перемазанная глиной голова. В руке был зажат фонарь. Лаз был такой узкий, что Бугерсу так и пришлось лезть – выставив вперед только одну руку.
Он вывалился на пол с плеском.
– Мертвец! Весь вот так скрючился. – Бугерс пригнул подбородок к шее, сложил руки на груди, охватив себя за плечи, ноги подтянул к животу. – Весь в глине и высохший, как те мумии, что в телевизоре показывают.
– Ты не свистишь?
Тедди вечно был жертвой бесчисленных розыгрышей Бугерса. Однажды как-то Бугерс спустился в ручей под высоким мостом черепах поискать. Там на берегу валялась размокшая картонная коробка, Бугерс ее открыл и заорал Тедди – тот стоял наверху на дороге, – что в коробке мертвый ребенок лежит. Тедди рванул вниз, обдирая шкуру о колючки ежевики, а там всего-то лежал сгнивший уже цыпленок. Может, Бугерс не нашел там никакой пещеры, а просто карман, где можно было встать, и приглушил голос рукой, чтобы Тедди подумал…
– Вот гадом буду! Настоящий мертвец. Мумия.
– Пошли тогда отсюда быстро, никому не говорим. Если мистер Браун узнает, что мы в пещеру лазили…
Забыв о медведях и летучих мышах, они отчаянно спорили по дороге.
– Прославимся! – говорил Бугерс.
– Ага, как же. Мистер Браун так разозлится, что нас из отряда выгонит. А мама меня убьет.
– Прославимся, – повторял Бугерс, – в газеты попадем. И в телевизор.
Как оказалось, спор был беспредметным. Выбрались они Уже в сумерках, и один из скаутов – все уже их искали – увидел свет их фонариков и скаутской перекличкой передал известие встревоженному мистеру Брауну.
После допроса с пристрастием, во время которого Бугерс стойко держался своей версии, мистер Браун позвонил с мобильника в полицию. Полиция позвонила группе спелеологов-спасателей из Ноксвиля. Хотя Бугерс клялся, что нашел «мертвеца, мумию», взрослые сомневались. Если мальчик действительно видел там человека, наверняка удрал со страху сломя голову, не посмотрев, что там с ним. Это мог быть дурак-турист, полезший в одиночку в пещеру, и теперь он там лежит, раненый и без сознания.
Скаутов, в том числе Тедди, трепещущего заранее в ожидании материнского гнева, отвезли домой на автобусе. Бугерс, перепуганный, но в восторге оттого, что оказался в центре внимания, остался у входа в пещеру показывать дорогу спасателям. Полицейские прошлепали по подземному потоку к боковому лазу, поорали туда через мегафон без всякого результата, но дальше не полезли из опасения сдвинуть плохо лежащий камень и самим застрять. Прибыла съемочная группа, отверстие лаза осветили как в театре, и спасательная команда спелеологов – трое мужчин и одна женщина – в комбинезонах и шахтерских касках, с веревками и прочим снаряжением, полезла в туннель.
Спасательная команда вернулась с пустыми руками, но подтвердила растущей толпе, что да, ребята не только открыли новый большой зал, но и тело там действительно есть – только им его не захотелось беспокоить. Давно умерший, решили они. Голый, обезвоженный, полузасыпанный обломками, нападавшими из камина сверху, ведущего либо в другой зал, либо даже на поверхность. Пока полиция обсуждала вероятность преступного деяния и связывалась с судмедэкспертами, спелеологи подумали о возможности, что мертвец – это древний индеец, а захоронение может быть ритуальным, и известили одного антрополога из исторического музея в Пиджин-Фордже.
А репортерам в любом случае был рай: либо загадочное убийство, либо древний индеец, голый как кочерга, найденный в новооткрытой пещере фантастической красоты, и всего в десяти жалких милях от Долливуда и цивилизации XXI века.
17
Джимми Перо, новый охранник Музея Библии Живой в Гатлинбурге, бросил рацию в ящик и отбил уход с работы после первых восьми часов дежурства. Прошлявшись большую часть года по американскому западу, Джимми страдал от жестокой клаустрофобии. Хотя музей был просторный, высоты семьдесят футов – поддельная вавилонская пирамида, тянувшаяся на целый квартал вдоль Гатлинбургского стрипа, – в нем было тесно: как соты в улье, набиты были туда стенды, между которыми бродили толпы туристов. И полумрак был как в склепе – окон недоставало.
Джимми выбежал на улицу, вдохнул полной грудью чистый горный воздух и зашагал, освобожденный, вниз по дороге. Через три квартала туристы, что таращились на его голые ноги, напомнили Джимми, что он все еще в костюме Давида – линялые джинсы вместе с поясом, западными сапогами и рубашкой и джинсовой курткой «Левис» остались в шкафу. А, ладно.
К чертовой матери. Что ему сейчас нужно было – это банка пива. Индейская монетка все еще свисала у него с шеи, бумажник торчал из-за маскарадного кушака, и Джимми зашагал дальше, бормоча про себя насчет отбивания времени, десятиминутных перерывов на туалет, получаса на ленч и прочих прелестей режима. Девки подросткового вида изумленно ахали, хихикали, спрашивали, что у него там под «юбкой». Пожилые дамы задавали вопросы по Библии. Детишки хотели услышать историю Давида и Голиафа из первых рук, а туристы всех мастей снимались рядом с ним, как с картонной фигурой Элвиса, Мэрилин Монро или президента. Одна старая дева-учительница сделала ему выговор за то, что праща у него не настоящая – хрен ее знает, что она имела в виду. Баптистский проповедник обратил внимание руководства, что Джимми позволяет себе говорить «сегодня» вместо «днесь», и не менее трех деревенских кретинов спросили, действительно ли он еврей и можно ли его потрогать.
Все время Джимми подмывало заорать: «Да индеец я, краснокожий, черт побери!», – но он сохранял спокойствие. Деду пришлось поручиться за Джимми, чтобы добыть ему эту работу, и Джимми обещал продержаться на ней хотя бы неделю.
Пива мне, пива, подумал он. А еще лучше – два или три. Мелькнула вывеска «Пончо Пират», вторая «П» не горела [9]. Заведение выглядело симпатично. Джимми вошел, сел на табурет возле круглого стола, и черт с ними, с килтом, жилетом и сандалиями на дурацкой шнуровке.
Он прижал ко лбу холодную кружку, закрыл глаза и выругался про себя. Надо было остаться в резервации навахо, заключил он, наняться бакалею паковать на стоянке грузовиков в Шипроке. Хотя бы туристы маршрута Четырех Углов меня бы за навахо принимали, а не за… кто я там такой есть.
Поездка из Цинциннати в Гатлинбург на арендованном «линкольн-тауне» заняла у Мори четыре часа пятьдесят три минуты. Он остановился в мотеле «Шепчущие сосны», где «AAA» зарезервировала для него место в беспокойном сердце Гатлинбургского стрипа. Мори принял душ, натянул свежую розовую вискозную рубашку, узорчатую, цвета пейсли, бабочку и темно-синий блейзер. Полуавтоматический «кольт» двадцать второго калибра уютно устроился в кобуре под мышкой слева – на случай, если сразу повезет.
Мори вышел из мотеля и остановился у тротуара, чтобы почувствовать обстановку. Возвращались с экскурсий туристы, ездившие в горы Смоки, в Долливуд и магазинчики Пиджин-Форджа. Некоторые уже начали вечерний поиск сувениров, бредя из магазина в магазин, где продавались футболки с рисунками, свечи ручной работы, дощечки с переводными картинками Тайной Вечери, фарфоровые гномы, индейские головные уборы из перьев, рога изобилия кустарных конфет, мириады солонок в виде медведей, расшитые бисером мокасины, настоящие устрицы с настоящими жемчужинами, портреты под старину, и многое, многое другое.
И все это Мори не интересовало. Внутренние часы подсказали ему, что сейчас как раз счастливый час, время выпить «Манхэттена», посплетничать с местными и найти свою цель – Шикльтона Дуна. Несколько вопросов, несколько кварталов прогулки – и Мори неохотно расстался со своими мечтами найти здесь «Уютный уголок Коры». Пришлось остановить свой выбор на баре «Пончо Пират», заметный своей десятифутовой неоновой вывеской, где скалился мексиканец с усами, как ручки пилы, в сомбреро и с повязкой на глазу. Здоровый глаз Пончо подмигивал синхронно с движениями танцующего попугая на плече. Мори усмехнулся перегоревшей «П», отчего получалось «Пончо злобный». Интерьер был в псевдомексиканском примитивном стиле, с голыми кирпичными стенами, пыльными пальмами и поддельными чучелами попугаев в клетках, подвешенных к потолку. Массивные колонки (молчащие пока, слава богу), длинная стойка, просторный танцпол, заставляющий думать, что по вечерам в уик-энд здесь не скучают.
