Александра Романова - Таланты и покойники
— Ясно, ясно. А необычных происшествий, случившихся в субботу, вы тоже не помните? Кроме премьеры и смерти, разумеется. Например, связанных с племянницей Преображенского?
— Таша мандражировала перед премьерой, но ничего необычного в этом нет, — сухо пояснила Вика.
— Вы даже приезжали к ней домой.
— Конечно. Я была заинтересована в ее выходе на сцену.
— И что она вам рассказывала?
— Не помню, — закусив удила, повторила Вика. — Я ее успокаивала, а сама не слушала.
— У вас редкостный талант! — поразился следователь. — Никто из ваших собеседников даже не догадывается, что вы ничего из того, что они вам говорят, не слушаете. И тем не менее вы так ловко с ними управляетесь…
— Потому что я — Макиавелли наших дней, — неожиданно вырвалось у Виктории Павловны.
Последней реплики Игорь Витальевич уже не выдержал, громко расхохотавшись.
— И кто ж вам такое выдал? — полюбопытствовал он, совладав с собой.
— Марина.
— А, Марина Лазарева, автор пьесы. Кстати, вы хорошо ее знаете?
— Да, а что?
— И какого вы о ней мнения?
— Хорошего.
— А поконкретнее?
— Она совсем не типичный автор — спокойная и без закидонов. И симпатичная, хотя краситься не мешало бы и поярче.
Тылызин выжидающе помолчал, затем уточнил:
— Это все?
— А чего еще? — удивилась Вика.
— Ну, например, какие у нее были отношения с Преображенским?
— Да не было у них отношений! То есть, смотря в каком смысле вы интересуетесь. Нормальные отношения, хорошие.
— Его устраивала ее пьеса?
— Конечно, иначе он не стал бы в ней играть.
Следователь заметил:
— В небезызвестной статье Черновой имеется намек, что пьеса ему не нравилась.
— Потому что Маринка с Черновой поссорилась, — пояснила Виктория Павловна. — Маринка не умеет обращаться с журналистами. Наивная, как ребенок.
Игорь Витальевич несколько смутился:
— Извините за праздный вопрос, Виктория Павловна, но очень уж… В статье Черновой приведены ваши слова, и я был поражен… не то чтобы поражен, но все же… Или так принято выражаться в присутствии журналистов?
— Больно даст мне Чернова выражаться в ее присутствии! — хмыкнула Вика. — Она сама все сочинила, а я даже читать не стала, подписала не глядя. А то прочтешь, только расстроишься. Вон Маринка прочла, не подписала, и что теперь? Еще неизвестно, как ей это аукнется.
— Действительно подписали не глядя? — весело уточнил Талызин. — Или настолько же не глядя, насколько не слушаете собеседников?
— Да нет, как раз тут совершенно честно, — вырвалось у Вики.
Собеседник, казалось, не заметил ее просчета.
— Значит, и Даша Корнилова тоже могла не читать? — осведомился он. — В том смысле, что в статье приведены вовсе не ее реальные слова, а домыслы журналистки?
— Ой, да, Игорь Витальевич, тут я жутко виновата. Послала к ней Чернову, не предупредив, что с нею надо поосторожнее. Она задурила бедной Даше голову, та теперь сама не рада. Мы как раз вчера говорили об этом на поминках.
— А как по-вашему, Даша сильно обиделась на Галину Николаевну за вчерашнее?
— Ну что вы! Конечно, расстроилась страшно, но совсем не обиделась. Даша, она вообще добрая душа. А Галину Николаевну тоже по-женски можно понять.
— Она ревнива?
— Да кто ее на самом деле разберет? По-моему, так да, и очень.
Лишь тут до Вики дошло, что она опять сорвалась — разговаривает с вынюхивающим следователем, словно с приятелем, и она умолкла.
— Вернемся к Марине Лазаревой, — прервал паузу собеседник. — Вы давно с нею знакомы?
— Месяца два.
— И всего за два месяца сумели хорошо ее узнать?
— Мы же тесно общались. Конечно, узнала, она вовсе не скрытная. Слушайте, — не выдержала Вика, — чего вы к ней прицепились? Уж она-то тут вообще ни при чем.
Талызин пожал плечами.
— Не уверен. Перед премьерой они с Преображенским крупно поссорились. Мне не хочется ставить вас в неловкое положение, Виктория Павловна, поэтому открою карты. Я не советую вам отрицать тот факт, что вы и Евгений Борисович решили больше не иметь дело с пьесами Лазаревой и с нею самой. Этому есть доказательства. От себя лично добавлю, что мне пьеса показалась интересной и необычной, однако вам, профессионалам, виднее. Как бы там ни было, перед премьерой между Преображенским и Лазаревой состоялась серьезная ссора. Более чем серьезная. Этому тоже есть доказательства.
— Доказательства! — вспылила Вика, подсознательно радуясь, что отыскала наконец-то к этому повод. — Знаю я ваши доказательства! Сосновцев, да? Наша любимая сволочь Сосновцев донес…
— Он производит впечатление культурного и честного человека.
— Эта вечно скалящаяся обезьяна? Ха! Честный? Да у него один костюм стоит больше его годовой зарплаты! Культурный? Ну разумеется, раз директор Дома культуры, значит, по-вашему, культурный, а то, что ему все равно, театр или бильярдная, лишь бы деньги грести, это неважно? Между прочим, он сам с Преображенским был на ножах. Вы небось и не заметили, а Преображенский изобразил его в своем убийце, да какизобразил…
— Заметил, — спокойно кивнул следователь. — Да, изобразил гениально, хотя не уверен, что имел на это право. Впрочем, к актерам трудно подходить с обычными мерками. Надеюсь, Сосновцев это понимает и не был в обиде.
— А я не надеюсь. Нет, внешне, может, он обиды и не показал, особенно в присутствии влиятельных лиц. С теми, от кого что-то зависит, он весь из себя белый и пушистый, а вы бы посмотрели, как орет на уборщицу! Женщина ему в матери годится, а он…
— Ну, Марина Лазарева не годится ему в матери, — ехидно вставил Игорь Витальевич.
— Вот именно! Раз она не стала с ним спать, значит, уже враг? Все вы, мужики, такие. Если вам женщина нравится, сразу тащите ее в постель, а раз не хочет, считаете стервой и готовы сделать ей любую гадость…
— Вынужден с вами не согласиться, — тихо и очень вежливо произнес Талызин, глянув Вике прямо в глаза. — Боюсь, вы недостаточно знаете мужчин. Вовсе не все мы, мужики, такие. И женщину, которая нравится, далеко не каждый сразу тащит в постель, поверьте мне, Виктория Павловна.
Вика, отчего-то смешавшись, добавила уже тоном ниже:
— А Сосновцев такой. Маринка ему отказала, вот он вам про нее и наплел. А мы с Евгением Борисовичем, между прочим, вовсе не думали ничего плохого про ее пьесу. Наоборот — мы собирались ставить новую.
— Но в момент ссоры Лазарева этого не знала.
— Ну и что?
— Просто уточняю. Кстати, Лазарева не отрицает факта ссоры.
— Господи, тоже мне, событие! Преображенский со всеми ссорился. Со мной, между прочим, тоже, и по тому же поводу. Тут дело в его характере.
— По тому же поводу?
Вика, не утаивая, поведала о коварном замысле актера подпитаться перед премьерой ее энергетикой. Раз подобное выяснилось про Марину, пусть станет известно и про нее саму, так будет для подруги безопаснее.
— А на самом деле он нас обеих всем хвалил, — заключила она. — Это была шутка. Мы с Мариной очень удивились в воскресенье, когда все поняли.
— Покойный обладал оригинальным чувством юмора, — прокомментировал Игорь Витальевич, явно довольный откровенностью собеседницы. — Рад, что теперь услышал эту историю от вас лично. Значит, вы с Лазаревой обе были в схожем положении. А ведь она мне не сказала…
— О чем не сказала?
— О вашем конфликте с Преображенским.
— Конечно, не сказала. Что я ей враг, что ли, чтобы она стала на меня наушничать? — молниеносно среагировала Вика.
Талызин, махнув рукой, рассмеялся:
— Бог вам судья, Виктория Павловна. Похоже, честность вы не считаете добродетелью, хотя и обладаете этим качеством в полной мере.
«Неужто я наговорила лишнего? — испуганно подумала Вика. — А ведь старалась молчать! Запутал меня этот тип».
А тип буднично продолжил:
— Лазарева вообще сумела дать мне на редкость мало информации. Меньше, чем кто-либо другой. Складывается впечатление, что она что-то скрывает.
— Ничего она не скрывает, — возразила Виктория Павловна. — Она — моя подруга, уж я-то знаю!
— Именно поэтому я и пытаюсь вас предостеречь, — объяснил собеседник. — Я вижу, вы ей полностью доверяете. Впрочем, недоверчивость вам вообще не свойственна. А Лазарева вовсе не так проста. В тихом омуте, как известно, черти водятся.
— А она то же самое сказала про вас… — изумилась Вика, впрочем, быстро усилием воли захлопнув рот, дабы не ляпнуть еще чего похлеще — например, что следователь является для Марины одним из подозреваемых в убийстве.
— Серьезно? — опешил Талызин и, оживившись, добавил: — Вот видите! Простодушием тут и не пахнет. Вполне возможно, она честолюбива и связывала с успехом пьесы большие надежды, тогда угроза Преображенского могла вызвать у нее настоящую ненависть. Кстати, ее реакция на его слова была очень бурной. Она в ответ плакала и даже угрожала ему в крайне резкой и агрессивной форме.
