Елена Логунова - Хижина тети Томы
В таком контексте мое поведение и в самом деле выглядело как-то не очень красиво. Я открыла рот и замолчала, а Рома – нет. Наоборот, его голос окреп:
– Кстати, чем ты меня?
– Зеркалом, – призналась я.
– Разбилось? – заволновался он.
Я не поняла, что именно его беспокоит, но, поскольку и голова, и зеркало остались целы, коротко ответила:
– Нет.
– Отлично. – Он открыл глаза.
– Не пялься! – сердито сказала я, запахивая ночнушку, с которой чуть раньше градом, как спелые желуди, осыпались пуговки.
– Не буду! – согласился он, невоспитанно продолжая пялиться.
Успешно отразив зеркалом ближнего боя вражеское наступление, я, как победительница, осталась на раскладушке, а Рома свалился на пол, но потом я все-таки снизошла до поверженного противника, чтобы надавать ему оздоровительно-воспитательных пощечин. Теперь мы оба сидели на полу.
– Я ухожу! – поднимаясь на ноги, сообщила я.
– В таком виде?
Лунный свет, сочащийся сквозь грязное стекло, позволял разглядеть пикантные дырки в моем наряде.
– Ночь темна! – поэтически заявила я, глянув в окно и мельком подумав, что предпочла бы ночку еще потемнее.
– Час поздний, по улицам бегают злые собаки и пьяные мужики! – припугнул меня Рома.
Я высокомерно промолчала, сдернула с раскладушки одеяло, закуталась в него а-ля Юлий Цезарь и только после этого с подобающим образу величием повторила:
– Я ухожу!
– В одеяле?
– Надеюсь, меня никто не увидит.
– А я, значит, останусь без одеяла?! – возмутился он.
– Ах, вот что тебя волнует?! – вспыхнула я. – Озябнуть боишься? Цуцик!
Рассвирепев, я одним движением сбросила с плеч одеяльную тогу и метким пинком зашвырнула ее в угол.
– Почему – Цуцик? – отбившись от одеяла, с веселым смехом спросил Рома.
Я не удостоила его ответом, спеша оправить на себе перекрутившуюся ночнушку: ее новые, не предусмотренные фасоном дырки крайне неудачно пришлись исключительно на пикантные места. Вспомнив, что у меня есть нормальный сарафанчик, я сцапала его со стула и повернулась к Роме спиной, собираясь немедленно переодеться. По уму, для этого сначала нужно было раздеться, но я решила пойти другим путем. Напялю сарафан поверх ночнушки – и все дела! Получится наряд в милом народном стиле с легким оттенком трогательного слабоумия: в сорочке, выпирающей из-под узкого сарафана пышными капустными кустами, я буду смотреться прелестной деревенской идиоткой. Нюне это должно понравиться.
– Да ладно тебе, Танька, спи тут! – отсмеявшись, предложил Рома. – Я тебя не трону, не бойся!
Торопясь убедить меня в чистоте и невинности своих намерений, он завернулся в одеяло, уткнулся носом в стену и старательно засопел, а вскоре и захрапел.
– Притворяется! – недоверчиво прошептала моя Нюня. – Сам не спит, хочет усыпить нашу бдительность!
– Ой, да хоть бы он ее уже усыпил, и тебя вместе с ней! – огрызнулась Тяпа. – Сколько можно изображать из себя недотрогу!
– А ну не ссориться! – шикнула я.
Одинокая ночная прогулка по спящему поселку меня не привлекала. Я нерешительно присела на раскладушку и, чтобы занять руки, аккуратно сложила свой сарафан. С чего это Рома взял, что я боюсь его приставаний? Да если бы я с самого начала знала, что на меня упал он, а не какое-то страшное незнакомое бревно…
Я улыбнулась своим мыслям, отложила в сторону сарафан и прилегла. Закрыла глаза, повернулась на бочок, сунула сложенные корабликом ладошки под голову и спокойно уснула.
Теплый солнечный зайчик лег мне на плечо, протянул лапку, потрогал веко, пощекотал нос. Я чихнула и проснулась.
Утром грязное оконное стекло превратилось в подобие прекрасного витража. Проходя сквозь него, солнечный свет разбивался на более или менее яркие кусочки, и на простыне, укрывающей меня, собралась абстрактная мозаичная картина. Жмурясь, я села и с улыбкой посмотрела на пол, ожидая увидеть там еще одну приятную глазу картину: сладко посапывающего рыжего парня с помятыми небритыми щечками, всклокоченными волосами и длинными ресницами, припорошенными золотистой пылью.
Как бы не так! Ромы в домике не было!
Я огляделась. Интерьер помещения, и прежде весьма скромный, против вчерашнего стал еще беднее. Зеркало, красовавшееся в центре стены, сиротливо стояло в уголочке на полу, где могли любоваться собой только мыши и многоножки. Псевдовенский стул, который вечером был задрапирован предметами щегольского белого костюма, некрасиво оголился. На его сиденье лежал сиротский узелок, скатанный из моих собственных далеко не щегольских бриджей и майки «Манго». Прежде чем удалиться, Рома переоделся «в свое». Также он перед уходом укрыл мои ноги своим одеялом, но эта его заботливость меня не растрогала.
– Ах он подлец! – ахнула Тяпа. – Опять сбежал!
Она хотела развить тему мужской подлости, но я цыкнула на нее и заставила замолчать. Потом позвала Нюню, и мы с ней на пару всплакнули по поводу моей несчастливой женской судьбы. Отгрустив, я утерла слезы гигроскопичной манговской майкой, встала, сменила драную ночнушку на сарафан, вернула на гвоздик противоударное зеркало, аккуратнейшим образом застелила постель и вылезла в окошко, так как дверь, как выяснилось, по-прежнему была на замке.
– Я смотрю, использовать для выхода окна у тебя входит в привычку! – пошутила Тяпа, желая меня подбодрить.
Зря она это сделала: я сразу же вспомнила о своем вчерашнем бегстве из кальянной Аскера, и жизнь показалась мне еще более безрадостной. При свете дня вчерашние приключения во «Флориде» уже не представлялись мне ужасными, зато теперь меня мучила совесть. Подумать только, какой ущерб я причинила шикарному заведению! Один кондиционер, царство ему небесное, при жизни стоил баксов триста, а я еще этнической лежанке все ноги переломала, ковры затоптала и замусорила, персики сожрала. Что же я буду делать, где возьму деньги, если Аскер надумает выставить мне счет?
– Будешь расплачиваться натурой! – брякнула Тяпа.
– О нет! – взвыла Нюня, дорожащая моей натурой как священной реликвией (то есть культовым предметом, не имеющим практической ценности).
– Моя натура Аскеру не понравится, ему по вкусу Сонькины мясные телеса, – сказала я, успокаивая себя, и заторопилась домой.
Пробегая мимо бассейна, я отметила, что он уже готов к приему посетителей: зонты и шезлонги стоят на своих местах, цветочки-лепесточки в воде не плавают. Мокрый сачок сушился под деревом, но на диво добросовестного смотрителя водного сооружения нигде не было видно.
– Еще один человек-невидимка! – пробормотала я.
И тут же вспомнила вопросы, которые хотела бы задать Роме списком: откуда у него блокнот со шпионскими записями? Что его связывало с наблюдательным маньяком Васей? Имеет ли Рома какое-то отношение к Васиной трагической гибели? И куда, черт его дери, этот рыжий клоун все время исчезает?!
Спросить, увы, было не у кого.
Впрочем, у меня все равно не было времени на беседы, допросы и иную следственную деятельность, пора было бежать на пляж, продолжать творческую работу по сбору стеклобоя. Я заскочила в наш курятник только для того, чтобы переодеться, но неожиданно задержалась. Увидев, что Софи еще лежит в кровати, я решила, что она безбожно проспала, и принялась ее будить.
– Оставь меня! – Соседка заворчала из-под одеяла, как собака из конуры.
– Софи, ты не заболела? – встревожилась я. – Признавайся, с тобой все в порядке?
Она заворочалась, чертыхаясь, и через пару секунд, проведенных в борьбе с одеялом, высунула голову наружу. Голова выглядела ужасно: всклокоченная, с болтающимися там и сям накладными прядями. Софи походила на большого косматого мишку, крайне тяжело переживающего период линьки.
– Ну и видок у тебя! – впечатлилась я.
– А это ты видела? – Софи двумя руками раздвинула лохмы, закрывающие лицо, и я горестно ахнула.
Оказывается, Сонька была не простым медведем, а самой настоящей пандой: оба ее глаза окружали большие темные пятна.
– Откуда второй синяк? – спросила я.
– Аскерчик подарил! – желчно ответила Софи.
– Не перенес известия об отставке? – догадалась я.
– Ах, если бы! – Софи села, спустила ноги на пол, a руками принялась остервенело обрывать с головы черно-бурые хвосты. – Обиднее всего, что я так и не объявила ему о нашем разрыве! Проявила, понимаешь, гуманизм, как ты учила!
– Я?! – Я вытаращила глаза и высоко подняла брови, но так и не смогла припомнить, когда это я выступала в роли Сонькиной наставницы.
– A кто же? Разве не ты советовала мне идти в политику с прогрессивным лозунгом «Даешь благотворительный секс!»? – напомнила Софи. – Вот я и дала Аскеру.
Скверно ругаясь и сердито потрясая зажатыми в кулаке частями накладного скальпа, она немного путано, но очень эмоционально объяснила, что на данную гуманистическую акцию ее сподвигло исключительно женское сострадание. Видите ли, бедненький Аскерчик был очень сильно расстроен тем, что у него минувшей ночью обворовали гараж, и милосердная Сонька не смогла себя заставить расстроить любовника еще больше.
