Наталья Александрова - Испытательный срок для киллера
– Да понятно, понятно, но вот что я спрошу… – Валя торопливо отправил в рот огромный кусок лазаньи, прожевал, подмигнул Надежде, что, мол, очень вкусно. – Вопрос у меня самый что ни на есть простой: за каким чертом все это им надо?
– Что – все?
– Ну вот, вся эта серия убийств, устранение свидетелей и все такое, зачем это все? Что такое в нашем институте можно делать, какой такой криминальный бизнес? Кому мы вдруг так до зарезу понадобились?
– Не знаю, не знаю, бред какой-то. – Надежда положила мужчинам добавки. – А только смотрите: все вокруг Синицкого крутится. Ленке точно он что-то подсыпал. Тех на Жоркиной квартире убили из-за того, что они знали, что Синицкий там с Леной встречался, а Лену-то убили, чтобы в никандровской смерти никто не копался! Ой! – Надежда привстала с места. – Я же совсем забыла, я же сегодня нашла в тайнике никандровском, в банке с кофе. – Она протянула им записку.
Валя озадаченно повертел в руках клочок бумаги.
– Что, думаешь, он действительно опасался чего-то и тебе написал, что на даче важное спрятал? Да, мне, кстати, Павел Никандров вчера звонил, интересовался, как дела, не прояснилось ли что, а то в полиции с ним и разговаривать не хотят.
– Звони ему, надо на дачу ехать. Поедем, Саша?
– Если завтра, то я не могу, работаю, а ты уж там будь поосторожнее.
– Да, страшновато все как-то. Я сейчас Жорке звонил, говорю, Жора сиди тихо, Синицкого убили. Ты стой на своем, что ничего не знаешь, а то и с тобой разберутся. Он трясется там весь. Еще и от жены, говорит, попало, она, оказывается, не знала, что он квартиру сдавал.
– Куда же он деньги-то девал?
– Да похоже, на пьянку, ты права была, Надежда, слабоват он стал по этому делу.
Валентин стал собираться домой, сказал, что позвонит Павлу Никандрову из дома, договорится о поездке на дачу. Это надо сделать на ближайших выходных, то есть завтра или в воскресенье. Валя ушел. Надежда рассеянно мыла посуду, одна мысль не давала ей покоя: что же, что такое страшное организовал Синицкий, для чего потребовалось убивать столько человек? И если все организовал Синицкий, то кто же тогда убил самого Синицкого и зачем?
Весь день накануне сотрудники отделения шерстили гаражи на предмет обнаружения светло-зеленого «Москвича» с номерами, где были тройки или пятерки, и, как ни странно, нашли его. Подивившись такому везению, капитан Беленький выяснил адрес владельца машины, и через полчаса перед ним уже сидел сердитый дядька лет пятидесяти, которого оторвали от ужина и от телевизора. Дядьке предъявили Бориса Черникова. Он Борьку не признал, а Борька его признал. Капитан Беленький начал официальный допрос.
– Гражданин Кашин, расскажите мне, что вы делали в понедельник во второй половине дня, куда вы ездили на машине?
– Я мать встречал с поезда на Московском вокзале, она к родне ездила в Калининскую область. Поезд приходит в девятнадцать-ноль восемь, я решил пораньше подъехать на всякий случай. Выезжаю на Науки, тормознул меня мужик один, может, и он, – кивнул Кашин на Борьку, – дай, думаю, подвезу, пока пустой. А он говорит, друга заберем сейчас, вон он на лавочке сидит. Я еще тогда сразу заподозрил, что пьяный, наверное, а потом, не подумавши как-то, и поехал. Смотрю – мужик трезвый, только странный какой-то. Рожа шарфом замотана, щеку рукой зажимает, больной, что ли? Я отказывался, он сотню предложил, я сдуру поехал. Поехали мы вдвоем, я в зеркальце-то смотрю – мужик шарф размотал, а у него вся рожа в крови, платок хоть выжми. Я говорю, может, тебя в больницу, тут близко, на Вавилова? А он: вези куда везешь и не чирикий. Не понравилось мне это, я остановился, говорю: деньги забирай и уматывай, мне неприятностей не надо. Он говорит: извини, это с бабой я поругался, она меня поцарапала, теперь домой поеду, все пройдет. А я смотрю, кровь у него так и капает со щеки. Нет, говорю, мужик, это у тебя сосуд задет, его надо зашивать или прижигать, а то кровью истечешь, у меня жена фельдшер, я точно знаю. А он тогда говорит, вези, мол, к жене, я заплачу. Тут я смекнул, что дело нечисто, нет, говорю, жены сейчас в городе нет, тещу поехала навестить. Ну, довез я его до Среднеохтинского, высадил там и уехал мать встречать, а что случилось-то?
– Да про бабу он верно сказал, она его поцарапала, только он ее в это время убивал. И любовника ее тоже потом убил.
– Господи Иисусе!
– Вот, не надо случайных людей на улице в машину сажать, теперь будете в убийстве замешаны!
– Да я же…
– Завтра с утра поедем, покажете, где вы его высадили, а в лицо-то вы его запомнили?
– Да у него вся рожа кровью была залита, где его запомнить!
– Завтра к девяти будьте здесь, и чтобы не опаздывали мне!
Назавтра с утра поехали с Кашиным на машине на Большую Охту, Кашин показал, где высадил предполагаемого убийцу, и сказал, что не видел, куда тот свернул, потому что газанул быстрее, радуясь, что легко отделался.
Обратились в районное отделение полиции, поспрашивали участковых, и один из них, прослуживший на своем месте без малого двадцать лет, сказал, что если рана какая есть, то тут не обойдется без деда Володи.
Дед Володя когда-то в незапамятные времена работал фельдшером на «Скорой помощи», но выпивал и однажды по пьяному делу вколол больному что-то не то. Больного откачали с трудом, а деда Володю (он тогда еще был дядя Володя) уволили. Он пристроился санитаром в больницу, оттуда потом тоже поперли – чуть носилки с роженицей не перевернул, окончил же свою трудовую деятельность истопником при больничной котельной. Дед Володя был старик компанейский, имел много знакомых среди своего брата-алкоголика и никогда не отказывал в помощи, если человек по пьяному делу оступился, рожу разбил о чужой кулак или даже слегка поцарапался ножичком.
Деда Володю нашли к обеду. Он был уже хорош. Участкового он встретил как родного.
– Здорово, дед, что это ты уже с утра пораньше гуляешь?
У деда настроение было хорошее, он пил на честно заработанные деньги, поэтому охотно похвастался участковому, что полечил одного мужика, его баба поцарапала, кровищи было – ужас, а он рану обработал и даже зашил его маленько, а руки-то – вот они и даже совсем не дрожат, даром, что восьмой десяток пошел. После этого дед Володя вдруг вспомнил, как мужик этот шипел ему в ухо там, в котельной, чтобы он дорогу туда забыл, и что если он кому-нибудь трепанет, то чтобы заранее гроб заказывал. Дед мигом протрезвел и хотел было потихоньку улизнуть, но менты вцепились в него намертво и не отстали, пока не узнали, где он лечил того мужика. После этого они деда отпустили, велели сидеть дома и не высовываться, что дед Володя и выполнил с радостью. Полиция посовещалась, участковый с сомнением качал головой и говорил, что навряд ли тот мужик еще в котельной, давно куда-нибудь рванул. Все-таки решили проверить. Нашли котельную, проверили, нет ли другого выхода, участковый постучал, дверь открыл какой-то задрипанный мужичонка, ему мигом заткнули рот и тихонько пошли вперед.
Вдруг сбоку раздался какой-то звук, движение, мелькнула огромная фигура, Беленький рванулся вперед, отталкивая участкового, прогремело несколько выстрелов, участковый ткнулся носом в стену, а от выстрела Костина огромный человек, взмахнув неправдоподобно длинными руками, с размаху грохнулся на пол. Зажгли какой-то свет, подошли поближе. Участковый стонал, зажимая окровавленное плечо. На полу лежал огромный мужик с перевязанным лицом. Он был мертв.
– Вот тебе и здрасте, – расстроенно сказал Костин.
– Ты что, не мог в ногу попасть? – закричал Беленький. – Ведь все концы обрубили, теперь хрен чего узнаем!
– А я нарочно, да? Темно тут, не видно ни фига. Что делать, теперь уж ничего не поправишь, считай, дело закрыто, ох, и нагорит от начальства, а может, и проскочим!
Ровный шум мощного мотора «БМВ» убаюкивал, и Надежда задремала, прислонившись к Валиному надежному плечу. Ей даже начал сниться какой-то сон – унылый и невразумительный, как заседание секции научно-технического общества. Вдруг машину подбросило, и она проснулась. Они ехали уже не по шоссе, а по проселку; это чувствовалось – несмотря на прекрасную подвеску, машину кидало на ухабах. Проехали черный облетевший осинник, и по сторонам замелькали домики дачного поселка, большей частью – довольно скромные, одноэтажные, обшитые потемневшей от времени вагонкой. Попадались изредка и ровненькие кирпичные или каменные коттеджи – веяние времени, первые ласточки, залетевшие сюда из богатых пригородов и фешенебельных дачных поселков, двух– и даже трехэтажные дома с черепичными крышами, гаражами, просторными террасами.
Поселок был по зимнему времени пуст, многие дома заколочены. Но вот они проехали поселок до конца, свернули на какую-то тропу, состоявшую уже совсем из одних ухабов, и, наконец, остановились перед скромным зеленым домиком.
