Фаина Раевская - Анекдот о вечной любви

Гневно сверкнув очами, я возмутилась:

— Кто втюрился?! Я втюрилась?! Это ты в Зинку втюрился, аж слюни до пупа повесил! — но все-таки я покраснела, что не ускользнуло от внимания приятеля.

— Так я и знал! — презрительно скривившись, он хлопнул себя по коленке. — Ну, Василиса, не ожидал! Где твоя девичья гордость? Едва увидела мужика, сразу к себе домой завлекаешь. Интересно, что сказал бы по этому поводу твой старенький папа?

— Папу не трожь! — обиделась я. — И девичью гордость тоже — с этим у меня все в порядке. А Геннадий Петрович, между прочим, сам позвонил. Я сообщила на работу, что приболела. Геннадий Петрович об этом узнал и выпросил у Вик Вика мой телефон в обмен на охоту. На разъяренного кабана пойдут, — важно закончила я, изо всех сил гордясь храбростью Геннадия Петровича, и немножко — отвагой главного.

— Что ты мелешь, убогонькая?! Какие кабаны?! Ты когда-нибудь видела в нашем лесочке хоть какую-то живность, кроме комаров? — недовольство Петрухи здорово забавляло. В другой ситуации я бы решила, что он банально бесится от ревности, но сейчас списала все на здоровую конкуренцию мужских особей.

— А кто говорит о нашем лесочке? — пожала я плечами. — У Геннадия Петровича есть знакомый егерь. Вот к нему в угодья они с Вик Виком и ездят.

— Ага, и егерь специально для них дразнит домашнего борова, а потом выдает его за дикого кабана. Не смешно, Василь Иваныч! Признайся, сама ведь позвонила Шерлоку Петровичу?

Я не удостоила приятеля ответом, а только с сожалением вздохнула: мол, ничего не поделаешь, коль у тебя с головой проблемы! Однако Петька неожиданно поверил и не менее неожиданно заявил:

— Подозрительно это, Вася, тебе так не кажется?

— Что? — я обалдело заморгала и даже испуганно оглянулась по сторонам в поисках чего-нибудь подозрительного. Ничего не нашла и уставилась на Петруху в полном недоумении. Тот снисходительно молвил:

— Неужели ты действительно так наивна и всерьез полагаешь, будто твои прелести ошеломят такого мужика, как Шерлок Петрович? У него в приемной сидит такая… — Петруха вожделенно прорисовал в воздухе несколько замысловатых фигур. Глаза его при этом заблестели, как два солнышка. Из данной мимики мне следовало сделать какой-нибудь умный вывод. Дальше констатации факта о гипертрофированном сексуальном влечении приятеля к пустоголовой блондинке с пышными формами мои выводы не распространились. — Словом, не по Хуану сомбреро, Вася!

Я хотела было потребовать у приятеля сперва извинений, а потом пояснений — что в Зинкиных прелестях особенного, чего нет у меня, но тут в дверь позвонили. Съежившись под насмешливым взглядом Петрухи, я потрусила открывать. От одолевшего меня волнения с замком удалось справиться не сразу, зато когда удалось, разочарованию не было предела: вместо Геннадия Петровича на пороге стоял Колька Зотов. Против обыкновения, он не улыбался, скорее, наоборот, хмурился, кривил губы, даже нервно подергивал щекой — словом, выглядел крайне озабоченным и мрачным.

— Петька здесь? — осведомился Зотов, буравя меня взглядом. Получив утвердительный ответ, он без приглашения протопал в комнату, бросив через плечо: — За мной!

В другое время я возмутилась бы подобной бесцеремонностью, но приказание было отдано таким тоном, что я сочла разумным подчиниться и направилась следом за Зотовым, смутно предчувствуя недоброе.

Петька, увидев друга, сперва обрадовался, но под суровым взглядом Коляна радость его померкла, уступив место растерянности.

— Вот что, голуби, — с места в карьер начал Зотов, — дело серьезнее, чем я думал… Петр, говори, где взял банку? Только не надо сказок, и на Васькину больную голову ничего не списывай. Итак?

— Пусть она сама тебе расскажет, — кивнул в мою сторону Петруха.

Непонятно почему, но я вдруг испугалась и, заикаясь не то от страха, не то от волнения, как на духу выложила Зотову историю визита подозрительного незнакомца ко мне в больницу. Когда я умолкла, в комнате повисло тягостное молчание.

— Ну, что? — сипло спросил Петька, первым не выдержавший напряжения. — Анализы готовы?

— Не анализы, а результаты экспертизы, — поправил Зотов.

— Какая, хрен, разница! Готовы?

Следователь утвердительно кивнул, но делиться знаниями почему-то не спешил, а пристально меня разглядывал, причем его тяжелый взгляд не обещал ничего хорошего. Мне сделалось здорово не по себе, и я почти физически ощутила, как в душе моей нарастает паника.

— Колян, не томи, — простонал Петька. — Не видишь, Васька с минуты на минуту скончается. Что в банке?

— Кадаверин, — коротко ответил Зотов.

— Мамочки! — ахнула я. И хоть мне было неизвестно, что такое кадаверин, это не помешало испугаться до полуобморока.

— Ни фига себе! — присвистнул Петруха, но по его глазам было видно, что он знает о кадаверине не больше меня.

Срочно потребовалось прояснить ситуацию, что я и сделала, со слезой в голосе простонав:

— Это хуже клофелина или лучше?

Зотов снисходительно усмехнулся моей дремучести:

— Клофелин! По сравнению с кадаверином это просто сироп от кашля.

— Может, все-таки объяснишь, что за кадаверин такой страшный? — пролопотала я, без сил опускаясь в кресло.

— Объясню, — не стал упрямиться Колян. — Кадаверин — трупный яд! Токсичное вещество, смертельно опасное для человека. Вызывает паралич нервной системы, заражение крови и, как следствие, мучительную смерть. При вскрытии тела кадаверин не обнаруживается.

— Чьего тела? — прошептала я.

— Предполагалось, что твоего, — откровенность Зотова умиляла, но не радовала. Петька застыл с отвисшей челюстью и смотрел на меня с таким ужасом, словно меня уже вскрыли. Сам Зотов, явно привыкший ко всякого рода жизненным загогулинам, эмоциям не поддался, а приступил к следственным мероприятиям. Иными словами, начал приставать с вопросами, главным образом ко мне:

— Опознать его сможешь?

— Труп? — я с надеждой подняла глаза на Коляна, однако понимания с его стороны не встретила. Наоборот, он почему-то удивился, причем, как мне показалось, искренне:

— Почему труп?

Я растерялась:

— Ну… как же… в кино все время трупы опознают…

— Не смотри кино, Вася, не надо, — посоветовал следователь, а потом наизусть процитировал: — В соответствии со статьей 193 Уголовно-процессуального кодекса РФ при соблюдении ряда общих правил предъявляют для опознания людей, предметы, животных, помещения или участки местности, трупы или части трупов. Ясно?

А что ж тут неясного? Парень был явным отличником в институте или как там это у них называется? Академия, курсы повышения квалификации? И преподаватели у него были толковые — вдолбили курсанту УПК так, что он его без учебника наизусть шпарит. Неясно только, какие части трупа он имеет в виду сейчас. На эту тему у нас с Зотовым возникла небольшая дискуссия. Я упорно пыталась представить сперва ночного гостя в виде частей, потом себя в таком же виде. Неизвестно, чем бы закончился спор, потому что накал страстей достиг максимума, но тут вмешался Петька:

— Ну, хватит! Василь Иваныч, уймись, никаких трупов пока нет. Коля, у нее голова… Давайте по существу. На Ваську покушались! Причем не один раз. Вопрос первый: кто? На него более или менее можно ответить, потому что Василиса злодея узнала в записи. Вась, ты ведь узнала? — После того, как я утвердительно кивнула, Петька продолжил: — Вопрос второй, а заодно третий, четвертый и так далее: зачем? Кому нужно непременно убить Ваську? Почему не меня, не Ваню Пупкина, а именно Никулишну?

Очень хотелось получить ответы на все эти вопросы, и я уставилась на Зотова с тайной надеждой во взоре: уж он-то ответ точно знает.

А как же иначе? Особенно занимал последний вопрос: почему именно я? И вообще, хотелось бы узнать прогнозы на будущее. Может, мне пора подумать, куда пристроить главную ценность моей жизни — Клеопатру?

Удовлетворить жгучее любопытство мне помешал звонок в дверь.

— Кто это? — профессионально насторожился Зотов.

Я опустила очи долу, потому что точно знала, кто пришел, а Петруха, ехидно прищурившись, небрежно махнул рукой:

— Не напрягайся, Коля, это к нашей Никулишне кавалер пожаловал. Иди, Вася, открывай счастью ворота…

По пути к счастью я не удержалась и на мгновение замерла перед зеркалом. Собственное отражение не впечатляло: бледная испуганная девица с темными тенями под глазами и на висках и с перебинтованной, как у героя Гражданской войны, головой. Настроение испортилось окончательно, хотя, казалось, куда уж дальше.

От Геннадия Петровича пахло романтически: дорогим одеколоном и шашлыком. Как я определила методом дедукции, запах жареного мяса исходил из одного из пакетов, коих у сыщика оказалось в избытке. Увидев мою голову, гость удивленно присвистнул: