Гунар Цирулис - "Магнолия" в весеннюю метель
— Товарищи, неужели мы действительно станем рыться в грязном белье в присутствии посторонних?
Войткус только сейчас заметил невысокую брюнетку, чей на удивление громкий голос наполнил, казалось, весь зал.
— Если кто-то нашел утерянную диссертацию, пусть не постыдится признаться. Не оторвут ему головы, если даже он собирался потихоньку сдать ее в макулатуру, чтобы получить талон на дефицитную книгу. Мы лишаем граждан возможности в такой прекрасный день прогуляться по пляжу…
В зале стояла тишина. Поняв, что ее замысел грозит провалиться, Гунта снова встала. Заведующая продуктовым складом Ольга Гринберг, безусловно, права — кто же станет при всех признаваться, что хотел присвоить находку? Надо было поговорить с каждым, кто мог найти рукопись, в отдельности, объяснить, что работа имеет государственное значение, а не устраивать спектакль, который постепенно переходит в сведение старых счетов. Самое время с честью отступить.
Но ее схватил за руку Войткус.
— Сиди! — повелительно прошептал он, повинуясь проснувшемуся охотничьему инстинкту. — Мы здесь узнаем много полезного.
А зал более не обращал на них внимания. Плотина рухнула, и потоки мутной воды низвергались на все окружающее.
— Тебе-то что! — кричала Мария Казанович, заведующая бельевым складом. — К продуктам что угодно можно применить: и усушку, и переувлажнение, и мыши поели, и естественная убыль, ловкий товаровед умеет заработать даже на колбасных хвостиках. А что у меня? С той поры, как Игаунис заболел манией бдительности, без его резолюции я не могу и наволочку обменять. Раньше списанные простыни я рвала на тряпки и выдавала уборщицам. Теперь надо составлять акт на каждый лоскут, который ветром унесет, и давать на утверждение лично директору.
— Ты еще про полотенца расскажи, — иронизировала Гринберг. — И о том, что без резолюции директора боишься даже в казенный халат высморкаться.
— Потому что не дружу с начальством, — не оставалась в долгу Казанович. — Ну-ка расскажи, что твой муженек по дороге в Ригу выгружает в директорском дворе!
— Не мути воду! — не смутилась Гринберг. — Ты скажи ясно: присвоила докторскую диссертацию или нет. И иди, посыпай нафталином свои ватники. Не то снова придется сочинять объяснительную, весна на носу, не видишь?
— Неглупая женщина, — подтолкнула Гунта Войткуса, указывая глазами на Гринберг.
— Скорей скользкая, как угорь в иле, — так же тихо ответил он. — А здесь становится все интереснее.
— Ты же не думаешь, что такая вот глубоководная акула станет пачкать руки какой-то диссертацией?
— Такая не пройдет мимо ни одной возможности сунуть в карман лишнюю копейку. А секретные сведения под ногами не валяются, и за них можно получить немалые суммы. Не забывай, что речь идет о научном открытии.
— Я помню и то, что ты обещал пройти со мной до самого маяка, — обиделась Гунта. — Но я могу и одна. Пока еще солнышко. — Она встала и, не оглядываясь, направилась к выходу.
Войткус решил было догнать ее, но подумал, что такой коллективный уход могут расценить как демонстративный жест.
«Удивительно, что Апситис не вмешивается в свару, — подумал он затем. — Хотя не исключено, что он метит в директорское кресло и умышленно спровоцировал обмен обвинениями. Надо только понять мотив: хочет выдвинуться или же действительно навести порядок?» — и Войткус пытливо всмотрелся в лицо заместителя директора, но не прочел в нем ровно ничего.
Ощутив взгляд инспектора, Апситис перешел к действиям.
— Благодарю всех за похвальную откровенность. Не сомневаюсь, что столь же откровенно была бы рассмотрена и проблема исчезнувшей диссертации, и поскольку этого не случилось, могу заключить, что никто из нас не видал ничего похожего на нее. — Он покосился, чтобы убедиться, что библиотекарша записывает слово в слово. — Все прочее пусть остается в ведении контрольной группы, а мы на этом разговор закончим, поставим точку.
«Многоточие», — мысленно поправил его Войткус.
… Гунта все еще ждала его в вестибюле. Она вовсе не была такой уж ярой поклонницей лечебного терренкура, какой хотела выглядеть, подбивая Войткуса на дальние прогулки. Но вдвоем она со своим нареченным находила общий язык куда скорее, чем в присутствии друзей, когда вдруг выяснялось, что и у него есть свое мнение и есть что сказать. Словно шарик ртути, стремящийся слиться с другими такими же, Саша выскальзывал из пальцев и забывал все, что успел пообещать, находясь непосредственно в сфере ее влияния: и что никогда больше не станет впутываться в безнадежные дела, потому что это плохо отражается на карьере, и что сделает все, чтобы получить назначение в тихий маленький городок, где можно будет построить свой домик и разбить сад, одним словом, что будет жить по-человечески, а не как милиционер, которому и вздохнуть некогда, не то что заботиться о своей жене. Об этих вещах Гунта думала все чаще. Живя у чужих людей, Гунта отлично понимала женщин из общежития, согласных отдать последнее, чтобы только обзавестись отдельным, своим жильем. Нося форму, скорее отвращавшую, чем привлекавшую поклонников, она поняла и то, что девушки готовы идти на компромисс с совестью, чтобы только одеваться по последней моде. Нечестные приемы, конечно, она отрицала, но теперь она видела путь к своей цели и средства, какими можно было ее достигнуть, и она собиралась идти по этой дороге, не сворачивая, если даже придется ради этого пожертвовать частью своей гордости.
Вот почему она так и не ушла дальше вестибюля, но уселась в излюбленном кресле своего дядюшки и поджидала Войткуса.
Со стороны он вовсе не выглядел тем путником, который способен преодолеть препятствия, пробиться сквозь метель, не потерять верного направления даже в тумане. Но Гунта по опыту знала, что этот узкоплечий книжный червь, спортивные притязания которого не распространялись дальше биллиардного стола, не заблудится даже в самом сложном лабиринте распоряжений и дополнительных указаний. Вот и сейчас он держал курс прямо на намеченную цель — кабинет старшего администратора — и, проходя мимо, бросил Гунте:
— Проверим список отдыхающих, мне версия случайно нашедшего что-то не очень нравится.
— Почему ты так думаешь? — Гунта последовала за ним без возражений.
— Видишь ли, если рукопись Кундзиньша действительно настолько важна, то можно допустить, что человек приехал сюда специально, чтобы похитить ее, — устроился в этом доме, следил за Виктором Яновичем и наконец улучил удобный момент.
— Но мы ведь не знаем даже, вломился ли похититель в комнату или орудовал в баре.
— В том-то и беда. Поэтому необходимо искать мотивы, а они зачастую скрываются в биографиях людей. Человек, которому диссертация Кундзиньша нужна настолько, что он готов ради нее нарушить закон, сам пачкать руки не станет. Значит, возникает вариант с посредником. Конечно, можно было подкупить какую-нибудь уборщицу или местного жителя, но мне кажется, что на этот раз игра ведется шире.
Старший администратор, получившая этот титул и связанную с ним прибавку к зарплате в связи с предстоящим осенью уходом на пенсию, казалось, была очень обрадована неожиданным посещением. Ну и денек выдался! Сперва захватывающее собрание, на котором она услыхала много интересного, теперь еще разговор с двумя инспекторами милиции… Будет что рассказать директору, когда тот вернется из отпуска, не придется высасывать информацию из пальца или повторять поселковые сплетни… Однако о своих административных функциях она так и не смогла сказать что-либо конкретное.
— Меня здесь все называют «буфером». Главная моя задача — облегчать жизнь директору. Быть крепостной стеной и отражать нападения. Директор принимает посетителей раз в неделю, я — в любое время. Через мои руки проходят все заявления и жалобы. Одна лишь я знаю, какое значение имеет то, что дата под директорской подписью написана римскими, а не арабскими цифрами. Но этого я даже вам не скажу, это профессиональная тайна.
— Значит, без его резолюции вы даже чихнуть не можете, — более подходящего оборота речи Войткус не смог найти.
— Ну, не совсем так. Я ношу паспорта на прописку, отвожу приехавшим те комнаты, которые указаны в путевках, определяю плату за ночлег и питание…
— Но все утверждает только товарищ Игаунис?
— Безусловно. Более высокого начальства у нас в республике нет. А в Москву он обращается лишь в исключительных случаях.
О том же свидетельствовала и папка, в которой хранились поступившие в этом году заявления. На каждом была резолюция с неразборчивой подписью Игауниса. Заявления были то напечатаны на машинке, то нацарапаны шариковой ручкой, порой на учрежденческом бланке с печатью, гарантировавшей перевод денег, иногда просто на листке почтовой бумаги. Последние в особенности интересовали Войткуса, поскольку давали представление о круге друзей и знакомых директора.
