Елена Логунова - Брак со стихийным бедствием
– Это где такое? – Меланья Трофимовна обернулась и беспомощно заморгала.
– Это вот здесь, – сказала я, шагнув из прихожей прямо в клетушку с компьютером. – Нажимаем эту кнопочку, загорается зеленый огонечек, теперь запускаем машину и… Готово!
Оживленный моими прикосновениями компьютер уютно загудел. Монитор щелкнул, засветился, изобразил «рабочий стол», но рассмотреть его содержимое я не успела. На экране незвано-непрошено возникло окно «Блокнота» – изображение бумажного листочка с двумя строчками текста.
– А вот и записка! – обрадовалась Меланья Трофимовна. – Вот спасибо вам, Леночка, что бы я без вас делала!
– Не за что, – промямлила я.
В отличие от близорукой бабушки, которой, чтобы прочесть записку, требовалось достать из сумки очки, я проблем со зрением пока не знаю. Я охватила текст одним взглядом, и у меня возникло сильнейшее сомнение в том, что содержание внучкиной записки успокоит встревоженную бабушку. Черным по белому было написано следующее: «Я совершила смертный грех. Ревнивая дура! Жить с этим нельзя. Простите меня и прощайте! Лиля».
– Какой еще смертный грех? – хмурясь, спросила Меланья Трофимовна. – И что значит – «с этим нельзя жить»?
– Может, под смертным грехом имеется в виду прелюбодеяние? А местоимением «этот» Лилиана обозначила какого-то мужчину, настолько неподходящего, что вместе с ним нельзя жить? – Я добросовестно попыталась придумать такую трактовку текста, которая не производила бы пугающего впечатления.
– Да, но почему – «прощайте»? – встревоженная Меланья Трофимовна дрожащими пальцами потянула из пачки сигарету.
Я молчала. Сами собой вспомнились дурацкие Иркины речи про Афалину-Офелию, которая топилась с улыбкой на устах, и еще бесхозная женская одежда и обувь на Скале Ревнивицы, и пустовавший ночью гостиничный номер…
– Я сейчас же звоню в милицию! – постановила Меланья Трофимовна, уронив на ковер горящую сигарету и даже не заметив этого.
– Могу подсказать номерок, – пробормотала я, затоптав источник воспламенения.
Бабушка меня не услышала и решительно набрала «02». Объясняясь с дежурным, она забыла о моем присутствии, а я не стала о себе напоминать. Тихо вышла за дверь и удалилась, вполне резонно опасаясь, что по звонку с сообщением об исчезновении Лилианы Михайловны Марусенко стартует не какая попало опергруппа, а именно та, в составе которой будет мой добрый друг капитан Лазарчук. Попадаться ему на глаза совсем не хотелось.
Я спустилась по лестнице и на нижней площадке притормозила, пропуская вперед женщину с большой сумкой на плече. Она вышла на крыльцо, и я увидела, что это почтальон. Без всякой задней мысли, чисто машинально, я дернула дверцу почтового ящика пятнадцатой квартиры – она была заперта. Я заглянула в бокс и увидела белую бумажку почтового извещения. И тут у меня сработал рефлекс!
Мы с Коляном частенько получаем заказные письма и ценные бандероли, а наш почтовый ящик всегда заперт, так как единственный ключик от него был безвозвратно утерян еще прежними владельцами квартиры. Однако мы научились вытаскивать бумажки из ящика, ловко манипулируя подходящими веточками и щепочками. Я, например, для этой цели ношу в сумке пару палочек от мороженого и, как только вижу в черном нутре закрытого бокса знакомый бланк, действую автоматически, не теряя времени на размышления.
Вот и теперь я не раздумывала ни секунды. Напрочь позабыв о том, что передо мной совершенно чужой ящик, к содержимому которого я не имею никакого отношения, я достала из сумки палочки-выручалочки и сунула их в щель под металлической дверцей, шепотом приговаривая стишок из Масянькиного репертуара:
– Палка, палка-выручалка, теперь будешь доставалка!
Палки-доставалки сработали как надо, и я успешно выловила из ящика листок почтового извещения на имя Лилианы Михайловны Марусенко. Повертела бумажку в руках, подумала немножко и… сунула ее в карман. Судя по всему, Лилиане Михайловне почтовые отправления в данный момент без надобности, а я еще не наигралась в детектива, мне по-прежнему интересна личность этой белобрысой девицы. Кто она такая, чем занимается, какие бандероли получает и от кого именно?
– Мя-а! – укоризненно сказала мне полосатая киса, переместившаяся с лавочки в темный уголок подъезда.
Я обернулась, мужественно выдержала недовольный взгляд пары круглых желтых глаз и, маскируя свое смущение, сказала:
– Чтоб ты знала, милочка, любопытство погубило кошку! А на профессиональных журналистов это проклятие действует сугубо избирательно! Чур меня! – и с этими словами вышла из подъезда.
Возвращаться на работу раньше времени не следовало, иначе начальство догадается, что мы с Вадиком не снимали избирателей, а занимались своими личными делами, причем порознь. Я посмотрела на часы, прикинула, сколько времени мне нужно скоротать за стенами родной телекомпании, и позвонила Ирке.
– Привет! – обрадовалась мне подруга. – Ты не поверишь, но я как раз думала о тебе!
– И что думала?
– Что ты нипочем не стала бы есть эклеры с селедочным маслом! Я же знаю, ты равнодушна к рыбе.
– И рыба отвечает мне взаимностью, – усмехнулась я. – Ты никак трапезничаешь?
– Имею право, сейчас как раз обеденный перерыв. А ты, судя по всему, голодная и злая? Дуй ко мне, я в суши-кафе на Зеленой. У меня сегодня рыбный день, я ем только деликатесные морепродукты, – похвасталась Ирка. – А тебе закажу рис с овощами. Будешь?
– Буду, – согласилась я. – И очень скоро буду, потому что я тут недалеко, всего в паре кварталов.
Минут через пятнадцать я уже сидела за столиком кафе, без особого интереса ковыряя вилкой рассыпчатую рисовую кашу с вкраплениями непонятных разноцветных кусочков. Эта мешанина неприятно напомнила мне ритуальное блюдо, традиционно подаваемое на поминках. Ирка, видимо, тоже подсознательно уловила сходство, потому что перестала размеренно метать в рот деликатесные морепродукты и с беспокойством спросила:
– Ты что сидишь, как на поминках?
– Сдается мне, глупая девчонка действительно наложила на себя руки, – посетовала я. – Помнишь, я рассказывала тебе про белобрысую девицу, которая вешалась на шею Коляну?
– И что, вешаться у нее до такой степени вошло в привычку, что она полезла в петлю? – недоверчиво прищурилась подруга.
– Скорее утопилась. Сдается мне, это именно она бросилась позавчера со Скалы Ревнивицы!
– Но зачем? Ведь жизнь так прекрасна! – И Ирка кивнула на свою тарелку с морепродуктами, словно она олицетворяла собой ту самую прекрасную жизнь, о которой еще говорят – «полная чаша».
– Кажется, это она пристукнула Балду, – я вспомнила, что Лазарчук вчера назвал Лилиану Марусенко подозреваемой номер один в деле об убийстве, и соединила эту информацию с той, которую я сегодня почерпнула из компьютерной записки.
Лилиана самокритично назвала себя ревнивой дурой и написала, что совершила смертный грех. Это вполне можно было считать завуалированным признанием в убийстве!
– Минуточку… Ты, часом, ничего не путаешь? – Ирка натужно сморщила лоб. – Я помню эту сказку, там все наоборот, Балду никто не пристукнул, это он звезданул в лоб попу!
Я обалдело посмотрела на подругу. Потом ее слова проассоциировались у меня с томиком Пушкина, который жестоко сотрясала Меланья Трофимовна, и я сказала:
– Дорогая, ты не устаешь поражать меня своей эрудицией! Я говорю не про работника Балду из пушкинской сказки, а про нашего покойного соседа сверху, Игоря Набалдашкина по прозвищу Балда! Все сходится на том, что его грохнула белобрысая самоубийца Лилиана Марусенко. Зачем только она это сделала, я никак не пойму?
– Расскажи все толком, – попросила Ирка. – А то у меня в голове все перемешалось, как морепродукты в тарелке!
С этими словами она вернулась к трапезе. Я пересказала чавкающей подружке свой вчерашний телефонный разговор с Лазарчуком и результаты своего сегодняшнего похода на квартиру Лилианы.
– Ну что я тебе скажу, подруга? – философски сказала наевшаяся Ирка. – По статистике, наши российские бабы убивают обычно не чужих мужиков, а своих собственных мужей или бойфрендов. Видно, Лилиана и Балда были любовниками.
– Я знакома с подругой Балды, ее зовут Катя, она то ли воспитательница детского сада, то ли учительница начальных классов! – возразила я.
– Вот! А я о чем говорю? – Ирка нисколько не смутилась. – Лилиана узнала, что у Балды есть и другая подруга, приревновала к воспитательнице и убила неверного возлюбленного! А потом ее совесть замучила, и она сиганула со Скалы Ревнивицы, потому что лучшего места для самоубийства в данном случае и придумать нельзя!
– Так-то оно так, но кое-что в твоей версии меня смущает, – задумчиво молвила я. – Помнишь, я рассказывала тебе, как Лилиана явилась к нам субботним утром?
