Лариса Ильина - Беги, Люба, беги!
Аккуратно прикрыв за собой дверь, Ангелина Марковна проплыла до стула и с тяжким вздохом села, церемонным кивком отвечая на приветствие. Я пришибленно помалкивала, пытаясь сообразить, как быть. Может, она меня не узнает? Белый халат и шапочка явно сбили ее с толку, и еще несколько мгновений дама демонстрировала расслабленное предсмертное состояние, окидывая отсутствующим взором стены кабинета. Наконец глаза ее сфокусировались на моем лице, и в зрачках, спрятанных в тени полуприкрытых накрашенных век, что-то дрогнуло. Вот лицо ее вытянулось, глаза округлились, и Ангелина Марковна издала странный звук, словно пыталась сдуть с носа муху. Так и не определившись, как себя вести, я широко улыбнулась. А мадам Заграничная повела плечами, как бы разминаясь перед боем, и суровым голосом уточнила:
— Так это ты?
Факт был неоспоримый, и я кивнула. Жанна взглянула в нашу сторону с удивлением, но где ей было понять, что происходит! Может, на том все бы и закончилось, но тут сам черт, не иначе, толкнул меня под руку, а вернее, дернул за язык. Улыбнувшись тридцатью двумя зубами, я полюбопытствовала:
— Как Арнольд поживает?
Подозреваю, минут за десять до нашей встречи Ангелина Марковна собиралась тихо предаться в руки смерти. Теперь же она решила с этим повременить и разобраться с делами более неотложными. Итак, щеки дамы приобрели здоровый румянец и глаза заблестели. Набрав полную грудь свежего воздуха, она с энтузиазмом взялась поносить меня, мою подругу, а заодно Жанну и «Меди-рон» вообще, называя его сотрудников «никчемными коновалами». Мы с медсестрой горячо вступились за честь центра, но сегодня явно был не наш день, и против пациентки мы не потянули. Нам не хватало Лидки.
Первой не выдержала Жанна. Возмущенно хлопнув ладошкой по столешнице, она вскочила на ноги и, выразительно ткнув пальцем, назвала Ангелину Марковну сумасшедшей старухой. Казалось, та только этого и ждала.
— Ах, так?! Хорошо... — на губах мадам заиграла злорадная улыбка. — Имейте в виду, я этого так не оставлю! Я буду жаловаться!
Затем она встала и бодро промаршировала до двери, покинув нас по-английски — не простившись. Дверь кабинета стоически перенесла последнее прикосновение старушки, лишь слегка облетела с косяка штукатурка.
. Мы с Жанной посидели, потом молча переглянулись. На глаза медсестры явно напрашивались слезы. Она чуть слышно всхлипнула и уточнила:
— Любовь Петровна, а что в карту писать?
Ничего, — невесело отозвалась я. — Туда и без нас много чего напишут...
— Что же теперь будет?
Меня это тоже беспокоило, но, чтобы окончательно не расстраивать Жанну, я пожала плечами и бодро произнесла:
— Ничего не будет! Эта старушенция сама на нас набросилась. Мы здесь совершенно ни при чем.
Мой тон не обманул Жанну, и она запричитала, потерянно тряся головой:
— Теперь меня уволят... Точно уволят...
«А перед этим уволят меня...» — подумала я и машинально взглянула на часы. Они показывали без десяти семь.
— Тьфу ты! — Я вскочила. — Жанночка, пожалуйста, закрой кабинет сама!
Медсестра смотрела на меня отсутствующим взглядом, а я подхватила свою сумку и выбежала вон.
К безмерному моему удивлению, метрах в двадцати от проходной стояла серая «девятка», а ее хозяин, развалившись на сиденье, преспокойно читал газету.
— Игорь Федорович! — гаркнула я в окошко. — Спасибо, что дождались...
Игорь Федорович аж подпрыгнул, выронив газету. Потом сердито нахмурился.
— С ума, что ли, сошла? Разве можно так людей пугать?
— Извините, пожалуйста... — торопливо забормотала я, решительно плюхаясь на сиденье. — Только давайте поедем быстрее! Я сильно опаздываю!
Христенко перекинул газету назад и завел мотор.
— Случилось, что ли, чего?
— Нет... Но я очень тороплюсь!
— Да? — хмыкнул он. — Насколько «очень»?
— К семи.
— Ага! — кивнул Игорь Федорович, кидая короткий взгляд на часы.
И мы... понеслись.
Когда машина остановилась, я осторожно приоткрыла один глаз и скосилась в окошко. Мы находились во дворе моего дома.
— Все? — тонким голоском спросила я и закашлялась.
— Все, — отозвался Христенко. — Извини, опоздали на одну минуту.
Сунув ему деньги, я начала искать ручку дверцы, бормоча, что все в полном порядке, не стоит беспокоиться. Понаблюдав за моими жалкими попытками, Христенко покачал головой и, потянувшись, открыл мне сам. Я вылезла, пошатываясь, и жадно глотнула воздуха. Так быстро я еще никогда не ездила. Так быстро я даже не летала.
Олег был дома. Мало того, он был не один. Заслышав голоса, я живо сбросила обувь и прошлепала на кухню, Но не успела сделать и пару шагов, как Олег заговорил, и я инстинктивно замерла:
— Вот в том-то и дело! Сам не знаю, как быть! Она же ведь недавно упала, сотрясение мозга было. Раз прихожу — стол накрыт, сидит одна пьет. Так что с ней... случается... То машина чуть ее не сбила...
Поняв, что подслушиваю чужой разговор, я смутилась, не сразу даже сообразив, о ком идет речь. Поэтому шагнула назад и громко хлопнула входной дверью.
На кухне сидели двое. Гость обернулся, и я узнала Климина.
— Здравствуйте... — растерялась я, моргая на кое-как порезанные куски колбасы, кучкой наваленные на суповой тарелке.
Рядом красовался батон белого хлеба, резать который и вовсе посчитали излишним, и наполовину открытая банка шпрот. Венчала это кулинарное великолепие полупустая бутылка водки. Продолжать настаивать, что стол в соседней комнате был также сервирован руками моего супруга, мог только абсолютно сумасшедший.
Словно услышав мои мысли, Олег театрально развел руками:
— Вот... Некуда гостя пригласить... — и кивнул на Климина.
Тот несколько смущенно улыбнулся:
— Здравствуйте, Любовь Петровна! — выдвинул мне табурет. — Присаживайтесь!
— Спасибо... — пролепетала я, окончательно теряясь.
Зачем он приехал, если сказал, что позвонит? И почему они оба смотрят на меня с ласковой безнадежностью, словно сидят у смертного одра?
— Вот, мимо ехал, решил к вам заглянуть. Заодно взял АОН, чтобы время даром не терять... Поставим — мигом узнаем, кто хулиганит, — доходчиво пояснил гость.
Он объяснял еще что-то насчет определителя номера, но меня интересовало другое.
— А что насчет отпечатков? — вежливо встряла я в первую же паузу.
Тут капитан замялся. Сердце у меня ухнуло, и я испуганно глянула на мужа. Он тоже смотрел на меня, и во взгляде по-прежнему сквозило болезненное сочувствие.
— А насчет отпечатков... — кашлянул в кулак Климин. — Отпечатки на посуде присутствуют. Ваши и вашей подруги... Вельниченко Лидии Максимовны...
Я ждала, вопросительно глядя на капитана. Однако казалось, что сказать ему больше нечего.
— И что же?
— Ничего, — пожал плечами Климин.
— То есть вы хотите сказать, что никаких отпечатков нет?
— Почему же нет? — возразил Климин. — Есть. Ваши и вашей...
— Это понятно, — перебила я, теряя терпение. — Странно, если бы их не было! Мы ведь брали в руки каждую тарелку. Но я имею в виду чужие отпечатки. Разве не странно, что их нет? Посуду же кто-то принес, кто-то расставлял ее на столе... Хотя бы продавец в магазине должен был держать ее в руках!
Пока я разговаривала с милиционером, Олег жевал колбасу, задумчиво глядя куда-то в пространство. Казалось, вся эта сумасшедшая история мало его интересовала.
— Ничего странного, — пожав плечами, отозвался капитан, подливая себе и Олегу водочки. — Как правило, каждая женщина моет новую посуду перед употреблением.
— Как... — начала я, но сбилась, поскольку капитанская мысль до меня наконец дошла. — Что вы хотите этим...
— Люба! — встрял вдруг Олег голосом смертельно уставшего человека. — Тебе еще не надоело? Что за глупость ты выдумала? Наверняка не одна, а с этой дурой Вельниченко... Будем! — Тут они с Климиным чокнулись и дружно выпили. — Она с самой школьной скамьи пыльным мешком трехнутая! Чего ты добиваешься?
Пока я, открыв рот, ошарашенно моргала на супруга, он выловил из банки истекающую маслом рыбку и забросил ее в рот, словно мяч в баскетбольную корзину. Гость проделал то же самое с куском колбасы. И теперь, активно двигая челюстями, они оба смотрели на меня с веселым недоумением: что, мол, голубушка, не прошла твоя очередная женская глупость?
Я молча кусала губы, переводя взгляд с одного на другого, ясно чувствуя, что горькие слезы обиды на вселенскую несправедливость уже совсем близко.
«Что тогда сказала Лидка? «Интересно, чего он добивается: развода или психушки?» Действительно, интересно... Не постеснявшись выглядеть дураком в глазах посторонних, обращается к знакомому милиционеру... — Я мысленно хмыкнула, позабыв, что собиралась плакать. — Если, конечно, этот знакомый не помогал Олегу расставлять те проклятые тарелки на нашем столе... А что? Мало разве продажных милиционеров? Милиция... Стоп! — вдруг вспомнила я. — Ведь что говорил псих? Что-то типа: «Беги от милиции, как черт от ладана»? Или вроде того... Зачем он это сказал? Может быть, он и имел в виду что-либо... подобное?»
