Ирина Волкова - Пираньи в шоколаде
Наконец-то я увидела Жанниного воздыхателя во всей красе. Конечно, с Максом Святояровым его не сравнить, парень действительно толстоват, но не так уж он низок ростом, кривоног и уродлив, как описывала его подруга. Физиономия простоватая, тут ничего не поделаешь, нос в конопушках, светлые поросячьи глазки, но если посадить на диету, да с полгодика погонять в тренажерном зале, из этих рыхлых телес вполне можно вылепить что-то более или менее приличное.
Покончив с изучением Бубликовых статей, я перевела взгляд на Жанну и в первый момент не узнала ее. Полосатая Кешина пижама, в одну штанину которой можно было запросто впихнуть еще пару девиц такой же комплекции, делала подругу похожей на смесь огородного пугала с тюремным матрацем.
Лицо Жанны выглядело постаревшим лет на десять и словно полинявшим. Влажные от слез глаза с неестественно расширенными зрачками смотрели на меня и в то же время сквозь меня, словно не узнавая.
— Что с тобой? Что произошло в доме Светоярова?
Губы Жанны дрогнули и выпятились, складываясь в жалкую гримасу.
— Я… я… убила его…
— Почему? Как это случилось?
— Я н-не хотела. Я его любила.
— Это был несчастный случай? Ты можешь толком объяснить, как это произошло?
— Н-не знаю… не помню… к-какая разница? Я убила его. Л-любила и убила.
Запрокинув голову, подруга залилась странным кудахтающим смехом.
Я резко повернулась к Бублику.
— Что ты с ней сделал? Какими наркотиками накачал?
— Да ты что! — Кеша возмущенно взмахнул руками, словно отметая столь нелепое обвинение. — Наоборот, я со вчерашнего дня пытаюсь привести ее в себя. Пришлось, правда, снотворное ей дать, но если бы ты видела, в каком состоянии она находилась вчера, то поняла бы меня. Я думал — проспится, придет в себя, а она совершенно невменяема — то плачет, то смеется.
— Ей срочно нужен врач.
— Никаких врачей. Ты же слышала, что она признается в убийстве. Хочешь, чтобы ее посадили в тюрьму?
— Не хочу, но в таком состоянии она находиться не может.
— Этот гад чем-то опоил ее вчера. Когда я увидел Жанну, она уже была не в себе. Я надеялся, что снотворное ее успокоит.
— Снотворное иногда усугубляет действие наркотиков.
— Я этого не знал. В любом случае рано или поздно она должна прийти в себя. Жанна не наркоманка, это точно. Она сутками находилась рядом со мной. Если бы она принимала какую-то дрянь, я бы заметил. Не могла же у нее крыша поехать от одной дозы!
— Это зависит от наркотика. А когда к наркотику добавляется стресс от убийства…
— Она придет в себя. Она сильная. Очень сильная.
— Хотелось бы в это верить. Допустим, она оклемается. Что ты собираешься предпринять?
— Завтра у меня будут фальшивые документы для нее. Я увезу ее из страны.
— Куда?
— В какое-нибудь безопасное место.
— В таком состоянии она не пройдет паспортный контроль.
— Не забывай, что я могу нанять самолет. С паспортным контролем проблемы не будет, не беспокойся.
— И все-таки на твоем месте я бы вызвала врача. Уверена, что, воспользовавшись связями твоего отца, ты сможешь сделать его визит сугубо конфиденциальным.
Бублик помрачнел.
— Попробую, хотя это сложно. Как ты понимаешь, папаша не в курсе того, что здесь происходит.
— Его это не обрадует, да?
— Мягко сказано.
Я посмотрела на Жанну. Свернувшись в клубок на кровати, она дрожала, как осиновый лист.
Кеша взял плед и аккуратно накрыл ее.
— Нужно взять у нее анализ крови, — сказала я. — Тогда мы сможем узнать, какую дрянь она вчера приняла. Желательно сделать это побыстрее, иначе следы наркотика могут исчезнуть.
— Какая разница, что она приняла! — неожиданно взорвался Бублик. — Твоей подруге грозит пятнадцать лет тюрьмы! Сейчас нужно думать о том, как вытащить ее из этого дерьма!
— Я не уверена, что Жанна убила Макса.
— Ты что, не слышала? Она сама признается в убийстве. Я, между прочим, за язык ее не тянул. Думаешь, при таком раскладе милиция станет искать кого-нибудь еще?
— Ты просто мечтаешь, чтобы Жанна оказалась убийцей, не так ли? В этом случае ты станешь единственной ее опорой и защитой. Надеешься, что она из благодарности выскочит за тебя замуж, и вы будете счастливы до конца своих дней?
— Надеюсь! — прошипел Иннокентий. — И очень даже надеюсь!
Чтобы не нервировать Жанну, он старался не слишком повышать голос.
— А что бы сделала ты на моем месте? Я люблю эту девушку больше жизни. Возможно, я толстяк, ничтожество, папенькин сынок, сукин сын, но со мной еще никогда такого не было. Ты хоть имеешь представление о том, что такое любовь?
— Более или менее, — вздохнула я, невольно проникаясь сочувствием к страдальцу.
Похоже, любовь и впрямь творит чудеса. Хотя и не верится, что волшебное преображение из избалованного до предела эгоиста в верного рыцаря продлится долго, было бы грешно недооценивать прекрасные порывы души.
— Скорее, менее, — проворчал Бублик.
Я не стала возражать.
— Ладно, поступай, как знаешь. Главное, чтобы Жанна оказалась вне опасности, а там вы как-нибудь разберетесь со своими чувствами. И все-таки мне хотелось бы понять, что произошло между Жанной и Светояровым? Она тебе что-нибудь говорила?
— То же, что и тебе. То признавалась в убийстве, то повторяла как попугай о своей любви к этому уроду. Больше ничего. Понятия не имею, что там случилось.
— Не имеешь понятия? — усмехнулась я. — Если не секрет, где ты был в ту ночь, когда погиб Светояров?
— Дома, где же еще, — пожал плечами Кеша.
— Разумеется, прислуга может подтвердить твое алиби.
— Без сомнения.
— Эту лапшу будешь вешать на уши милиции, а мне придется сказать правду. Я знаю, что ты следил за Жанной и был в Нижних Бодунах. Могу даже назвать марку мотоцикла, на котором ты приехал туда.
— Назови.
— "Ямаха-трикер". Ты оставил ее в лесу со стороны заднего входа в усадьбу Светоярова.
— Откуда тебе это известно?
— Не важно. Давай, колись. Ты же понимаешь, что я не сделаю ничего во вред своей подруге. Не думаю, что это ты убил Максима.
— Разумеется, не я. Ты своими ушами слышала, как Жанна призналась в убийстве.
— Вот и расскажи, что ты делал в Нижних Бодунах.
— Ладно, — вздохнул Бублик. — Твоя взяла. Я знал, что она собирается на идиотский "шабаш мотошизанутых" в надежде встретиться там со своим обожаемым Светояровым. Я же и одолжил ей для этого свой лучший байк — кастом "Харлея" работы Сирила Хьюза.
— Лучше бы не одалживал, — заметила я.
— И что бы это изменило? Думаешь, Жанна не достала бы мотоцикл? Да она за этим типом на метле на край света бы полетела. Откажи я ей, она бы меня до конца жизни возненавидела.
— Тоже верно.
— Сначала я думал плюнуть на все и ничего не предпринимать, но потом не выдержал, отказался от сопровождения телохранителя, взял "ямаху трикер" — самый легкий и маневренный байк, и тоже рванул на шабаш.
Я приехал на фестиваль незадолго до того, как там появились вы с Жанной. Держась в темноте, подальше от костров, я наблюдал за вами. Я слышал твой разговор с Аспидом, видел, как он познакомил тебя с Антоном.
Потом Макс подошел к Жанне, они немного поговорили и уехали вместе. Из-за Жанны я собирал всю возможную информацию о Светоярове. Я знал, что у него есть дом в Нижних Бодунах, и, увидев, по какой дороге они поехали, вычислил, что направляются они именно туда.
Выждав несколько минут, чтобы свет фары не выдал меня, я двинулся в том же направлении. На всякий случай я спрятал мотоцикл в лесу, чтобы Максим, выйдя по какой-то причине за ворота, не увидел его.
Из-за ограды доносились голоса Жанны и Светоярова. Они вовсю флиртовали друг с другом. Потом голоса стихли. Я понял, что парочка отправилась в дом. Некоторое время я, терзаясь от собственной беспомощности, бродил взад-вперед. Звонить в дверь или перелезать через забор, чтобы вломиться в спальню счастливых любовников было бы бессмысленно и глупо — я бы только поставил себя в смешное положение. Да и не смог бы я перебраться через ограду — она страшно высокая, к тому же на каждом шагу натыканы камеры слежения.
Я так извелся от переживаний, что вообще перестал что-либо соображать. В голове заезженной пластинкой повторялась одна и та же строчка, кажется, из Саши Черного:
"Как шакал Эпштейн бродил под окошком Розы милой".
Этот чертов Эпштейн окончательно меня доконал. Я настолько дошел до ручки, что в конце концов начал чувствовать себя тоскующей помесью еврея и шакала.
Бублик замолчал, грустно шмыгая носом.
— А ты, оказывается, не чужд поэзии, — оценила я. — Тоскующая помесь еврея и шакала — это круто. Обязательно вставлю твой оборот в какую-либо книгу. И что случилось потом?
