Михаил Петров - Гончаров и его подзащитная
— Да нет у меня, мужики, времени сидеть с вами за компанию.
— Как знаешь, — равнодушно ответил старик, зорко наблюдая за разливающим. — А то посидел бы, может, мы еще чего вспомним, а, Вить?
— А то нет! — подавая старшему стакан, ухмыльнулся он. — Может, и вспомним.
— Так что ты, Константин, лучше подожди, пока мы как следует похмелимся, — загрызая сухариком, рассудительно посоветовал алкаш-шантажист. — Делов-то.
— Чтобы потом я вам привез еще пузырь? — сраженный их наглостью, возмутился я. — Не получится. Сегодня же обоим пришлю по повестке, и будете вы у меня не водку хлестать, а суток десять баланду кушать, — захлопывая дверцу, пообещал я.
— Подожди! — поперхнулся Витюша то ли водкой, то ли неприятным поворотом событий. — Подожди, мы и так все расскажем, верно я говорю, дядь Борь?
— А у него никто ничего не просил. Не знаю, почему он взбеленился? Я только сказал, чтобы подождал малость, пока усвоится, вот и все. Чего он сразу? Не понимаю!
— Ну, что там у вас, рассказывайте, — сменив гнев на милость, разрешил я.
— Тут оно как получилось… — длинно отхаркиваясь и закуривая, начал старик. — Мы тебе и в прошлый раз все как есть рассказали, ничего не утаили. А потом мне Виктор говорит, может, надо было про ее возвращение вспомнить.
— Про чье возвращение, что вспомнить? Говори яснее.
— Ага, значит, когда мы покурили, с Наташкой парой слов перебросились, потом пошли ко мне жарить картошку. Витька жарит, а я в сортире сижу. — Сообщив эту важную деталь, старик задумался, видимо заново все переосмысливая. — Витюш, рассказывай ты, я же ничего не слышал.
— А я что? Стою, мешаю картошку и тут слышу, как Наташка-почтальонка к соседу по новой звонит.
— Ты что, по звонку ее отличаешь?
— Зачем? Сосед спрашивает, кто там. А она отвечает, мол, пенсию тебе неправильно выдала, открывай, дескать, надо пересчитать. Вот и все, больше я ничего не слышал. Потом мы с дедом пошли в комнату пить водку.
— Это все?
— Ну еще… я не знаю…
— Короче, когда я вышел из сортира, мне Витька говорит, что Наташка Степе пенсию неправильно выдала и теперь пришла по новой, а я как раз в комнате возле окна стоял и видел, как она выходит из подъезда вон того дома. Ну, тогда я ему и говорю: брешешь ты, пес почесучий, гляди, где она вышагивает. Вон там, у заборчика она шла. Вот как оно было.
— Так кто же из вас обознался? Ты или Виктор?
— А хрен нас знает, не до разборок нам было, водка кисла.
— И когда она вышла от Трегубова, вы, конечно, не знаете?
— Да какое там. До нее ли нам было.
— А не могла ли она быстро перерассчитать Трегубова и упорхнуть к тому дому?
— Если только у нее в заднице торчал пропеллер.
— Виктор, а ты уверен, что к Трегубову звонила Наталия Нестерова?
— Конечно, она же сказала про пенсию.
— Про пенсию может сказать любой. Ты уверен, что это был ее голос?
— Не знаю. Там она говорит — здесь картошка шкварчит, да и не прислушивался я. Зачем мне это тогда было надо?
— Ты прав, Витюша, а ты, дядя Боря, можешь ли подтвердить под присягой, что видел именно ее? Как у тебя со зрением?
— Не жалуюсь, мне кажется, это была Наташка. Ее походка, да и куртку ее разноцветную не перепутаешь.
— А что это за куртка?
— Ну, не куртка, а короткий пуховик. Он разноцветный, сейчас точно не помню, но, кажется, у него карманы и рукава желтые, сам он зеленый, а отделка сиреневая.
— Ну что же, и на том спасибо, — поблагодарил я, пытаясь отвести взор от голодных глаз своих недопохмельных братьев.
— Пожалуйста, — скорбным дуэтом ответили они и демонстративно отвернулись, более не интересуясь моей особой.
Что ни говори, а историю они мне поведали любопытную. Над ней стоило подумать. И если я был почти убежден в причастности к этому делу Наталии Нестеровой, то сейчас такая уверенность сильно пошатнулась. Теперь картинка, дополненная Витюшиными воспоминаниями, смотрелась совсем в иных ракурсах и при ином освещении. Сразу же вытанцовывались, по крайней мере, две версии, и обе они объясняли доселе непонятные моменты.
Представим себе, что некая пара, скорее всего молодых недоумков, отлично знает, где и как живут пенсионеры-одиночки. Так же хорошо они осведомлены о том, кто им носит пенсию, — в данном случае это Наталия Нестерова. Они, допустим, издали ее сопровождают, запоминают, в какие подъезды заходит, терпеливо дожидаются, пока старик получит пенсию, и с разрывом в десять минут звонят к нему в дверь, извиняясь за неправильно выданную сумму. Тот, конечно, открывает, а дальше результат известен. Вторая версия аналогична, с той лишь разницей, что наколку им дает сама Нестерова. Значит, что? Кого будем искать? Парня с девкой возрастом эдак лет пятнадцати. Потому как только такому безмозглому возрасту может прийти в голову убивать человека из-за четырех сотен. Что еще? У девки должна быть точно такая же куртка, как у Наталии.
Логично вы мыслите, господин Гончаров, умен и прозорлив! Как только вернетесь домой, я разрешаю вам немножко потоптаться перед баром дорогого тестя. А пока под искры бесшабашного Моцарта вперед, в цветочное царство, на поиски Кнопкиной близняшки. Интересно, какова она в постели? Если не хуже сестры, то… Успокойтесь, господин Гончаров, ее сперва нужно найти, а уж потом строить свои гнусные планы.
Цветочное хозяйство сестер Русовых располагалось в десяти километрах от города, на задах дачного товарищества «Мичуринец». Вполне оценив столь оригинальное название, я притормозил и осмотрелся. Вдоль товарищества проходила дорога, и в ее конце, примерно в километре, виднелось строение с прозрачной крышей и бетонным забором. По моим представлениям, всякая теплица или оранжерея непременно должна быть снабжена прозрачной крышей. С большим сомнением, на авось, я поехал по этой скверной, раскисшей дороге, всякий раз рискуя увязнуть здесь навсегда, как этого уже добился желтый «Москвич». Буксовал он в самом конце моего пути, недалеко от стеклянной крыши. Заметив мое робкое передвижение, шофер бросил свое бесполезное занятие и вылез из машины, очевидно наметив меня в свои спасители. Более того, подъехав поближе, я заметил в его руках уже приготовленный капроновый трос. Вообще-то помогать ему не было никакой охоты, но уж больно просительные глаза были у этого здоровенного молодого детинушки, да и неписаный дорожный кодекс велит всегда помогать попавшему в беду товарищу. Я притормозил и сочувственно спросил:
— Что, хреново?
— Как видишь. Поможешь, что ли?
— Попробуем, если получится, только за успех не ручаюсь, ты же по самую задницу врюхался. Как только тебя угораздило?
Действительно, его «сапожок» обоими ведущими колесами прочно сидел в обледеневшей водянистой яме, и, как мы ни пытались, вызволить его не удалось. В этой грязно-белой каше мои колеса, несмотря на шипы, прокручивались, как в масле.
— Не обессудь, парень, ничего у нас не получится. Отцепляй. Лучше сходи на соседнюю дачу и попроси дровишек, накидай их… Ты что делаешь, мерзавец! Подонок! — пытался опротестовать я действия наглеца, но он не слушал и в разговоры не вдавался, просто накинул на мою тощую шею буксировочный трос и молча выдернул меня из машины.
— Извини, дядя, тачка очень нужна. Я ее где-нибудь в городе брошу, — пообещал он, разворачиваясь.
— Скотина! Подонок! — с удавкой на шее, как карась на льду, бился я в бессильной ярости. — Мерзавец, стой!
С таким же успехом я мог кричать это телеграфному столбу. Ну почему мне не везет, почему на трассе со мною вечно происходят всякие недоразумения и казусы. То бабу дохлую под колеса подкинут, то самому башку колотушкой потрогают, а тут вообще анекдот. Остановился помочь человеку, а он оказался сволочью. Мало того что отнял машину, еще в придачу чуть голову не оторвал.
Размышляя таким образом, я доплелся до теплицы и остановился перед глухими металлическими воротами, врезанными в двухметровый глухой забор. Что делать дальше, я не представлял, радовало одно — отсутствие четвероногих друзей, что само по себе показалось мне явлением странным. На всякий случай я обошел забор по всему его периметру, а он был совсем не маленьким, гораздо большим, нежели мне показалось издали. Найти в бетонной цитадели изъян тоже не удалось, на всем протяжении высились одни и те же плотно пригнанные плиты. Вконец разозлившись, я закинул вовнутрь какую-то гнилую палку, ожидая услышать в ответ хотя бы лай. Когда и этого не произошло, я решился. Подошел к воротам и, отыскав в связке самый длинный и, по моему мнению, самый подходящий ключ, смело вставил его в скважину. Как это ни парадоксально, он подошел сразу и без сопротивления позволил мне дважды его провернуть.
Все еще чего-то опасаясь, я несмело толкнул броню ворот. Тишина успокаивала и придавала смелости. Может быть, она была обманчива, но верить в это не хотелось, и я решительно шагнул во двор.
