Олег Егоров - Девятый чин
— Я понял, — Капкан поспешил объясниться. — Мне нужен только Джонни. Без посредников.
— Мистер желает решить свою проблему сам?
— Оф коз, — подтвердил Павел Андреевич.
— Тогда ему нужен пистолет, — убежденно заявил серьезный мужчина.
— Мистейк, — возразил Капкан.
— Тогда только Джонни, — хлопнув в ладоши, швейцар встал. — Десять долларов, сэр. И я ничего не слышал. Вот номер его телефона.
Обменяв десять долларов на телефонный номер, Капкан проводил серьезного человека до двери и пожал ему руку.
Телефон у Джонни оказался мобильным, и обратный путь до аэропорта Брусникин с Капканом проделали в машине старого знакомца.
— Спасибо, Джонни. — Покидая такси, Капкан расплатился и положил на колени бойкого парня его «Айсберг». — Патроны все на месте. Так что полиция тебя пока не ищет.
Негр, уже не чаявший вернуть свое оружие, даже не нашел, что сразу ответить, и проводил двух белых туристов восхищенным взглядом.
— Возьмите мою девчонку, сэр! — нагнал он Капкана, когда путешественники сдавали багаж. — Так возьмите!
— У нас всего два билета, Джонни. — Капкан похлопал его по плечу. — Я думаю, ты с ней сам справишься.
Джонни, может быть, впервые пожелавший сделать кому-то подарок, искренне огорчился.
А через два часа полета дремавший после виски Павел Андреевич подумал, что, может быть, и следовало ему с Никитой задержаться в Монровии на денек. Наверняка у Джонни девчонка что надо. И, черт возьми, простые радости жизни заслуживают того, чтобы уделять им внимание. Или какая это, к черту, жизнь?!
В Москве командировочных встретили ненастье и Хариус, толкавшийся на выходе с таможенного контроля.
— Как прошло?! — Мощный Хариус протиснулся к прибывшим.
— Как с белых яблонь дым. — Капкан передал ему сумку и повернулся к Брусникину.
Никита был бледен и подавлен.
— Ты лечись. — Капкан обнял Брусникина. — Бабки я завтра же твоему агенту завезу. И скула твоя заживет. Шрамы украшают правильных людей.
— Малюта наш весь в украшениях! — Хариус было заржал, но тут же захлебнулся под суровым взглядом «продюсера».
Брусникин молча вернул Капкану паспорт господина Дрозденко.
— Ну, будь, — тепло простился с ним Павел Андреевич. — Мы с тобой еще такую киноху заснимем, что Эйнштейн припухнет.
«Эйзенштейн», — мысленно поправил его Никита и захромал с чемоданом на платную стоянку.
— Грохнуть бы его, — глядя вслед артисту, предложил Хариус. — Лишний свидетель. Заложит чуть что, баклан.
— Я тебя скорее грохну, — молвил старший по возрасту и званию товарищ. — Брусникин таких, как мы, сотни стоит. И по нашему делу он не свидетель, а соучастник.
— Разве что, — обиженно буркнул Хариус, но, будто внезапно вспомнив что-то, мгновенно оживился. — Держи, фартовый! Я ее к твоему подъезду отогнал! Нам таких подарков Малюта не подносит!
Брелок с ключами от «Мерседеса» упал в нагрудный карман «продюсерского» кожаного плаща, который был доставлен все тем же Хариусом и который Капкан уже успел накинуть на плечи.
— Да, и вот что. — Хариус неуверенно поскреб щетину на подбородке. — Бумаги Малюта велел мне сразу же в контору отвезти. Ты как, со мной?
— Я с собой, — фыркнул Капкан.
«Ну уж нет, вождь краснорожих. Мой скальп ты между весел не прибьешь. Слушать, как ты при виде доверенности на мое имя молоток и гвозди заказываешь, это — чересчур, — рассудил он здраво. — Уколись, понюхай, взвесь всю свою жадность и глупость. А я отдохну пока».
Ночью Капкан вышел из подъезда. При свете уличного фонаря он рассмотрел брелок на ключах от новенького «Мерседеса-250». В его полую окружность был впаян серебряный якорь.
«Вроде того, что помни, родной, ты у меня на приколе, — неуловимо усмехнулся Павел Андреевич. — Эх, Малюта. Погубит тебя когда-нибудь страсть к символическим игрушкам. Кто предупрежден, тот — вооружен».
Павел Андреевич открыл дверцу, сел и вставил ключ в замок зажигания.
— Что же, — молвил он, положив руки на руль, — настала пора и мне задвинуть по «бану» со скоростью двести пятьдесят.
Оперативная группа, почти сразу примчавшаяся к месту взрыва, застала искореженный подарок Малюты выгоревшим «до железки». За рулем так и замер обугленный скелет. Мина, заложенная Хариусом под сиденье по прямому и непосредственному распоряжению шефа, не оставила водителю ни единого шанса, поскольку ее тротиловый эквивалент был, что называется, с запасом на все случаи жизни.
— Да, прокатился мужик! — Оперативник, прикрыв нижнюю часть лица носовым платком, заглянул в усыпанный пеплом салон «Мерседеса». — Свидетели есть?
Негодующих собралось много. Ударная волна повыбила все стекла почти в пяти домах. «Почти» — по той причине, что в здании на задворках стекла частично уцелели. Со свидетелями оказалось значительно хуже. Единственный свидетель ничего внятного рассказать не смог. Он проходил достаточно далеко от места катастрофы. Проходил бы ближе — тем более ничего бы не рассказал.
— Это было как извержение вулкана, командир! — с жаром описал он криминалисту увиденное. — Столб огня ударил прямо вверх! И грохот, начальник! Грохот! Перепонки заложило сразу, как будто вода в уши натекла после бассейна!
— Вы видели извержение вулкана? — педантично уточнил криминалист.
— Теперь можно сказать, что видел, — философски ответил свидетель.
Алевтина
— Интересная у тебя жизнь. — Людмила, сидя на кухне, рассматривала мужа с неподдельным любопытством. — Ты что, и с пальмы сам прыгал?
Лишенный возможности защищаться, Брусникин выложил на стол проглаженную швейцарским утюгом «Монрови Таймс», отчеркнув ногтем заметку: «Черные буйволы» атакуют!". Людмила, окончившая когда-то спецшколу с английским уклоном, легко расшифровала статью, но это не добавило взаимопонимания в ее диалог с мужем.
— Мой мальчик! — она отложила газету и привлекла Брусникина к себе. — Я поняла! Они избили этого несчастного Дрозденко прямо у тебя на глазах! Представляю, что ты пережил!
Никита всхлипнул, прижавшись щекой к ее упругой груди.
Сцену семейной идиллии разрушил настойчивый звонок. Разумеется, это явилась соседка по этажу Алевтина.
Алевтина имела свойство являться в самые неурочные моменты. Стоило Брусникиным заняться любовью или сесть за ужин — Алевтина была тут как тут. И всегда она забегала на минутку. И всегда оставалась на два часа. И всегда в семейном бюджете Брусникиных после таких визитов пробивалась маленькая брешь. Не то чтобы у Алевтины не хватало собственных средств к существованию — дар ясновидицы и неиссякаемый поток желающих им воспользоваться приносил женщине-медиуму стабильные доходы. Однако заём денег у соседей Алевтина полагала разумным по трем причинам. «Примула, секундо, триас» — так на свой лад выстраивала она порядок аргументации, позаимствовав его у латинских мудрецов.
«Примула»: всякое занятие своевременно. «Учись даже у булыжника, лежащего на твоем пути», — говаривал Алевтине Сторож Восточного Столба Марк Собакин, у которого она брала первые уроки белой магии. «Секундо»: заем — отличная конспирация для сокрытия собственных сбережений. «Триас»: долговые обязательства укрепляют партнерство надежней, чем родственные.
Алевтина, средних лет веселая вдова, помимо того, что принадлежала к сообществу дипломированных магов, была еще и самой убежденной вегетарианкой и безжалостной травницей.
— Практикующий знахарь всегда обязан иметь под рукой естественные природные дары, — внушала Алевтина своей соседке. — Лечить подробное подробным. Такова древняя мудрость. Это значит, что каждая мелочь в организме требует детального подхода, но — комплексного решения.
Снадобья свои она собирала сама, опустошая леса вокруг унаследованных от покойного мужа восьми соток с вагончиком на кирпичных столбах. Строительный этот вагончик служил перевалочным пунктом. Далее запасы целебных трав подвергались транспортировке в московскую квартиру с последующей «консервацией». Две из трех комнат в квартире целительницы походили на сеновал, распространявший по всему подъезду густые тлетворные ароматы.
Наделенная незаурядным гомеопатическим талантом, Алевтина самостоятельно освоила производство «гербалайфов», «бальзамов Биттнера», какого-то «Весобора», гарантирующего стопроцентное похудание, и прочих сильно действующих на воображение продуктов. Первые опыты она, как все мужественные ученые, ставила на себе. В сущности, это была вынужденная мера, с тех пор как знакомые с ней раззнакомились, родственники перестали принимать не только Алевтинины снадобья, но и ее самое, а законный супруг пал смертью храбрых в ходе добровольного эксперимента с настоем красавки. Как предполагал, и не без оснований, Брусникин, Степан Спиридонович просто хотел опохмелиться. Что тем не менее, на взгляд Никиты, не снимало с Алевтины моральной ответственности за его преждевременную кончину. Это, да и прочие деяния целительницы, вызывало у Никиты праведный гнев, но жена его почему-то снисходила до Алевтины.
