Дарья Калинина - Пиф-паф, прекрасная маркиза!
– Дюжинами же неудобно, – удивилась Василиса.
– Как сказать. Вот десяток на сколько можно разделить?
– На два. И еще на пять.
– Правильно. А дюжину?
Василиса попыталась разделить двенадцать в уме и быстро поняла, что тут возможности куда шире. Дюжину можно поделить и пополам, и на шесть, и на три, и еще на четыре.
– Видно, не такие уж дураки раньше жили. Да и считать дюжинами и их частями легко и просто.
– Это уж нет!
– А если фалангами? Смотри, ладонь перед глазами, и все отлично видно. Один палец – это три. Два – шесть. Четыре – двенадцать.
Василиса попыталась освоить новый счет и быстро поняла, что так считать впрямь проще. Никаких счетов или калькуляторов не нужно. Все средства под рукой, верней, на руке.
– Откуда вы получили о них так много информации?
– Разве же это много? – вздохнул Шурыгин. – Хотя отчасти вы правы. Но так уж получилось, что когда мой коллега… кстати, Калязин его фамилия, он еще совсем молодой паренек, но при этом толковый сотрудник. Так вот, когда он пришел за разъяснениями к этому Батурину…
– Чей паспорт использовал покойник?
– Да. Оказалось, что этот человек не чужой староверам, он в свое время, много лет назад, женился на одной из них.
– Из тех, что живут в Малочаевке?
– Нет. Жена Батурина из тех староверов, которые отчасти приняли современный уклад жизни. Во всяком случае, документы у нее в полном порядке, работает в официальном учреждении, исправно платит и налоги, и пенсионные отчисления. Но все же про жителей в Малочаевке жена Батурина кое-что знала. У нее там двоюродная сестра.
– А Батурин этот тоже из староверов?
– Он – нет. Их женитьба в высшей степени уникальный случай, потому что обычно староверы выдают своих девушек за своих же. Именно жена Батурина и сообщила моему коллеге, что в Малочаевке приличных размеров община, которую возглавляет совет старшин, и что они до сих пор умудряются жить по своим законам в обход всех прочих. Разумеется, мой коллега заинтересовался. И поскольку Малочаевка находится на его территории, он воспылал служебным усердием и попытался к ним проникнуть.
– Без толку?
– Абсолютно. И более того, он также выяснил, что кое-кто из администрации района уже неоднократно пытался разобраться с этими людьми, уговорить их хотя бы дома свои зарегистрировать. А то ведь живут на птичьих правах, в любой момент земля может кому-нибудь приглянуться, и сгонят людей с их мест.
– А что? Есть такая угроза?
– Ходят слухи, что на их землю положил глаз один тамошний олигарх. Вроде как и добычу серебра прекратили по его настоянию.
– Разве такое возможно, чтобы по чьей-то прихоти взяли и закрыли перспективный рудник?
– В девяностые все было возможно. А сейчас, пока руки у прокуратуры дойдут, чтобы с бумагами разобраться, много воды утечет. Староверов запросто могут из их домов выгнать и что-то другое на их месте построить.
– И что? Получилось у тех людей из администрации найти хоть какое-то взаимопонимание с жителями Малочаевки?
– Нет. Сколько бы они к ним ни приезжали, сколько бы ни пугали, что землю отберут, староверы общаться с ними не желают. И паспорта брать не хотят. На все увещевания твердят, что ни за что не позволят сатане себя заклеймить. И что число 666, которое сатана положит всякому на чело или правую руку его, они не примут.
– А при чем тут паспорт?
– По их разумению, всякий паспорт – это первая ласточка будущего клейма.
Василиса поежилась. Ехать к таким дремучим людям было страшновато. И еще Хрущ этот где-то поблизости крутится.
– Дикость какая-то, – пробормотала она.
Шурыгин понял, что слишком сгустил краски.
– Да вы не бойтесь, – лучезарно улыбнулся он. – Я вам тут столько всякого наговорил, а зря. Люди-то они мирные. Никогда ничего у них не случается.
– Откуда вы знаете? – хмыкнула Василиса. – Они же к себе никого не пускают! Может, они там регулярно молодых девушек убивают! Кто об этом может знать?
– Зачем вы так? Они мирные люди, в Бога верят.
– Инквизиторы тоже в Бога верили, а людей на кострах жгли. Господи, и куда я еду? Зачем я вас послушалась? Этого Савву Прохоровича убили. У нас в Карповке врагов у него не было. Значит, следы тянутся из этой Малочаевки. И я еду прямо в лапы убийцам!
– Что вы так встревожились? С вами будет охрана.
– Только не в Малочаевке!
– В самом худшем случае староверы просто выгонят вас из Малочаевки. Никаких иных репрессий даже к самым страшным преступникам староверы не применяют. Изгнание – вот высшая мера наказания для них. Невозможность спастись в последние времена вместе с общиной и старичками – вот что в их понимании страшней всего. Не гибель физического тела, а гибель души.
– Что бы вы мне тут ни говорили, а люди эти ведут подозрительный образ жизни.
Но Шурыгин вновь заступился за староверов.
– Ну, не хотят люди паспортов брать, так это потому, что они вообще ничего, что хоть сколько-нибудь выходит за рамки прописанного еще их прадедами, не принимают. Не было в пятнадцатом веке у людей документов, значит, и им не надо. Хотя кое-какие блага цивилизации они все же приняли. Например, поля свои пашут на тракторах вместо лошадей.
– А что еще они из достижений цивилизации переняли?
Шурыгин смутился.
– Кажется, больше ничего.
В общем, из разговора со следователем Василиса уяснила, что дело ей придется иметь с людьми в высшей степени странными. И невольно в голове у нее все время вертелся вопрос: что же связывает Нину Кузьминичну с этими людьми? Похоже, что когда-то Нина Кузьминична знала жителей Малочаевки.
Во всяком случае, старшее поколение точно знала.
Потому что, если жизнь бабушки после того, как они с мужем – будущим дедом Василисы – поселились в Карповке, была ясна и прозрачна, то все, что касалось периода до этого, было скрыто завесой тайны. Бабушка никогда не говорила о своем прошлом, крайне редко рассказывала про мужа, еще реже про дочь. Но Савва Прохорович явился к бабушке, как к старой знакомой, значит, так оно и было.
И тут возникал новый вопрос. Что же заставило этих людей, Савву Прохоровича и других, спустя столько лет вновь искать встречи с бабушкой? Слать к ней сначала письма, а потом и нарочного с письмом? Что им было нужно от бедной старушки, которая едва передвигала ноги? И неспроста же бабушка Василисы согласилась двинуться с Саввой в путь. А когда поняла, что сама поехать не сможет, здоровье не позволит ей одолеть дальнее путешествие, послала вместо себя внучку.
Глава 7
Первым пунктом после прибытия Василисы в аэропорт Сыктывкара стал дом Игната Федоровича Батурина. Так уж получилось, что именно этот человек встречал Василису в аэропорту, обставив встречу с обстоятельностью, которую Василиса замечала за Игнатом Федоровичем и впоследствии.
Хотя он не знал, как выглядит та, кого ему надо встретить, но мужчина не растерялся. Он стоял у выхода с огромным развернутым над головой плакатом, на котором было написано «Василиса». Не заметить его было просто невозможно.
И все же Василиса заколебалась. Никакой ошибки тут быть не могло, этот человек встречает именно ее. Но она была уверена, что ее придет встречать сотрудник здешнего отдела полиции – Калязин, а он был, по словам Шурыгина, совсем молодым, моложе самого Шурыгина. Увы, стоящий с плакатом мужчина совсем не подходил под это описание.
Василиса еще немного подождала коллегу Шурыгина, о котором следователь сладко пел ей всю дорогу от Карповки до Питера, обещая защиту и покровительство, но никто так и не появился. Только мужчина с плакатом, и что-то в нем настораживало Василису.
«Где я могла его видеть?»
Присмотревшись к его лицу, Василиса наконец сообразила, откуда знает его. Его фотография была в паспорте, который они нашли в куртке покойного Саввы.
И тогда Василиса смело шагнула к Батурину.
– Это я! Я приехала!
Батурин радостно ей кивнул и тут же свернул плакат.
– Жена придумала, – пояснил он, смущаясь людского внимания, которое он невольно привлекал к себе до сих пор. – Езжай, говорит, с плакатом. А то как же ты родственницу узнаешь.
– Родственницу?
– А то как же!
– Кому?
– Да уж известное дело кому. Нам!
– Я ваша родственница?
Но Батурин больше ничего не стал объяснять Василисе.
– Жена скажет. У нее язык лучше подвешен.
Он сразу же взял на себя заботу о багаже Василисы, позволив ей нести только самую маленькую сумочку. Василисе новый знакомый понравился. Это был средних лет дядька, рассудительный и спокойный. Было что-то очень основательное во всем, что он делал. Волосы его уже покрылись сединой, но сам он был еще крепок и как-то кряжист. Руки у Игната Федоровича были крепкие и мозолистые, рабочие такие руки.
– Сейчас поедем к нам, – сказал он Василисе. – Сегодня вы у нас отдохнете.
– Неудобно как-то. Может, лучше я сразу в Малочаевку двину? Меня там ждут.
