Елена Логунова - Сеанс мужского стриптиза
– Ага! – многозначительно произнесла я.
– Да, похоже, классический случай, – кивнула она. – Пашина мама разбилась в автомобиле, супруг ее остался вдовцом с мальчишкой на руках и нашел себе новую пару. Прямо по Пушкину: «Год прошел, как сон пустой, царь женился на другой».
– Царь? – переспросила я.
– Бери выше – император! У Пашиного родителя было прибыльное дело под названием «Империя красок» – оптовая торговля лакокрасочной продукцией.
– Образцы ассортимента красок хорошо представлены на волосяном покрове императрицы Надин, – съязвила я.
– Вдовствующей императрицы, – в тон добавила мамуля, которой, как и мне, явно не приглянулась неприятная дама Надин. – Пашин батюшка тоже скончался, теперь его вдовушка всему хозяйка и опекунша юноши.
– В связи с этим у меня есть версия! – сообщила я. – Не исключено, что смерть горничной на совести вдовицы-опекунши, которая пристукнула Нину Горчакову, чтобы подвести под монастырь Поля! Упечь его в тюрьму или в дурдом и жить себе припеваючи, не опасаясь, что мальчик подрастет и заберет управление папиной империей в свои руки! Кстати говоря, не далее как вчера в благородном семействе был шумный скандал, в ходе которого Поль опрометчиво угрожал расправой Нине – за то, что она погубила Паху.
– Пахицефалозавра-то? – с сомнением переспросила мамуля.
Я осеклась. Хрупкая белокурая барышня, в одиночку истребляющая ужасного ящера – это была бы битва почище поединка Бибигона с Брундуляком!
– Есть еще любопытная информация, – почесав в затылке, сказала я. – Покойницу обвиняют в том, что она похитила две тысячи американских долларов и бриллиантовое колье.
– Кто обвиняет?
– Как я поняла, материально пострадавшие.
– Колье небось дорого стоит? За такие ценности вполне могли убить, – рассудила мамуля.
– И я о том же! – поддакнула я. – Мне кажется, этой информацией и нашими соображениями нужно поделиться со следствием.
– Хорошо бы, и оно с нами чем-нибудь поделилось! – вздохнула она. – Я беспокоюсь, почему нам никто не звонит – ни папа, ни Зяма?
Не сговариваясь, мы потянулись за мобильными телефонами.
– Разрядился, зар-раза! – сердито сказала мамуля.
– И мой тоже, – сообщила я.
– А я зарядное устройство дома забыла! – посетовала родительница.
– И я тоже!
Мы переглянулись.
– Ты не в курсе, может, в поселке есть телефон-автомат? – неуверенно спросила мамуля.
– Таксофона, по-моему, нет, но ты можешь попроситься позвонить из дома Надин! – предложила я.
– Попроситься-то я, конечно, могу…
Энтузиазма в голосе мамули не прозвучало.
– А давай, пойдем пешком через лес? – предложила я. – Старожилы ведь бегают к шоссе напрямик, через чащу! А на дороге мы поймаем попутную машину до города!
– А давай! – мамуля неожиданно легко повелась на авантюру.
Не откладывая дела в долгий ящик, мы заперли дом и через обнаруженный мной пролом в штакетнике покинули дачный участок.
Могли бы, конечно, как все нормальные люди, выйти в ворота, но я боялась показываться на улице: вдруг жаждущий баксов и бриллиантов Федор Капустин все еще слоняется по поселку в поисках воровки-горничной.
Увы, моя осторожность сыграла с нами злую шутку! Войдя в лес с задворков, мы не попали на тропинку, ведущую к шоссе, но самонадеянно решили, что найдем потерянный путь чуть позже. Бодро зашагали по хрустящим хвощам и с полчаса петляли между деревьями, стволы которых становились все толще, а мох на них– курчавее и зеленее. Под ногами мягко пружинил ковер опавшей листвы, было тихо, сумрачно и очень красиво. Мы с мамулей перестали разговаривать и шли в почтительном молчании. В благостном настроении мы даже не сразу поняли, что заблудились!
– Э-э-э… А собственно, где мы? – робко спросила мамуля, восхищенно отследив неторопливый полет по расширяющейся спирали ярко-желтого кленового листа.
– В лесу, – убежденно ответила я.
Робость и восхищение во взгляде моей родительницы быстро уступили место раздражению.
– Где именно – в лесу? – требовательно спросила она и даже топнула ножкой. – Ой! Держи меня, я падаю!
– Ничего, тут мягко, – успокоила я, помогая ей вытянуть ногу из кротовьей норы.
– Спасибо, дорогая. – Мамуля нашла глазами подходящий пенек и присела на него. Массируя стопу и морщась, она спросила: – Дюша, тебе не кажется, что мы заблудились?
– Не кажется, – вздохнула я. – Я в этом уверена!
– М-да-а…
Мамуля вздохнула и снова поморщилась.
– Что, болит нога? – забеспокоилась я. – Ты ее не вывихнула?
– Нет-нет, разве что слегка потянула, – она отмахнулась так легко, что я догадалась: просто не хочет, чтобы я волновалась.
Разумеется, я тут же заволновалась. Ничего себе ситуация, а? Мы застряли в дремучем лесу без средств связи и возможности позвать на помощь, да еще маменька ногу повредила! А дело к ночи, и дождь собирается!
Я представила, как километр за километром тащу постанывающую мамулю через дебри и бурелом на своей спине, точно мужественная фронтовая медсестричка раненого бойца. Буря раскачивает деревья, дождь и ветер секут наши бледные изможденные лица, и только волки и лисы недобро таращатся на нас из своих темных нор… Я пригорюнилась. Теперь я знала, что чувствовали поляки, опрометчиво взявшие в проводники Ивана Сусанина.
– Не огорчайся, детка! – сказала заботливая родительница, заметив выражение моего лица. – Мы обязательно выберемся, надо только правильно сориентироваться! Я помню, на уроках природоведения нас учили определять, где север. Он с той стороны, где на деревьях гуще мох!
Она протянула руку к ближайшему могучему стволу и начала выщипывать с него курчавый мох, придирчиво разглядывая добытые щепотки зеленой массы на просвет.
– А зачем нам север? – угрюмо шмыгнув носом, спросила я. – Нам же на дорогу надо, а не на север!
В своем воображении я уже видела, как влеку раненую мамулю по тундре, поросшей редким кустарником и серым ягелем. Буря раскачивает кривые полярные березки, снег и северный ветер секут наши бледные изможденные лица, и только песцы и белые медведи недобро таращатся на нас из-за ледяных торосов…
– На севере тоже есть какие-нибудь дорожные магистрали! – уверенно заявила мамуля и подставила ладонь под первые капли начинающегося дождя.
– Например, Беломорканал! – горько съязвила я и со вздохом поднялась на ноги. – О-хо-хо! Пойдем-ка отсюда, пока не промокли! Не знаю, отыщем ли мы выход на шоссе, но какое-нибудь укрытие найти нужно.
Поддерживая мамулю, я наугад двинулась в темную чащу. Дождь заметно усилился. Поредевший лиственный свод над нашими головами быстро прохудился, стало мокро, зябко и ужасно противно. Очень хотелось оказаться в сухом теплом помещении, лучше всего – дома, на диване, под пледом, с книжкой в руке… Эх!
– Надо найти укрытие, – повторила я.
В роли убежища, где мы с охромевшей мамулей могли бы переждать усиливающийся дождь, мне виделась какая-нибудь могучая ель с плотными водонепроницаемыми ветвями, свисающими до самой земли уютным шатром. К сожалению, в наших краях преобладают лиственные леса и крайне редко встречаются могучие ели, корабельные сосны и прочие гигантские хвойные. Не тайга, чай!
Зато в наших окрестных лесах куда чаще, чем в тайге, ступает нога человека. Более того, порой в них даже катится колесо автомобиля!
– Глазам своим не верю! – прошептала я, увидев на лесной прогалине четырехколесного друга человека.
Принято говорить, что старый друг лучше новых двух, но это явно было сказано не о машинах. Допотопный «Москвич-412», бог знает, когда и как застрявший в лесной глуши, имел такой жалкий вид, что как-то сразу становилось понятно: хозяин транспорта за своим старым другом уже не вернется. Не исключено даже, что он нарочно поступил с ним по примеру беспринципного дедушки из русского фольклора, который в разных сказках то старого кота в лесу бросал, то мальчика-с-пальчик, то не приглянувшуюся мачехе дочку.
Первоначально колер «Москвича» был изумрудным, позже автомобиль неоднократно перекрашивали в разные оттенки зеленого. Теперь, когда краска с машины слезла слоями, местами обнажив и проржавевший кузов, «Москвич» приобрел классическую маскировочную окраску и обнаружить его на местности было непросто. Думаю, в летнюю пору мы с мамулей запросто прошли бы мимо, не обратив внимания на пятнисто-зеленый бугор. К счастью, в осеннем лесу преобладали желтые и красные тона.
– Вот повезло! – бурно обрадовалась я. – Хоть от дождя спасемся! Мамуля, лезь внутрь!
Я подтолкнула родительницу к счастливо обретенному укрытию, но она неожиданно уперлась.
– Это что? «Москвич» – четыреста двенадцать? – брезгливо оттопырив нижнюю губу, молвила она.
