Дарья Донцова - Дантисты тоже плачут
К слову сказать, о художнике почти не сплетничали. Молодой, едва за сорок, богатый, он представлял собой лакомую добычу для девиц на выданье и разведенных молодок. Но никаких шумных романов, никаких громких любовных историй. Одно время даже поговаривали, что Казик «голубой», но слух не нашел подтверждения.
Белозубо улыбаясь, симпатичный художник сообщил в одном телеинтервью, что поляки – однолюбы. И он просто не нашел свою единственную.
Жил Казик, несмотря на миллионы, тихо. Не устраивал шумных вечеринок и застолий, не шлялся по тусовкам, рассказывая о своих планах.
Скорее всего, Новицкий все время просто работал как каторжный.
Услышав фамилию владельца авто, Наташка пришла в безумный ажиотаж и решила сама поехать к нему и узнать, кому из знакомых Казимир давал машину.
Роскошную дверь квартиры открыл пожилой мужик. Он окинул взглядом Наташкин костюм, оценил серьги, часы и, приняв подругу за очередную заказчицу, препроводил ее в мастерскую.
Картина, представшая перед Наташкой в огромной студии, ошеломляла.
Посреди гигантского, неизвестно сколько метрового помещения стоял старенький, заляпанный красками мольберт. Левее находились подмостки с креслом, навевавшим мысли о троне. За царским стулом пламенела штора цвета старого бургундского вина. Вокруг кресла в беспорядке валялись живые розы «Мария-Антуанетта» нежного красного цвета. Тут же возвышалась позолоченная этажерка с эмалевой вазой, наполненной виноградом «Изабелла».
В кресле сидела… Сонька. Бывшая госпожа Арцеулова выглядела ослепительной красавицей. Всегда небрежно стянутые в пучок рыжеватые волосы теперь вольготно лежали на ослепительных плечах. Очевидно, где-то за ее головой находился скрытый источник света, потому что Сонькина шевелюра искрилась и переливалась, как елочная игрушка. Крупное тело Сони, обычно упрятанное в бесполые учительские костюмы, сейчас плотно облегало вечернее платье из белого атласа. На колонноподобной шее сверкало варварски великолепное ожерелье из кровавых рубинов. Элегантные ножки 40-го размера были вбиты в узенькие лодочки цвета бордо. На руках Сонька держала гигантского черного кота с золотой цепочкой на шее. На цепочке висел колокольчик. Увиденная картина настолько ошеломила подругу, что она сумела только пробормотать:
– Соня, брось кошку, у тебя же аллергия!
Удивительно похожая на героиню германского эпоса, Соня проговорила каким-то не своим, грудным и чарующим голосом:
– Не поверишь, Наталья, но от Клауса у меня нет аллергии.
Стоящий у мольберта высокий красивый мужчина в старых джинсах и клетчатой рубашке повернулся к Наташке, потом обратился к Соньке:
– Любимая, познакомь нас.
– Знакомьтесь, – проговорила Соня, царственно поднимаясь со своего трона, – Казимир Новицкий, мой жених, Наталья Макмайер, баронесса.
– Побойся бога, – не выдержала Наташка, – какой жених, ты же замужем!
– Уже нет, – небрежно заметила новоявленная Брунгильда, поглаживая омерзительного Клауса. – Господин Арцеулов выгнал меня на улицу, оставил одну в чужом городе без денег. Спасибо, судьба послала Казика, а то ведь я могла сейчас лежать на дне Москвы-реки.
И женщина прижала пальцы, унизанные кольцами, к вискам, подчеркнув драматизм сказанного этим новым, незнакомым Наташке жестом.
Ошалелая Наталья машинально пересчитала перстни – семь штук!
Художник заволновался:
– Дорогая, тебе нельзя нервничать, помни о своей мигрени. Если баронесса не обидится, отложим разговор на другое время.
– Нет, милый, – проворковала Сонька, – ситуация и в самом деле двусмысленная, и ее следует разрешить как можно быстрей, нельзя пятнать честную фамилию Новицких.
– Какое благородство, – восхитился Казимир, – ради чести забыть о слабом здоровье!
Угольно-черный Клаус добавил: «Мяу» – и тренькнул колокольчиком.
Наташке показалось, что она находится среди персонажей сказки Гауфа.
Приехав домой, подруга незамедлительно собрала в гостиной военный совет.
– Приедет сладкая парочка часов эдак в восемь. Казик сказал, что раньше не получится: он хочет поработать, а потом Сонька должна отдохнуть, покушать, принять ванну.
При этом сообщении Левка взбесился, и именно в этот момент на сцене появилась я.
К визиту блудной жены подготовились основательно. Наташка влезла в серебристый брючный костюм, в котором ездила на церемонию вручения премий на Каннском фестивале. Из драгоценностей практически ничего, только у воротника камея бабушки Макмайер. Зайка нацепила простенькое черненькое платьице, цена которого в салоне «Шанель» равнялась месячной зарплате служащего банка; на тоненьких руках загадочно мерцали сапфировое и брильянтовое кольца. Аркадий предпочел спортивный стиль – рубашка и простые слаксы от Пако Рабанна. Машка надела форму своего суперпрестижного лицея – юбочка в складочку до середины лодыжки, белая блузка, строгий синий пиджак с двумя буквами на кармане «L. A.». Кто знает – поймет. Кошки разгуливали в жемчугах, Жюли прикрепили к челке изумрудную подвеску, Снап бряцал серебряным ожерельем с бирюзой, Хуч был украшен аметистами. Маня, ругаясь сквозь зубы, пыталась подобрать золотую цепь для необъятной шеи Бандика.
– Боюсь, цепей такого размера нет, – проговорил Аркадий, глядя на ее старания.
– Есть, – уверенно сообщила Маня, – в Тунисе на пляже видела одного русского, шея толще, чем у пита, так на нем целых две висели. Ладно, надену на Банди гранатовое колье, на белом пятне будет хорошо смотреться.
Ровно в восемь раздался звонок домофона. Мы молча сидели в гостиной, изображая семейный отдых. Наташка с вязаньем в руках, Зайка и Аркадий за лото, Маня с пяльцами.
Я держалась особняком. Причиной тому было ярко-красное воздушное платье на чехле. Меньше всего хотела его надевать, но гадкие дети с криком нацепили на меня ужасающе узкий футляр. Поверх чехла волнами громоздился алый шифон. Стоило сесть и чуть-чуть согнуть спину, как нижняя юбка начинала угрожающе потрескивать, а тесемочки, поддерживающие лиф, тут же соскальзывали с моих костлявых плеч. Пришлось поэтому принять позу загадочной дамы, стоящей у окна и смотрящей вдаль.
Подготовленные Наташкой, мы с замиранием ждали появления экзотической пары. Глубокое разочарование постигло всех, когда художник и Сонька вошли в комнату.
Портретист был в простых вельветовых джинсах и самой обычной коричневой рубашке. Точно такое же одеяние красовалось и на блудной жене. За это время Сонька приобрела удивительный цвет лица – розовый, как у молочного поросенка.
– Разрешите представиться, – проговорил молодой человек, – Казимир Новицкий, а это Софья Арцеулова.
– Не надо нас с Сонькой знакомить, – пробормотал Кешка, – всю жизнь знаем данную даму.
Художник весело улыбнулся.
– Конечно, знаете, но вроде в обществе принято представлять даму, с которой пришел.
Его открытая, радостная улыбка оказалась такой заразительной, что мы не выдержали и разулыбались в ответ.
– А он симпатичный, – прошептала Зайка.
«И даже очень», – подумала я.
– Где же вы познакомились? – не выдержала тактичная Маня.
Казимир словно ждал подобного вопроса, потому что немедленно начал рассказывать.
В тот запомнившийся ему на всю жизнь день Новицкий поехал на вьетнамский рынок, где иногда покупал аксессуары для полотен. Он бесцельно бродил по узеньким проходам, когда возле одной из лавчонок приметил женщину, примеряющую шляпку. Незнакомка сдернула с головы чудовищный вязаный колпак, шпильки выскочили, освобожденные рыжие волосы цвета морковки, вымоченной в апельсиновом соке, вырвались наружу. От неожиданности Казик остановился, и в этот момент дама уронила шляпку. Поляк галантно подал ее растеряхе и увидел чудесные незабудковые глаза и молочно-белую кожу. Новицкий потерял голову. Дама необыкновенно походила на портрет, который он написал в шестнадцать лет, придумав образ «таинственной незнакомки».
Художник познакомился с красавицей. Прогуляв несколько часов под дождем, Казик обнаружил у своей собеседницы острый ум, оригинальное чувство юмора и редкую проницательность. Короче говоря, в восемь вечера он сделал предложение руки и сердца. Незнакомка сразу сообщила, что замужем, но брак несчастлив, и обещала подумать. Они встречались еще несколько раз, а потом поздно ночью Соня пришла на квартиру к Новицкому, сообщив, что муж выгнал ее на улицу. С тех пор они живут вместе и очень счастливы.
Мы слушали, разинув рты. Неужели это о нашей Соньке? Ум, чувство юмора, проницательность? Неужели маленькие серенькие глазки могут показаться незабудковыми, а пережженные химической завивкой волосы – тициановскими локонами?
Раздался стук, дверь распахнулась, и на пороге появилась Ирка. Никогда раньше не видела домработницу в подобном наряде. Поверх черного шелкового платья был повязан кружевной фартук. На голове у Ирки громоздилась белая наколка. Всем своим видом она напоминала Сюзанну из «Женитьбы Фигаро».
