Дамочка с гарантией - Татьяна Игоревна Луганцева
Он с трудом встал на ноги, ощутив резкую боль в руке. Мартин вырвал капельницу из вены и постарался удержать равновесие. Ничего из одежды, кроме женских трусиков, лифчика и маленького белого медицинского халата, он не увидел. Поэтому Мартин сорвал полотенце, которое висело в палате рядом с раковиной, и обмотался им на талии. Его мощная фигура в этой набедренной повязке напоминала древнегреческого бога. Держась за руку, из вены которой сочилась кровь, он вышел из палаты в большой коридор.
Мартин почти сразу понял, что находится в усадьбе, принадлежащей их семье, а конкретно — в том крыле лечебницы, которое оставили для психически больных. Две трети шикарной усадьбы было переделано под пансионат и санаторий для отдыхающих на любой вкус и кошелек. Это было старинное здание с высокими арочными потолками, мозаикой и антикварными хрустальными люстрами. Когда-то давно им со Стефанией Сергеевной предлагали сделать в этой усадьбе музей или выставочный зал. Но они тогда решили, что не могут выкинуть психически больных людей, которым некуда деваться, на улицу. Даже сейчас пациенты еще оставались в изолированной части крыла.
Потом, на их руках находилась Настя, покалеченная жена Мартина, которая нуждалась в реабилитации и поддержке. Да и вообще, хотелось сделать так, чтобы люди приезжали на море, отдыхали и лечились, кому надо. Для себя Мартин с матерью оставили апартаменты с видом на море, которые никогда не сдавались отдыхающим.
Мартина сильно шатало, так что он бился плечами то об одну стенку, то о другую. Ноги его подкашивались. Он споткнулся о какой-то столик с инструментами, который перевернулся с громким шумом. Мартин остановился и прислонился лбом к стене. Конечно, он понял, что находится в том самом закрытом крыле своего же пансионата. Как и почему он там оказался, Мартин не помнил. Сейчас он хотел одного — выбраться отсюда. В палаты душевнобольных заходить было бесполезно, для общей безопасности на всех окнах стояли решетки. У этих пациентов все было отдельное, и своя столовая, и своя территория для прогулок за забором. Выбраться можно было только через пост охраны. Туда Мартин и направился.
Мужчина средних лет вытянулся в струнку, вылупив глаза.
— Мартин Романович… как вы здесь? В таком виде…
— Это я у вас должен спросить, что я здесь делаю и почему в таком виде, — ответил Мартин. — Открывайте дверь!
— Но вы здесь вроде как на излечении. Я не медик. Слух прошел, что хозяина здесь положили в комфортные условия, — растерялся охранник. — Надо бы с Аркадием Михайловичем поговорить. Он даст добро, и я вас выпущу. Вы выглядите очень бледным, — сглатывая слюну, добавил он в конце, словно в свое оправдание.
Темные глаза Мартина помрачнели еще больше. Несколько секунд он смотрел в лицо охранника, пока тот не опустил глаза, и проговорил:
— Это на каком основании вы меня здесь удерживаете? Вы правы, я слишком хреново себя чувствую, чтобы еще вступать с вами в дискуссию. Я просто еще раз предлагаю вам открыть дверь или я просто сейчас выбью ее ногой.
— Хорошо, как скажете, — вскочил охранник, отпирая замок.
— Сколько я здесь? — спросил Мартин.
— Сутки.
— Сутки? Какие новости по самолету? Надеюсь, вы в курсе, что произошла авиакатастрофа?
— Конечно, в курсе. Все знают.
— И меня вырубили на сутки? Кто это сделал?
— Я… Я не знаю, поговорите с главным врачом, он точно в курсе. Новостей никаких, никого не нашли.
Мартин оперся о стену.
— Вы не врете мне?
— Что вы, Мартин Романович, конечно нет. Никаких известий. Тот пилот в городской больнице так и не пришел в себя. Другие два члена экипажа и трое пассажиров числятся пропавшими без вести. Мартин Романович, что с вами? Ну, куда вы в таком состоянии? Вы правда плохо выглядите… Позвать врача?
— Нет, — рявкнул Мартин и вышел из этого отсека.
— Мартин Романович, вы им ничем не поможете. Куда вы в таком виде? — крикнул ему в широкую спину охранник, но Мартин оставил его слова без ответа.
Он не обращал внимания на косые взгляды, которыми одаривали его немногочисленные встреченные люди. Мартин поднялся в свои апартаменты, он знал, что там есть хоть какая-то одежда. В этот раз он так быстро вылетел из Санкт-Петербурга, что не взял вообще ничего из вещей. В апартаментах он принял холодный душ, который, впрочем, не привел его в чувство, надел хлопковые штаны темно-серого цвета и белую футболку известной брендовой фирмы. Его тело трясло, все мышцы ломило.
«Чем они меня обкололи? — размышлял Мартин. — Но это я еще узнаю у Аркадия Михайловича, и не дай бог, он не даст мне внятного ответа. Как я мог вообще выпасть из жизни на сутки?! Целые сутки! Когда Яне так нужна моя помощь…»
Мартин вышел из номера и поспешил к развернутому центру спасения. Но Мартин не увидел там никакой активности, наоборот, все было тихо и спокойно. Складывалось впечатление, что люди вообще никого не ищут и уже сворачивают свой штаб. Мартин увидел следователя из Питера, Анатолия Анатольевича, и кинулся к нему.
— Толя! Как ты допустил? Меня вырубили на месяц, тьфу! На сутки! Но для меня в этой ситуации сутки равны месяцу! Впрочем, в этом я потом разберусь.
Ты скажи мне, как там с поисками? Что нового? Толя, чего ты отворачиваешься? Говори всю правду! Ты что?
— Мартин, успокойся. Что ты налетел? Ты был в таком состоянии, что тебя на самом деле надо было спасать. Ты бы умер от разрыва сердца.
— Прекрати! Что с Яной?
Анатолий Анатольевич чувствовал себя не в своей тарелке. Он просто не знал, куда себя деть и куда смотреть.
— Пойми, все бессмысленно… — наконец выдавил он.
— Что? — не понял Мартин.
— Операцию свернут завтра, и больше ничего нельзя будет сделать. Сегодня, вот прямо сейчас, спасатели в последний раз вышли на острова. Все острова уже осмотрены в полном объеме вдоль и поперек. Людей не нашли. Пойми, Мартин, мы не одного человека ищем, а пятерых. И не обнаружен больше никто. Надо учитывать, что ошметки разметало на несколько километров, и в основном над морем. Там такая глубина, водолазы прошли для проформы, но найти тело в море… это — редкий результат. Течение, отлив, прилив и не точное место. Мартин, не смотри на меня так, но водолазы уже улетели, они не будут осматривать все море! Ты же понимаешь.
— Я понимаю?! Как ты так можешь говорить? Я ничего
