Благочестивые вдовы - Нолль Ингрид
Катрин хотела оставить машину в Грисвальде и настырно требовала моего согласия. Зачем ей понадобилось мое одобрение, не знаю, но пришлось немножко повосхищаться ее идеей, иначе она бы не отстала.
– А после пойдем, посмотришь на мою итальянскую группу. – Похоже, Катрин боялась идти на работу без сопровождения.
По пути домой мы купили вино и оливки, сыр и хлеб, чтобы расслабиться, запершись от всего мира, у телевизора с каким-нибудь глупым фильмом в вечерней программе.
Нам помешали: неожиданно зазвонил телефон – мы обе разом вздрогнули. Никто же не знает, что мы здесь! Должно быть, звонят этнографине. Я подняла трубку. Оттуда меня окатило таким потоком площадной брани, что я сначала оторопела и могла только молча слушать. Насладившись, я без слов передала трубку Катрин. Та недоверчиво прислушалась – лишь на секунду – и бросила трубку, как холодную гадину.
* * *На следующий день, прежде чем подойти к воротам Народного университета, Катрин отправила меня вперед. Но ни сутенера, ни других подозрительных личностей возле здания не наблюдалось, и мы беспрепятственно прошли. Сразу к директору.
– Сейчас он завопит: «Buona sera, Caterina!» [18]He пугайся, он всегда так, чуть только меня увидит: несколько лет назад он сам посещал такие же курсы, – предупредила меня Катрин.
Мы вошли в кабинет.
– Привет, Бернд! – сказала Катрин.
Бернд не обманул ожиданий и ответил итальянским приветствием.
Меня она представила как свою коллегу. Директор протянул руку и пробубнил:
– Копенфельд. – В глазах интерес. – Где вы преподавали?
– Во Флоренции, – очень быстро ответила Катрин, не дав мне даже рта раскрыть. – Майя изучала историю искусства и итальянский. Сейчас, на каникулах, она приехала на две недели и могла бы иногда меня заменять, если вы не возражаете…
– Нет проблем, если вам так нужно. – И Бернд Копенфельд обратился ко мне: – Как приятно, что такая молодая девушка – дипломированный историк! Законченное образование – такая редкость сегодня. И как вам повезло, что вы живете во Флоренции – настоящей жемчужине среди всех городов Европы!
Две-три умные фразы о городе из тех, что вызубрила для своих экскурсантов, я все-таки вспомнила, чем подтвердила только что присвоенную мне квалификацию и сразила его окончательно.
– И вот еще что, Бернд, – сказала Катрин, – ты, наверное, знаешь, что я разошлась с мужем. Если он сюда позвонит, не давай ему, пожалуйста, моих координат: он так вспыльчив. И уж тем более если он подошлет кого-то.
– Моника! – крикнул директор в сторону приемной, откуда показалась секретарша в модных дымчатых очках. – Если кто-нибудь будет спрашивать о Катрин, то пожалуйста…
– Извините, я не знала! – охнула Моника. – Вчера утром один господин, имя не расслышала, спрашивал о расписании фрау Шнайдер. Сказал, что старый знакомый и хочет встретить ее после занятий. Звучало вполне убедительно. Еще он записал адрес Катрин в Дармштадте. Я сделала что-то не так?
Начинался урок, мы пошли в класс. Курс итальянского для путешествий слушали в основном дамы между сорока и пятьюдесятью, пара гимназистов и супруга-пенсионеры. Они уже знали основы итальянского произношения и несколько стандартных фраз вроде «come sta?». [19]Вдохновленная той давней лекцией Катрин о премудростях преподавания, я чувствовала в себе силы при необходимости тоже слегка поучительствовать. Любознательные домохозяйки, грезящие о соблазнах Италии, одна за другой читали отрывки из учебника. Это было весьма забавно, я растроганно привалилась к батарее и решала, пойти мне покурить или не пойти. В поисках ответа я посмотрела на улицу – наш вчерашний враг стоял на прежнем месте.
Меня прошиб пот. Но нельзя, нельзя, чтобы Катрин заметила, что я нервничаю и отчего. Она и так не в форме: рассеянна и не может сосредоточиться, ученикам отвечает невпопад… Как же мы выйдем сегодня? Нельзя ведь ежедневно появляться как мать с котеночком.
В классе еще отдавалось эхом разноголосое arrividerci, [20]а я уже ткнула пальцем в окно: что дальше?
Катрин не стала, по своему обыкновению, вздыхать – удивительное дело, – а предложила:
– Сейчас Бернд тоже заканчивает, у него машина в гараже, в подвале. Попрошу его нас подвезти. И заодно поговорю о деньгах.
Директор заверил: у него самого только двадцать марок в кармане, и он не даст ей аванс, но охотно подвезет. Втроем мы спустились на лифте в гараж, где не было ни души (хорошо!), и выехали в направлении Музея художественных ремесел. Я вспомнила, что давно собиралась туда сходить, сейчас он вполне годился, чтобы запутать между экспонатами следы. Пока ехали, нам пришлось выслушать историю болезни фрау Копенфельд. Ну ладно, ведь чем-то мы должны расплатиться за его любезность.
Все бы ничего, но к нашему приезду музей закрылся. Странно, я все время прихожу к закрытым дверям музеев и галерей, судьба, наверное… Культурная программа сузилась до зеленого кафе у стен музея.
В таком месте я бы осталась жить: здесь продавали мороженое на любой вкус. Я невольно подумала, что мы с Корой каждое лето съедали, должно быть, целую тонну мороженого: каникулы мы всегда проводили вместе, и наши проказы и приключения неизменно завершались порцией сладкого счастья. «Кассата» таяла в вазочках, а мы болтали, и с каждым взрывом смеха на нас и вокруг нас прибавлялось жирных липких клякс. Теперь я бы рассказала Коре, что тот сутенер так и топчется у ворот, ноги у бедняги, наверное, затекли… Эта мысль меня рассмешила, и, забыв, что сижу в самом центре деловой жизни Франкфурта, я фыркнула и заржала, как тинейджер, и с ловкостью моего четырехлетнего сына заляпала мороженым учебники Катрин.
У Катрин вырвался недовольный возглас:
– Тебя не поймешь: то плачешь без причины, то смеешься как безумная. Только и жди, что ты выкинешь в следующую секунду. Между прочим, это симптомы мани акально-депрессивного психоза, обратись к психиатру!
Если тебя родила женщина, которая вскоре в приступе депрессии наложила на себя руки, то ты не можешь быть психически здоровым человеком, и намеки такого рода даром не проходят. Видно, Катрин поставила мне верный диагноз – от ее слов слезы брызнули у меня из глаз. Не понимая, в чем дело, растерянная Катрин кинулась меня утешать.
– Позвони своей подруге, – гнусаво попросила я в носовой платок, – только от нее Эрик мог узнать, где ты работаешь.
Постепенно и мои нервные клетки таяли. У нас действительно проблемы? Что задумал Эрик – вернуть картины или убрать Катрин?
– Мне надо уехать, – причитала Катрин, и я понимала почему. – Я дорожу своим местом, но, кажется, лучше пока скрыться.
Тут я начала догадываться, что должна буду греть ее кресло, пока она не увезет картины и не превратит их в звонкую монету.
Катрин позвонила из дома своей подруге, и мы почувствовали, что запахло жареным. Сразу же, в день похищения картин, Эрик разыскал Ширли и угрозами вынудил ее признаться. А Ширли никогда не была героиней подполья, в итоге она проболталась о Народном университете.
– Но ведь это – публичное место, я подумала, что там он не накинется на тебя с кулаками.
– Глупая курица! – возмущалась я. – Она должна была тебя предупредить! Например, записку в секретариате оставить.
– Не все ж такие умные, как ты! – хмыкнула Катрин. Она приняла решение: – Я попытаюсь продать картины или для начала одну из них. Остальные нужно получше спрятать. Как думаешь, Кора не могла бы помочь?
Наглые измышления Катрин повергли меня в шок: идти на поклон к Коре я совсем не собиралась! Мое контрпредложение на первый взгляд казалось странным, но все гениальные планы опираются на удивительные идеи. Где-то в моем чемодане тихо ждала своего часа визитка австрийского коммерсанта из поезда, который предлагал мне работу. Недолгие поиски увенчались успехом, и я позвонила в Инсбрук.
