Иоанна Хмелевская - Кровавая месть

— А ей-то что эта бормашина сделала?

— Как «что»? Разве я тебе не рассказывала? Странно. Мне казалось, рассказывала.

— Ничего не потеряно. Раз не рассказывала, скажи сейчас. Охотно послушаю.

— Ничего охотного. Может, я того… хотела быть жутко тактичной? — задумалась над странностями своего характера Боженка. — Ну, и на хрен нам сдались эти нежности, надо было сразу всю правду-матку на тебя вывалить. Самое большее, невзлюбила бы ты меня, а потом бы пожалела, что невзлюбила. Давай-ка соберись, настройся душевно.

Майка настроилась душевно.

— Эта жирная сильфида бегала за твоим Домиником, только ветер свистал, — жёстко начала Боженка. — То бишь была жирная, а теперь так похудела, любо-дорого… Слушай… — вдруг сообразила она. — Может, мне тоже побегать за твоим Домиником? Он бы неплохо заработал на этом — почём-ни-будь там за каждое кило…

Несмотря ни на что, предложение показалось Майке интересным.

— Он за идею работает, — вздохнула она с сожалением.

Боженка поёрзала в кресле и засопела:

— Ну, нет, так нет, можно и задаром. Ведь Анюта бегала, заигрывала, глазки строила, задерживалась после работы, такая сделалась услужливая, аж тошно… Погоди, ну, об этом-то разве я не говорила?

— Об этом да.

— Ну, слава богу! Чаёк-кофеёк конструкторам заваривала исключительно из христианского милосердия, ведь они, бедняжечки, столько работают, но скажу тебе как на духу, я-то думала, что она за Стефаном так увивается или за Павликом. Что до Стефана, так я бы и слова супротив не вякнула, пусть бы его хоть с кашей съела, так его Зоське и надо, а Павел себя в обиду не даст, сам не промах. И тут вдруг такой финт — Доминик! А твой Доминик вежливый, воспитанный — манеры времён ещё до Первой мировой, рыцарь, чёрт побери! — нежный плющик, что ему на шею вешается, не станет грубо стряхивать. Ну, дурища и решила, что дело на мази. Как там оно в реальности было, точно не скажу, больше она ничего не выплакала и не высморкала, но, похоже, продолжала надеяться и худеть. А тут, откуда ни возьмись, Вертижопка!

По неизвестной причине в тоне Боженки зазвучал мрачный триумф, как будто она с кем-то пари держала на Вертижопкины победы. Но тут же оказалось, что совсем наоборот.

— Я поначалу не поверила и даже пальцем у виска покрутила, тогда-то её и прорвало. Вертижопка ей самолично говорила… Они ведь подругами были! Лучшими! Что она на Доминика глаз положила и уже давно, и он на ней женится, уж она об этом позаботится, поскольку хочет быть госпожой начальницей, а на остальных ей плевать. Анюта даже опешила. Одно дело служебный романчик, а такие заявки — совсем другое, у него же, между прочим, жена и дети есть. На что та лахудра очень конкретно описала, где она видала и жену, и детей. И что ей только бы поближе к Доминику подобраться, и тому хана. А уж как она круги наматывала, ты сама была свидетельницей, плоховато сперва получалось, да, видно, заловила!

Ни слова не говоря, Майка отправилась к холодильнику за новым пивом. И в самом деле, манёвры Вертижопки она как минимум раз наблюдала собственными глазами. И пренебрегла. Ведь не могло же такое барахло, как эта вертлявая потаскушка, представлять угрозу нормальной семье. Разве такое заслуживает серьёзного отношения? Как Доминик повёлся?

Она вернулась с холодными банками в гостиную.

— Хочет стать госпожой начальницей, говоришь… — сказала она ехидно. — Только и всего?

— В смысле женой начальника, ну, как генеральша — жена генерала. В Доминика, по словам Анюты, влюбилась по уши, но и в социальный статус тоже. Вроде как охранник на входе на неё ноль внимания, а ей хочется, чтобы кланялся, мамой клянусь, у неё не только задница, но и мозги набекрень… Слушай, там ещё всякое разное есть, ведь как у этой дурищи фонтан забил, так и не затыкался. Сущая Ниагара, всё подряд слезами изливала, а я теперь стараюсь это тебе как-то по порядку. Тебе лучше тематически или хронологически?

— Ты вроде уже начала хронологически.

— Разве? Ты уверена?

— Анюта стала на него вешаться первой, а с Вертижопкой, как я подозреваю, делилась сладостными впечатлениями. Та позавидовала и отправилась на охоту, зверь и угодил в ловушку. Хронологически, правильно?

Боженка уставилась на подругу в полном изумлении:

— И ты всё это так спокойно сносишь?

— Ничего я не сношу, просто до сих пор не верю, не может такого быть.

— Может, и не может, а есть, — афористично заметила Боженка. — Я поняла: до тебя, похоже, ещё не дошло.

— И не дойдёт, — заверила её Майка каким-то странным тоном. Ангельски-твёрдым или, если угодно, твёрдоангельским.

— И что теперь?

— Коплю знания, а знание — сила, — задумчиво сообщила Майка. — Теперь мне ясно, зачем ему развод.

— Что?

— Развод.

Боженка поперхнулась пивом:

— Он хочет развода? Я не ослышалась?

— Не валяй дурака! — вышла из терпения Майка. — Чего ещё он может хотеть, если эта соблазнительная крутовёртка мечтает стать, как ты выражаешься, госпожой начальницей проектной мастерской? А двоежёнство у нас уголовно наказуемо.

Некоторое время подруги молчали.

— Никогда в жизни, — нарушила молчание Боженка, — не приеду больше к тебе без приличной пол-литры. Сорок градусов как минимум. Такие разговоры — вещь крайне вредная, а психику надо поддерживать. А то мозги растекутся…

Майка опять удалилась на кухню и вернулась с бутылкой.

— На, хорошо, что напомнила. Водка, слава богу, не киснет, осталась ещё с Пасхи. Открыли к селёдочке, с тех пор и стоит. В холодильнике. Не нагрелась.

— А селёдочка? — не смогла сдержаться Боженка.

— Селёдочка столько не выдержит. Съели. Зато есть оливки. Давай, переберёмся пировать за стол…

Боженка была только «за», чтобы жуткие погребальные декорации не портили аппетит. Теперь она сидела спиной к Майкиным похоронным фантазиям. Пока меняли дислокацию, извлекали из буфета водочные рюмки и компотницу под оливки, она осваивалась с мыслью о разводе Доминика.

Надлежащий напиток позволил вернуться к затронутой теме.

— Ну, теперь будут сопутствующие обстоятельства, — сделала анонс Боженка. — И только попробуй сказать, что не хочешь слышать, ни в жизнь не поверю…

— Опять ты вокруг да около, — прервала её вконец потерявшая терпение Майка. — Разве я похожа на кретинку? Как я могу не хотеть, если только что сама тебе насчёт знаний толковала! Давай, выкладывай, кулисы бывают интереснее самого представления.

Боженка не возражала.

— Так вот, Зютек тоже не верит. Сама понимаешь, он не слепой, а она его бросает ради Доминика, но странно как-то бросает, вроде и бросила, а в то же время держит на коротком поводке…

— Чтобы совсем ветром не унесло…

— Я всегда знала, что ты догадливая. А он весь издёргался, потому как… тут я не очень в теме… будто бы у олуха жена была, и он её бросил из-за Вертижопки. Кажется, это я тебе тоже рассказывала. Развёлся он вроде легко, потому как детей не имели. Но сколько-то времени на это ушло.

— И почему на ней не женился?

— Да вроде не успел. Процедура эта разводная только-только кончилась… забавно — мост разводной, а процедура… так вот, а эта сука уже на Доминика нацелилась и начала носом крутить…

— Интересно, есть у неё хоть что-то, чем она не крутит?

— Чего не знаю, того не знаю, у меня с анатомией всегда было туго… А ещё Анюта… О господи! — Боженка резко затормозила, кашлянула, икнула и протянула Майке свою рюмку. — Дай мне ещё лекарства, я же не хотела тебе говорить… Вот, холера.

— Куда уж хуже, — поморщилась Майка, щедро плеснув медикамента подруге. — Валяй, буду знать, на чём стою.

— Он такой симпатичный, — жалобно проговорила Боженка. — И весёлый. И доброжелательный.

— Кто?

— Доминик. Не зацикливается на негативе, верит, что всё будет хорошо…

У Майки всё внутри так и оборвалось. Рассыпалось на мелкие кусочки. До сих пор она держалась просто отлично, но тут вдруг её железобетонная оборона дала трещину. Ведь это было главное и ценнейшее достоинство Доминика — его оптимизм, его жизнерадостность, его непоколебимая уверенность, что всё будет хорошо! Такое заразительное, оно поддерживало и помогало пережить самые тяжёлые минуты, преодолевать катастрофы. И что интересно: в конце концов, он оказывался прав. Незачем было посыпать голову пеплом — худо рано или поздно подыхало и превращалось в добро.

Нет! Взять себя в руки! Она тоже в состоянии внушить себе, что всё будет хорошо. Без всякой посторонней помощи, и пропади оно всё пропадом!

Майка схватила свою рюмку, которой до сей поры пренебрегала, ограничиваясь пивом, одним махом проглотила лекарство и гигантским усилием сгребла в кучку рассыпавшиеся обломки силы воли. Моментально их сцементировала, временное оно временное, но, как известно, нет ничего более постоянного… И нечего Боженке здесь заикаться!