Людмила Милевская - Почем фунт лиха
— Мужик тоже имеет право выбора, — отпарировала Нелли. — Если он выбрал меня, если решил купить шампанское, торт и самосвалик Саньке и подарить нам три счастливых дня, полных нежности и ласки, так что же мне теперь, по-твоему, отказываться?
— Нет, ну это слишком! — по-настоящему взвыла я. — Это какую же змею я пригрела на своей груди! Ты целых три дня жрала торт, пила шампанское и валялась в постели с моим Павлом, а потом с заметным чувством превосходства сообщаешь об этом мне? Я не ослышалась, это так?
— Все так, — охотно подтвердила Нелли, игриво поддергивая на свою пышную грудь кофточку. — Все так, и что с того?
Я просто взбеленилась от ее нахальства.
«Зря она не учитывает, что я за рулем, — подумала я, с трудом сдерживая в себе многочисленные желания. — Зря эта драная кошка с челкой, эта груда жира (на боках и сзади), эта холера, годная лишь на то, чтобы травить человечество, возомнила себя Клеопатрой. Ей надо бы уже сейчас собирать деньги, а то года через три придется платить по самой крутой таксе тому, кто согласится, рискуя жизнью, лечь с ней в одну постель, не говоря уж обо всем остальном».
Мне жутко захотелось поделиться своими мыслями с Нелли, но я удержалась, поскольку была за рулем.
— Так знаешь, кто ты после этого? — срываясь на шепот — высшее проявление моего негодования, — спросила я.
— И знать не хочу, — заявила Нелли. — Тебе вредно бывать в Питере: сразу становишься совершенно несносной. Этот город плохо на тебя влияет: перестаешь понимать элементарные вещи, превращаешься в ханжу. Будь проще, и люди к тебе потянутся.
Да не хочу я, чтобы ко мне тянулись. И что мне предлагает эта нахалка: терпеть ее свинство лишь на том основании, что мой папа — москвич, а мама — ленинградка?
Да, я с детства буквально разрывалась между этими городами. Родилась и жила в Москве, там же ходила в школу, но зато все каникулы проводила в Ленинграде. Здесь же состоялась моя первая любовь, здесь я была счастлива под опекой своей ненаглядной бабушки Анны. Потом неслась в Москву, где в кругу друзей бывала весела и счастлива не меньше.
В общем, я отдала свои душу-сердце двум городам и живущим в них родственникам и друзьям. По этой причине оказалась изгоем везде. Питерские друзья и родственники обвиняли меня в московской простоте и плебизме, московские — в питерской заносчивости и снобизме. Я выросла между двух огней, климатически все же выбирая Москву.
— Знаешь что, Нелли, — сказала я, чувствуя, что нервы мои на пределе, благо причин для этого достаточно, — знаешь что, вижу, ты отдохнула, раз завела столь рискованный разговор, а потому садись-ка за руль, а я подремлю.
Моя подруга была готова к чему угодно, только не к этому. Подобное наказание казалось ей чрезмерным. Ее уму непостижимо, как это так: сидеть и молчать, когда в непосредственной близости нахожусь я.
— Что хочешь, только не это, — взмолилась она. — Я, конечно, сяду за руль и даже поведу машину, но только ты меня не бросай. Поспишь дома.
Нет, ну как вам нравится такой эгоизм? А я еще полчаса назад считала себя не подарком. Кто же тогда Нелли?
— Хорошо, — сказала я, — на заднее сиденье не полезу, останусь с тобой, но если засну — не обессудь.
— Не беспокойся, не заснешь, — уверенно пообещала Нелли.
И она оказалась права. До самой Москвы мне не удалось глаз сомкнуть, обсуждая все сложности моего пребывания в Питере.
Нелли, когда захочет, может быть восхитительной собеседницей. Где надо кивнет, где надо охнет, вовремя вставит нужное слово, очень кстати проявит сочувствие и вообще на что угодно пойдет, лишь бы не оставаться наедине со своими мыслями. Боюсь, они вообще появляются у нее лишь в присутствии собеседника, как слюна у павловской собаки при зажженной лампочке. Порой у меня складывается впечатление, что Нелли может только говорить и слушать, а думать — это нечто для нее недоступное. Впрочем, я, как любой умный человек, могу ошибаться. В общем, поскольку Нелли сидела за рулем, а я еще не научилась дремать и болтать одновременно, до самой Москвы мы бодрствовали, несмотря на предыдущую бессонную ночь.
Время от времени мы поглядывали на часы, вспоминая Саньку. Я предвкушала его радость от подарка не меньше Нелли и дождаться не могла той счастливой минуты, когда увижу его восторженную мордашку и смогу поцеловать его румяные щечки.
Мы очень старались приехать пораньше, поскольку нужно еще успеть собрать велосипедик. Здесь Нелли целиком и полностью рассчитывала на мои инженерные познания, так как сама она была абсолютным психологом, то есть в этой жизни не годилась ни на что.
В половине десятого Нелли лихо зарулила в свой двор, а ровно в десять велосипедик уже стоял в прихожей ее квартиры, собранный и тщательно протертый, сверкающий свежей краской и никелем, радующий глаз.
— Если бы я умела делать все то, что умеешь ты, никогда бы не выходила замуж, — воскликнула Нелли, покоренная моей оперативностью.
Пока она заходилась от восхищения по поводу моих способностей, я попыталась взгромоздиться на велосипедик и проверить его в действии, но, к счастью, приход няни с Санькой мне помешал.
Не стану описывать всех восторгов: и своих, и Санькиных, и няниных, и Неллиных. Санька, пожалуй, даже в чем-то уступал нам, взрослым, неугомонным на радость. Мы сначала расцеловали Саньку, потом он всех по очереди расцеловал нас, потом мы все по очереди расцеловали друг друга, а когда Санька сел и поехал, громко гудя клаксоном, няня даже прослезилась. Мы же с Нелли обнялись и в голос заревели.
Только рыдая на пышной груди любимой подруги в ее квартире рядом с бибикающим ликующим Санькой, я почувствовала, наконец, себя в безопасности. Почувствовала и поняла, как устала я бояться, как жадно хочу жить.
Глава 8
Вдоволь наревевшись и насладившись и своей, и чужой радостью, я засобиралась домой, чего Нелли решительно не одобрила.
— С ума сошла! — возмутилась она. — Совсем не соображаешь! Никуда не пущу. Останешься у меня, выспимся, а потом подумаем, что делать.
Я согласилась: мало ли что ждет меня дома…
Саньку с няней быстро накормили и отправили на прогулку. Наличие нового велосипедика не обещало их скорого возвращения.
Воспользовавшись благоприятными обстоятельствами, мы с Нелли завалились спать и проснулись в пять часов вечера от настойчивого звонка в дверь.
— Кто бы это мог быть? — зевая и протирая заспанные глаза, удивилась Нелли.
— Нянька, наверное, — предположила я.
— Нет, у нее ключ.
— Тогда открой и узнаешь.
Нелли поплелась открывать, и вскоре из прихожей донесся звонкий женский голос, очень похожий на голос Алисы. Я ушам своим не поверила. Что угодно, только не это. Вот уж к чему я совсем не готова. Да и как Алиса попала в Москву?
Спустя минуту я имела возможность задать этот вопрос самой Алисе. Расцеловав меня и сто раз сообщив, как она испугалась, Алиса лаконично ответила:
— Приехала.
— Ясно, что не на метле прилетела, — рассердилась Нелли. — На чем приехала?
— На авто. Мой знакомый очень кстати направлялся по делам в Москву, и я увязалась за ним.
Мы с Нелли многозначительно переглянулись и хором спросили:
— Какой знакомый?
— А, — отмахнулась Алиса, — вы его все равно не знаете.
— И зачем ты приехала? — не очень-то стараясь быть вежливой, поинтересовалась я.
Алиса сложила свои длинные пальчики в кулачки, кулачки прижала к груди и, заливаясь слезами, поведала, как она за меня волнуется.
Я вопросительно посмотрела на Нелли. Она кивнула, давая понять, что верит Алисе.
— Ах, я едва с ума не сошла, когда ты пропала, — перемежая речь всхлипываниями, жаловалась бедняжка. — Я устроила настоящее расследование, настоящее расследование. Опросила всех прохожих, и когда мне сказали, что тебя увез серебристый джип… Соня! Соня!
Алиса бросилась мне на грудь и (кто знал, что в ее субтильном теле кроется такая силища) принялась неистово тискать меня и тормошить, словно желая удостовериться, вполне ли я жива.
— Соня! Я думала, что ты мертва! Мертва! — неустанно вопила она при этом.
Нет, это переходит все границы. Надоест им когда-нибудь говорить мне гадости или нет?
— Да почему же так сразу мертва? — мужественно пыталась успокоить я Алису. — Серебристый джип — это еще не черный «Мерседес».
— Кто знает, может, у этих убийц целый парк машин, — стояла она на своем. — Я даже в милиции побывала, но они предложили подождать три дня, хотя фотографию твою себе оставили.
Это сообщение безмерно меня порадовало. Если даже менты неравнодушны к моей внешности, значит, есть еще порох в пороховницах. Я мысленно поздравила ментов с хорошим вкусом.
— Как угорелая, металась по городу весь день, сто раз звонила в квартиру Волошиновых и даже на дачу, но бесполезно, — уже спокойней продолжала Алиса. — Подняла на ноги всех знакомых и друзей, всех, кто хоть как-то мог быть полезен мне в этом деле. Уже в полночь я узнала, что вы с Нелли выехали в Москву. Здесь мне и вовсе сделалось дурно, сделалось дурно, — в обычной своей манере закончила она.
