Ирина Волкова - Я, Хмелевская и труп

– Ничего. Я знаю, где у него предохранитель, – усмехнулся Луис и, взяв ружье за приклад, разрядил его.

Его чересчур ловкое для обычного бизнесмена обращение с огнестрельным оружием всколыхнуло во мне нехорошие предчувствия.

– Зачем ты его разрядил? – подозрительно спросила я.

– Чтобы случайно не выстрелило, – объяснил колумбиец. – Если хочешь, опять заряжу. Да что с тобой такое происходит? Ты что, боишься меня? Странно, раньше ты мне показалась вполне уравновешенной.

Мне стало стыдно. Действительно, человек среди ночи мне розы принес, а я на него с оружием накинулась.

– Извини, – сказала я. – Просто неожиданно мои мечты стали реальностью. С тех пор, как мы расстались, я наткнулась уже на два трупа.

– Ты это серьезно? – удивился Луис. Кляня себя за то, что сболтнула лишнего про второй, вернее, про первый труп, я молча кивнула головой.

Положив ружье на землю, Луис шагнул ко мне и обнял. Мне вдруг стало нестерпимо себя жаль. Такая ситуация, куда уж романтичнее: ночь, розы, красавец колумбиец сжимает меня в объятиях, а я думаю о каких-то там трупах.

Я покрепче прижалась к нему, чувствуя жар его тела. Воспоминания о трупах оставили меня. Сейчас мне хотелось одного – настоящей латинской романтической страсти. Луис наклонил голову, чтобы меня поцеловать, я вдохнула поглубже, и вдруг он с болезненным вскриком отскочил в сторону.

– Что с тобой? – недовольная столь резким нарушением идиллии, спросила я.

– Черт! Даже не знаю! Что-то меня то ли укололо, то ли ужалило!

– А! Должно быть, это шурикен из моего кармана! – сообразила я.

– У тебя в кармане шурикен? – недоверчиво спросил Луис.

– Ну да. И еще складной нож с фиксатором и выемками для пальцев на рукоятке. А что в этом особенного? – удивилась я.

– Да нет. Все в порядке, – сказал он. – Просто позавчера ты уверяла меня, что тебе не нравится насилие.

– Оно мне и сейчас не нравится, – заметила я, радуясь, что шурикен на время отвлек колумбийца от темы трупов. – Но все-таки я пишу книги о восточных единоборствах. Странно было бы, если бы я не умела метать шурикен, по крайней мере с близкого расстояния.

– Действительно, это было бы странно, – покорно согласился Луис. – Может быть, ты все-таки пригласишь меня на чашечку кофе? Заодно расскажешь мне о трупах.

– О трупе, – поспешно ответила я. – Был только один труп. Видимо, ты меня не так понял.

– Да нет, я точно помню, что ты сказала «два трупа», – возразил колумбиец.

– А я говорю – один! – разозлилась я. – Кто из нас лучше знает, сколько трупов я видела?

– Ну ладно, один так один, – сдался Луис. – Если хочешь, вообще может быть ни одного. Я не собираюсь с тобой из-за этого ссориться.

– Извини, что-то я сегодня нервная, – снова покаялась я. – А как подумаю, что опять придется в темноте лезть на крышу…

– Зачем? – удивился Луис. – Ты же не Карлсон!

– Обе входные двери заперты изнутри, – объяснила я. – Когда я поняла, что кто-то ходит внизу, то спустилась через люк на крыше по задней стороне дома, чтобы застать тебя врасплох.

– Ты ухитрилась ночью с ружьем бесшумно спуститься по крыше? – В голосе колумбийца прозвучало восхищение.

– Я писала .в книгах о бесшумных методах передвижения, – объяснила я. – Правда, первый раз применила их на практике. Нужда заставила.

– Ладно, теперь мой черед полазать, – усмехнулся Луис. – Хотя я и не писал об этом книг. Не забудь розы захватить. Надеюсь, они тебе понравятся.

– Уже понравились! – восхитилась я.

Внеплановая учебная тревога пробудила во мне голод, и, поставив розы в темно-синюю венецианскую вазу, я приготовила бутерброды с сыром и утиным паштетом.

Луис успел подружиться с Мелей и, не выдерживая ее тяжелых и выразительных вздохов, периодически переправлял в зубастую пасть терьера кусочки лакомств.

– По-моему, ты что-то говорила о трупах, – напомнил он.

– Только об одном трупе, – упрямо сказала я. – Я сегодня ходила в гости к подруге, и, выходя из квартиры, мы наткнулись на труп человека, который приехал к ней погостить, кажется, из Ижевска.

По лицу колумбийца пробежала тень, а может, мне это просто показалось. И все же, когда он задавал следующий вопрос, его голос звучал чуть более напряженно.

– Ты не знаешь, как звали этого человека?

– Я вообще ничего о нем не знаю, – соврала я. – Даже не уверена, что он из Ижевска, впрочем, моя подруга и сама в этом не уверена.

Луис расхохотался.

– У тебя такой вид, словно ты подозреваешь меня в этом убийстве, – заметил он. – Тебе известно, что такое паранойя?

– Пока убийца не найден, подозреваются все, – пародируя следователя из кинофильма, торжественно произнесла я. – Так что ты тоже занесен в мой черный список.

– Ты, конечно, можешь шутить, сколько душе угодно, – сказал Луис, – но тем не менее у меня возникает странное чувство, что ты мне не доверяешь. Почему? Мы ведь только позавчера познакомились, причем совершенно случайно, а ты ведешь себя так, словно это я пришил гостя твоей подруги. Почему ты не доверяешь мне?

– Именно потому, что мы почти незнакомы, – пожала плечами я. – Как можно доверять незнакомому человеку?

– Основываясь на интуиции, – сказал колумбиец. – Я вот, например, тебе доверяю.

– Существует множество специальных психотехник, чтобы на подсознательном уровне производить на людей именно то впечатление, которое тебе нужно, – заметила я. – Любой профессионал, изучавший подобные трюки, запросто сможет обмануть интуицию обычного человека.

– Сейчас угадаю. Ты об этом писала в книгах, – усмехнулся Луис.

– И об этом тоже, – кивнула я.

– Странное ты существо, – сказал он. – Утверждаешь, что тебе не нравится насилие, а сама скачешь по крышам, обвешанная ружьями, шурикенами и кинжалами, да вдобавок еще и книги пишешь про боевые искусства и психологические методы воздействия. Ты не можешь объяснить мне этот парадокс?

– В этом нет никакого парадокса, – объяснила я. – Мы живем в агрессивном обществе и в крайне нестабильной стране. Я просто удовлетворяю спрос на подобную литературу. Кроме того, мне самой интересны эти темы. Меня интересует все, что расширяет сферу возможностей человека и помогает ему выживать в неблагоприятных и опасных условиях. Мне не нравится немотивированная агрессия, но, к сожалению, бывают ситуации, когда лишь проявление агрессии может спасти тебе жизнь.

– Ладно, ты меня убедила, – улыбнулся колумбиец. – Только у меня возникает впечатление, что ты сама так и норовишь создать опасную ситуацию, в которой тебе пришлось бы проявлять агрессию, чтобы благополучно выпутаться из нее.

– Вот тут ты ошибаешься, – возразила я. – Я, конечно, могу болтать всякую чушь, но уверяю тебя, что подвергаться реальной опасности мне ни капельки не нравится.

– А как насчет твоего страстного желания наткнуться на труп и заняться поисками преступника? – настаивал Луис. – А твои расспросы о колумбийской мафии? По-моему, у разумных людей именно это называется «нарываться на неприятности». Или ты тоже, подобно героям детективов, делишь мир на «хороших» и «плохих» парней и мечтаешь на корню изничтожить наркодельцов, преступников и всех прочих нарушителей закона?

– Посмотри на меня! – предложила я. – Неужели на моем лице написана ненависть к человечеству? Если бы по мановению волшебной палочки исчезли все люди, нарушающие закон, представители Homo Sapiens остались бы только в диких тропических джунглях, где законы вообще отсутствуют.

– А тебе не кажется, что ты несколько преувеличиваешь? – спросил Луис.

– В России даже нищая бабка, собирающая и сдающая пивные бутылки, и та уклоняется от уплаты налогов, – убежденно сказала я. – А уж если ты найдешь кого-либо, кто не ворует на работе, это означает, что там просто нечего украсть. Впрочем, остались бы невинные младенцы и некоторые несовершеннолетние дети.

– В этом есть определенный смысл, – согласился Луис. – Но мы говорили не об уклонении от уплаты налогов и не о мелких хищениях государственного имущества.

– Ладно. Давай поговорим о наркотиках, – сказала я. – Возможно, ты не знаешь, что к распространению наркотиков в Соединенных Штатах Америки правительство и ЦРУ были причастны почти в той же мере, что и колумбийские наркобароны. Мало кому известно, что считавшая себя полностью антиправительственной культура хиппи на самом деле была запущена ЦРУ.

В шестидесятых годах, после очередного экономического кризиса, по всем Соединенным Штатам начались марши протеста молодежи против правительства и общепринятых ценностей. Студенческие бунты достигли такого накала, что правительство увидело реальную угрозу государственной власти. Надо было срочно «бросить кость» бунтующей молодежи, чтобы отвлечь ее от политики. Такой «костью» стали эзотерические учения, культура хиппи и уход от неприятной действительности в наркотическое забытье или секс. В те времена Соединенным Штатам молодежь, курящая марихуану и нюхающая кокаин, была предпочтительнее молодежи, интересующейся политикой.