Александра Романова - Денежный семестр
Поскольку вопрос иностранцев никогда не представлялся мне существенным, я, разумеется, не помнила, в ходу сейчас строгости или нет. У меня имелись два российских голубеньких билета, один уступлю Ники. Главное, чтобы нас не заловили на контроле.
Я внимательно оглядела потенциального спутника. Что ж, сама потребовала японца, так что жаловаться грешно. Надо быть слепым, чтобы принять его за русского. Среди билетерш слепых нет. Может, выдать Ники за чукчу? Или якута. В общем, за представителя народов Севера. Но тогда прежде всего надо потребовать, чтобы он спрятал хотя бы один фотоаппарат. И цифровую камеру. Что касается одежды, по-моему, одет Ники обычно. Правда, билетерши иногда попадаются крайне проницательные. Я сама видела, как задержали типа, в котором я бы вовек не распознала иностранца, и оказалось, что тот и впрямь не говорит по-русски. Да, а если мой чукча немой? Немому уже нельзя посмотреть балет? Может, у бедного немого чукчи нет других развлечений?..
Разработав версию, я несколько успокоилась, зато принялась терзаться из-за Ирины Сергеевны: не явилась я вовремя, и бедная женщина заболела. Игорь сколько угодно может говорить, что я не виновата, но я-то знаю, что это не так. Вот придет она сейчас и даже не захочет со мной разговаривать.
— Ирина Сергеевна, — робко обратилась я по окончании докладов, убедившись, что она тут собственной персоной и хотя выглядит плохо, зато конечности вроде целы. — Я так виновата! Но я честно пыталась прийти, просто заблудилась.
— Катя, что было, что было! — возбужденно зашептала она. — Идемте, я все покажу.
Она подвела меня к окну.
— Вот, видите? Здесь я стояла на стремянке, чтобы повесить шторы. Слава богу, что у меня кружится голова. Я знаю это и потому крепко держалась. Только это меня и спасло.
— Да что же случилось? — опешила я.
— Они считают, мне примерещилось, — с горечью сообщила Ирина Сергеевна. — Раз я женщина, так сама не понимаю, что несу. А я понимаю! Оно действительно было. Катя, вы-то мне верите?
— Конечно, — поспешно закивала я, крайне заинтригованная. — И как оно выглядело?
— Почти как человек, — подумав, констатировала моя собеседница. — Правда, весь в бороде. И страшный волчий оскал. Как вспомню — кровь стынет в жилах. Но главное — это вой. Катя, вы себе не представляете! До сих пор удивляюсь, почему я не поседела. И почему оно меня не прикончило… Ведь хотело, точно хотело, но в последний момент передумало.
Странное подозрение промелькнуло в моем мозгу при слове «борода».
— Расскажите все как можно подробнее! — попросила я.
Ирине Сергеевне только этого и надо было. Она стояла на стремянке, нервно вцепившись руками в верхнюю ступеньку и удивляясь моему отсутствию, как вдруг прямо за ее спиной раздались ужасающие звуки.
Вой, курлыканье и стоны.
Впрочем, описание не в силах адекватно передать то, что бедной женщине пришлось выслушать. Стоять спиной к неизвестной опасности было страшно, но повернуться — еще страшнее. Особенно учитывая, что для этого надо было выпустить из рук ступеньку. Так и застыла Ирина Сергеевна в оцепенении под жуткое курлыканье чудовища, но монстру этого показалось мало. Он схватил ее, пытаясь свалить со стремянки. Тут-то, обернувшись, она и узрела волчий оскал.
По непонятным причинам злодей, увидев лицо жертвы, оставил свои подлые намерения, взвыл пуще прежнего и убежал. А Ирина Сергеевна с трудом сползла на пол и поняла, что заработала сердечный приступ. Одна радость — вскоре появился Игорь, отправил ее домой и даже клятвенно обещал повесить шторы. И действительно повесил.
Словно ледяная рука сжала мне сердце. Я бросилась к Игорю. Тот стоял в окружении дюжины бубнящих иностранцев.
— Игорь, — задыхаясь, прошептала я, — ты мне очень нужен.
— Но ненадолго, — предупредил он. — Видишь, их у меня сколько!
— Игорь, послушай! Ты ведь знаешь, что случилось с Ириной Сергеевной?
— Она полезла на стремянку, у нее закружилась голова, и ей что-то примерещилось. Но вроде бы она оправилась.
— Ничего ей не примерещилось! — горячо объяснила я. — Она видела моего бородача, понимаешь? Злодея Стэплтона! Он нас перепутал, понимаешь?
— Нет, не понимаю, — честно ответил Игорь.
Действительно, он ведь не в курсе.
— Помнишь, как у тебя на даче украли мои кроссовки? А подкинули туфли — вот эти, которые на мне? Мы еще обсуждали — мол, кроссовки злодей Стэплтон даст понюхать собаке, сидящей в центре Гримпенской трясины.
— Шутили, — деликатно прокомментировал Игорь.
— Я сама думала, шутка. Но потом за мной стал шляться какой-то бородач. Как Стэплтон за сэром Генри, помнишь? Я даже пыталась пару раз с ним заговорить, да он сбегал. А ты помнишь, что в «Собаке» было дальше?
— Погиб каторжник Сэлдон, — улыбнулся Игорь. — Его перепутали с сэром Генри. И что?
— А то! Шторы должна была вешать не Ирина Сергеевна, а я. Конечно, по лицу нас не перепутаешь… но фигуры у нас похожи, и сзади вполне можно ошибиться. Ее пытался скинуть со стремянки какой-то бородач, понимаешь?! И она бы наверняка свернула себе шею, но он увидел ее лицо и передумал. Ну, что ты теперь скажешь?
Игорь помолчал:
— Знаешь, Катя… перед защитой у всех крыша немножко едет. Ты не переживай. Скоро защитишься, и все снова станет на свои места. А пока перетерпи. Просто не обращай внимания. И лучше не рассказывай такого больше никому, хорошо? А то люди могут не понять.
— Хорошо… — Я понуро побрела к своему японцу. Если уж такова реакция Игоря, страшно представить, как бы среагировал на мою откровенность Юсупов. Наверное, сразу позвонил бы «03» — или какую там службу вызывают к буйнопомешанным?
Ники был так бодр и счастлив, что рядом с ним даже я взбодрилась. По пути в театр он с энтузиазмом снимал все попадающиеся достопримечательности. Признаюсь честно, чаще всего ему попадалась я. То-то мама будет довольна! Светино элегантное пальто и орудие пытки, подаренное мне эльфами, запечатлены на фото и видео и вскоре, надеюсь, проиллюстрируют японцам рассказ о немыслимых красотах Петербурга. Перед входом в Мариинку я лично спрятала в сумку Ники два фотоаппарата и под яростными взглядами клакера Миши и билетной мафии, тщетно пытающейся подсунуть японцу билет по спекулятивной цене, взяла спутника под руку.
Поведение мафии — хороший знак. Получается, сегодня есть шанс провести иностранца с русским билетом, уж мафия-то не ошибется. Теперь главное — уверенность. Надо убедить себя, что я веду немого чукчу. Немой чукча, немой чукча… Билетерша слева излишне раздражительная, так что надо идти направо… ух, проскользнули!
Третий ярус встретил нас привычным многоголосым гулом. Так, чего новенького? Серая дама горько сетует, что бедной Риточке нарочно поставили премьеру на тринадцатое число, а ведь не откажешься! Я лишь пожала плечами, ибо в этом смысле не была суеверна. Подзорные трубы обсуждают вопрос о том, почему во вчерашнем «Лебедином» Олю сунули в четвертую линию, у самой воды, когда она достойна находиться в первой. Полностью с ними согласна. Зубры, как всегда, критикуют всех и вся. Балерину танцевавшую вчера Одетту, они прозвали «падающей звездой», хотя падала она вовсе не каждый раз. Зубры милостиво уверяют, что отнеслись бы снисходительно к ее падениям, если б она хоть немного умела танцевать. По-моему, из женщин они признают лишь Ульяну Лопаткину, а из мужчин Фаруха Рузиматова. Зато Рузиматова любят с такой силой, что этой любви хватило бы на каждого солиста плюс кордебалет. Впрочем, в последнем они не одиноки. В глубине души я считаю, что более гениального танцовщика, чем Рузиматов, просто быть не может и что мне в жизни крупно повезло, раз я имею возможность вновь и вновь на него любоваться. Вслух делать подобные заявления я стесняюсь, поскольку я не видела, например, Нуреева и Барышникова в период их расцвета. А Зубры видели и потому не стесняются.
Скоро начало. Я полезла в сумку за носовым платком, чтобы протереть очки, и автоматически заметила, что он у меня какой-то большой. Наверное, я по ошибке купила мужской… Я встряхнула платок и неожиданно чихнула. В тот же миг чихнул и Ники, а также сидящая рядом со мною женщина. От нашего чиха в воздухе взвилась белая пыль и осела на одежде и волосах.
— Это пудра? — неуверенно поинтересовалась моя соседка.
— Это мел, — покаянно призналась я. — Извините, пожалуйста. Я случайно вытащила тряпку, которой вытираю с доски.
— А… извините за любопытство… а зачем она вам в театре?
— У нас в институте какие-то странные тряпки. Они совсем не вытирают, — пояснила я. — К тому же студенты любят закидывать их на лампочки, а мне оттуда не достать. Поэтому я всегда ношу с собой собственную. Просто забыла вчера выложить ее из сумки.
Тем же вопросом задался и Ники, однако ограниченные языковые возможности не позволяли ему удовлетворить любопытство столь же быстро.
