Дарья Донцова - Медовое путешествие втроем
Вероника на секунду замолчала, что-то явно припоминая. Затем продолжила:
– И вот еще что. Она сохраняла трезвую голову в такой момент, когда любая мать закатит истерику. Однажды Андрюша упал с велосипеда и сильно поранил колени. Мальчик весь в слезах, с окровавленными ногами вошел в дом. Домработница Катя схватилась за сердце и закричала: «Боже! Ребенок убился насмерть! Помогите! Врача!» Я тоже в первый момент растерялась, хотя по образованию медсестра, в детской больнице не один год проработала, насмотрелась на травмы. Одна Елена повела себя безукоризненно правильно. Она велела Кате заткнуться, приказала мне принести в ванную необходимые средства, мы вдвоем промыли раны ребенка, обработали их. Потом Лена повезла мальчика в больницу сделать на всякий случай рентген и прививку от столбняка. Мать действовала совершенно разумно, но… Понимаете, я видела стольких родительниц в кабинете у хирурга, и все словно из одного яйца вылупились. Попросишь их: «Подержите ребенка, пока я брюки на его ноге разрежу», они начинают плакать: «Ой, ой, не могу ему больно сделать. Ой, ой, не мучайте моего малыша. Ой, может, не делать укол от столбняка? Это же так больно». От матерей никакой помощи медсестре, лучше их вообще в кабинет не впускать. А Елена недрогнувшей рукой убирала губкой грязь с разбитых ног незадачливого велогонщика. Андрюша начал рыдать, а она остановила его: «Мужчины никогда не хнычут. Если сейчас не удалить землю из раны, может начаться нагноение, бактерии проникнут в кровь. Потерпи. Ты же хотел радиоуправляемый вертолет? Я его тебе куплю, когда будем возвращаться из клиники домой. Если проявишь мужество – самый большой летательный аппарат твой». И она действительно приобрела ему игрушку. Андрюша потом мне признался: «Очень больно было, но я старался не плакать, хотел «Черную акулу» получить». Ну какая мать сохранит самообладание, когда окровавленный ребенок заливается слезами?
Я решила защитить Лену.
– Наверное, та, которая понимает, что ее истерика напугает сына и ни к чему хорошему не приведет. В момент опасности необходимо сконцентрироваться, взять себя в руки и действовать хладнокровно. Очень похвально, что Лена не принадлежит к категории истеричек.
Вероника Егоровна кашлянула.
– Через месяц после падения Андрюши Ася стукнулась лбом о пол. Девочка сидела на одеяльце, потянулась за игрушкой и не удержала равновесия. Ничего ужасного не случилось, но малышка зарыдала, в основном от обиды, больно ей вряд ли было. Лена в тот момент оказалась неподалеку. Услышав вопль дочери, она примчалась в детскую, увидела слезы на личике Аси и закричала: «Скорей звоните врачу! У малышки сотрясение мозга, ей плохо! Господи, доченька моя…» Потом мать бросилась к уже замолчавшей девочке, начала ее целовать, тискать, плакать, ругать меня, домработницу, Андрюшу, который в недобрый час заглянул в комнату – посмотреть, что произошло. Досталось всем. Хозяйка рвала и метала, напугала Асю, и та истошно заревела. Через час в дом прибыли три профессора – хирург, невропатолог и терапевт. Все в один голос заверили: здоровью крошки ничто не угрожает, даже синяка не будет. Но Лена все равно остаток дня носила дочь на руках, а спать ее уложила в свою постель. В общем, хочу отметить, что по какой-то причине Елена Сергеевна относилась к сыну прохладно, а к дочери совсем иначе. В первом случае она была безупречным воспитателем, а во втором – сумасшедшей, без памяти любящей свое дитя матерью. Андрей это чувствовал, потому и случилось…
Вероника Егоровна быстро захлопнула рот, но я была начеку.
– Что случилось?
Бывшая няня снова закашлялась. Потом все же решила продолжить разговор:
– Андрюша немного упрямый мальчик, способен вредничать, лениться. Но у нас с ним сложились доверительные отношения. Я понимала, что он отчаянно ревнует родителей к сестре. Он увидел, как могут любить ребенка, и еле-еле справлялся со своими эмоциями. Когда Лена или Юра целовали, ласкали дочку, у Андрея в глазах мелькало… Ну, что-то нехорошее… Скажите, Даша, у вас есть в доме камин?
Я кивнула.
– Да. Один на первом этаже в гостиной, другой в моей спальне.
– Пламя открытое? – продолжила любопытствовать Вероника Егоровна.
– Конечно, нет. Сейчас же не восемнадцатый век, – улыбнулась я. – Никому не хочется устроить пожар и вдыхать дым, который даже при хорошей тяге пойдет в комнату. Сейчас топки закрыты.
– Верно, – согласилась Балкина. – И у Малининых был именно такой камин. Чтобы открыть стеклянную дверцу, требовалось сначала нажать на ручку, слегка утопить ее, а потом резко поднять. Операция не из простых, заслонка идет вверх тяжело, это сделано специально для того, чтобы дети не могли обжечься. А вот вниз заслонка, если не придержать, не зацепить за специальное крепление, падает мгновенно. Производители топок сделали все возможное, чтобы исключить несчастный случай с ребенком. Когда Ася чуть не угодила в огонь, ей исполнился год и один месяц. Скажите, могла крошка сама проделать сложную операцию по открытию дверцы? Нажать на ручку, поднять ее, толкнуть заслонку вверх, закрепить… А защитный экран, когда я подбежала, стоял на стопоре.
– Нет, – обескураженно протянула я, – это маловероятно. Может, камин случайно не закрыли?
Вероника Егоровна начала переставлять на столе чашки.
– Мы сидели с Асей в гостиной, я читала ей книгу. Камин находился в полном порядке, пламя билось за стеклянной загородкой. Потом девочка намочила памперс. Я оставила ее на диване и пошла за сухими штанишками, отсутствовала менее пяти минут. Каким макаром Ася успела слезть с софы и добраться до огня?
– Ну… маленькие дети необычайно проворны, – пробормотала я. – Ахнуть не успеешь, как натворят дел.
Няня отвернулась к окну.
– А вот мне в голову пришло другое. Когда Юрий Иванович объявил мне об увольнении, я попросила разрешения переночевать в доме, но вовсе не потому, что побоялась уйти поздним вечером, а хотела побеседовать с Андреем. И около полуночи тайком вошла в спальню к мальчику. Знаете, он меня ждал. Сразу заплакал, стал просить прощения.
Меня охватил ужас.
– Хотите сказать, что брат не вытаскивал сестру из огня, а, наоборот, толкал в него? Когда же в гостиную вбежали вы, мальчик прикинулся спасителем?
Вероника Егоровна перекрестилась.
– Господь с вами! Андрейка не убийца. Нет, он задумал стать в глазах родителей героем. Решил, если изобразит, что храбро вытащил Асю из жарко пылающей топки, его похвалят, расцелуют, купят подарки, то есть наконец-то он получит столь необходимое ему внимание и поощрение от родителей.
– Ну и ну! – только и сумела произнести я. – Почему взрослые не задались вопросом, как Ася открыла топку?
Бывшая няня развела руками.
– Елена страшно перенервничала, накричала на меня. Между прочим, совершенно справедливо, я не имела права оставлять малышку. Мать не думала ни о чем, кроме как о дочери. Когда с работы вернулся Юрий Иванович, он впал в ярость. А Андрей сказал: «Я сидел в столовой, увидел, что Ася лезет в огонь, и помчался к ней». У Малининых столовая и гостиная являлись по сути одним пространством, просто обеденная зона была чуть приподнята. Родителям и в голову не могло прийти, что маленький мальчик способен столь изощренно лгать. Кроме того, они никогда не понимали, что творится у сына в душе.
– И вы просто ушли? – поразилась я. – Не сообщили старшим Малининым правду?
– Нет, – вздохнула Балкина. – Пожалела ребенка. Андрюша напугался до смерти. По малолетству он не подумал, что меня выпрут, плакал, умолял о прощении. Выложил мне все свои детские обиды и тайны. Я узнала про каких-то старшеклассников, которые его третируют на переменах, отнимают сокровища вроде наклеек и жвачки. О детях из параллельного класса, которые мучителям других малышей прислуживают, поняла, что Андрейка мечтает стать одним из таких ребят-лакеев, потому что их все уважают из-за близости к хулиганам. Услышала про учительницу математики, обзывающую Андрюшу «Пифагор без тормоза», выяснила, как он боится диктантов, контрольных работ и разных проверок, а еще больше дрожит перед родителями. Мать хочет видеть в дневнике сына только пятерки, а отец получил в свое время золотую медаль и удивляется, зачем сыну нужны репетиторы. Я поняла, в какой ад превратится жизнь ребенка, если истина выплывет наружу, и покинула дом Малининых без сожалений.
– Не всякий человек так поступит, – пробормотала я.
Вероника Егоровна пожала плечами.
– Мне нравился мальчик. Но у них в семье что-то неладно. Не спрашивайте, что именно, понятия не имею. Я, грешным делом, подумала, вдруг Андрей неродной сын Малининых. Знаете, как бывает – не может женщина родить, семья берет малыша из детдома, а потом раз – и наступает долгожданная беременность. Но однажды в гости к хозяевам приехала подруга Лены и давай умиляться, глядя на мальчика: «Ах, как ты вырос! До чего на папу-маму похож. Родинка на щечке, как у Леночки, ушки с раздвоенной мочкой, как у папы. Ой, помню, как мы тебя из роддома забирали! Я в кулек с новорожденным глянула, а оттуда Ленины глаза смотрят». Ну и так далее. Я после ее отъезда повнимательней к Андрею присмотрелась и поняла: общая у всех Малининых кровь, верно знакомая Елены Сергеевны подметила. И родинка у него, как у мамы, и уши странные, внизу раздваиваются, от отца достались. Очень надеюсь, что взрослые поняли свои ошибки и стали к Андрейке лучше относиться.
