Отбившийся голубь. Шпион без косметики. Ограбление банка - Уэстлейк Дональд Эдвин
Нас с ней, конечно, нельзя сравнивать, но я тоже толком не знал, чем мой дядя Эл зарабатывает на хлеб насущный, и сумел это выяснить, только когда мне исполнилось двадцать два года, да и то лишь потому, что он нашел мне работу в баре в Канарси, который мне, по справедливости, сейчас как раз полагалось бы открывать, вместо того чтобы катить на машине по мосту Джорджа Вашингтона с пистолетом в руке, заложницей под боком и (вполне возможно) головой, оцененной в определенную сумму, на плечах.
Когда мы приближались к нью–йоркскому берегу пролива, Хло едва ли не впервые раскрыла рот и спросила:
– Куда поедем?
Куда? Я и сам толком не знал куда.
– Мистер Гросс, – ответил я. – Наверное, мне надо разыскать мистера Гросса.
– Да, но в какую сторону мне свернуть?
– Понятия не имею, – сказал я. – Почем мне знать, где он, этот мистер Гросс.
– Давайте поразмыслим, – предложила Хло. – Конец моста уже совсем рядом. Как мне ехать – по Генри Гудзон–Парквей или маленькими улочками?
Видите указатели?
Указатели я видел, но все равно не знал, что ей ответить Арти взял решение этого вопроса на себя и сказал:
– Нам все равно надо в центр. Сворачивай на Парквей.
– Прекрасно, – откликнулась Хло, заняла другой ряд, повергнув в ужас водителя оранжевого «фольксвагена», и мы съехали с моста.
Арти повернулся ко мне и повел такую речь:
– Что касается мистера Гросса, я тебе ничем помочь не могу. Судя по тому, что ты говоришь, и не только ты, а и те два парня тоже, Гросс – более важная шишка, чем Агрикола, а между тем Агрикола был самым высокопоставленным бандюгой, о котором я когда–либо слышал.
– И не надоело вам? – подала голос мисс Алтея. – Все равно ведь ничего не добьетесь. Я вам не верю и никогда не поверю, так что, может, хватит, а?
– Умолкни, – велел я. – Мне надо подумать.
– Как насчет твоего дяди Эла? – предложил Арти.
– Насчет дяди Эла? – переспросил я. – Я уже обращался к нему за помощью, а он меня предал.
– Тогда у тебя не было пистолета, – возразил Арти.
– Хм–м–м–м–м… – ответил я.
– Все вы психи, – сказала мисс Алтея. – Безумцы.
– Ладно, – решился я, – поехали к дяде Элу.
***
Совсем рядом с домом дяди Эла стоял пожарный гидрант. Хло осторожно припарковала возле него «паккард», и Арти сказал:
– Не волнуйся, мы посторожим твою заложницу.
– Очень признателен, Арти, – ответил я. – Честное слово.
– Не дури, малыш. С тех пор как я перестал толкать пилюли, мне приходилось жить в Скука–Сити.
– Если легавый нас прогонит, я объеду вокруг квартала, – сказала Хло.
– Все вы безумцы, – заявила мисс Алтея. Она попыталась выскочить из машины у светофора на углу 72–й улицы и Вест–Энд–авеню, и мне пришлось влепить ей оплеуху, чтобы угомонилась. С тех пор девица являла собой образчик оскорбленного царственного достоинства, будто французский дворянин по дороге на гильотину. Будь я мадам Дефарж, вполне мог бы побледнеть под ее взглядом.
Но к делу.
– Я быстро, – пообещал я, выбрался из машины и пошел назад, к дому дяди Эла. Я не хотел, чтобы он знал о моем приходе, поэтому нажал кнопку не с его именем, а другую, с надписью «7–А». Когда мужской голос в динамике поинтересовался, кто пришел, я ответил:
– Джонни.
– Какой Джонни?
– Джонни Браун.
– Вы ошиблись квартирой, – сообщил голос.
– Извините, – сказал я и нажал звонок квартиры 7–В. Там вообще никто не ответил, и я попытал счастье в квартире 6–А. На этот раз отозвался женский голос – такой вполне мог принадлежать одной из тех дамочек, которые хлещут ром и голышом катаются по медвежьей шкуре, чтобы согреться в ожидании вашего прихода.
– Кто там? – спросила дамочка, умудрившись окрасить призывными нотками даже два эти бледных прозаичных слова.
– Джонни, – ответил я.
– Заходи, – пригласила дамочка, и я услышал зуммер.
Так всегда бывает, правда? Отличная возможность поладить с секс–бомбой выдается только тогда, когда у вас по горло других дел. Думаю, в этом и состоит разница между жизнью и литературой. В книжках томный голос говорит «заходи», и парень тотчас заходит. В жизни же у парня осталось всего семь минут, чтобы добраться до работы, и начальник уже предупреждал беднягу, что в случае нового опоздания тотчас уволит его, а парню нельзя терять место, поскольку он еще не выплатил деньги за подписку на «Плейбой». В книжках, к вашему сведению, томный голос – добрый знак, потому что герою ровным счетом нечем заняться, и не будь этого нежданного–негаданного томного голоса, он протянул бы еще два, от силы три дня, а потом рухнул бы замертво от скуки.
Ну, порассуждали, и будет. Получив доступ в здание, я не пошел в квартиру 6–А, а отправился в 3–В. Я помнил, как вчера ночью двое парней стучали в дверь – тук, тук–тук–тук, тук. Точно так же теперь постучал и я.
Потом сунул руки в карман позаимствованной у Арти куртки, где лежал позаимствованный у Тима пистолет. Он был поменьше позаимствованного у мисс Алтеи, поэтому мы с Арти еще в машине махнулись пушками.
Я долго ждал ответа на свой стук и уже начал думать, что дядя Эл с тетей Флоренс и впрямь подались во Флориду, но тут дверь наконец открылась, и передо мной возникла изумленная физиономия дяди Эла. Он увидел, кто пришел, увидел пистолет у меня в руке и тотчас принялся опять закрывать дверь.
Но я сказал:
– Нет, дядя Эл.
И переступил через порог.
Если бы он занял твердую позицию, если бы велел мне выметаться к чертовой матери, если бы сердито спросил, какого хрена я тут делаю, тогда я уж и не знаю, что произошло бы потом. Я рос без отца и поэтому видел в дяде Эле олицетворение мужской силы и уверенности. Я привык к тому, что дядя Эл помыкает мною, привык к тому, что он оценивает меня и громогласно высказывает свое недовольство, привык слышать от него крики: «Прочь с глаз моих!» Я так сжился со всем этим, что мог бы даже послушаться, закричи он сейчас и затопай ногами. Пусть лишь на миг, но дяде хватило бы и этого мига, чтобы захлопнуть дверь у меня перед носом. Или уж, во всяком случае, чтобы стать хозяином положения.
Но я уже успел кое–что узнать про дядю Эла. Больше всего на свете он уважал силу, а это уважение было поражено страхом, а тот, в свою очередь, был поражен беспредельной трусостью. Вчера дядя испугался двух парней, которые приходили сюда.
Он так панически боялся Агриколы и организации, что даже не пожелал говорить со мной, не то что помочь. И теперь он точно так же сдрейфил при виде пистолета в моей неумелой руке. Поэтому, когда я переступил через порог, дядя попятился назад, в квартиру. В этот миг нашим прежним отношениям пришел конец Я прикрыл за собой дверь и сказал:
– Нам надо бы малость побеседовать.
Дядюшка предпринял запоздалую попытку вернуть только что утраченный авторитет. Погрозив мне трясущимся пальцем, он проговорил:
– Ах, ты, никчемный сопляк! Ты хоть понимаешь, в какое положение меня поставил? Ты знаешь, что натворил?
– Хватит косить под слабоумного, дядя Эл, – сказал я. – Никто не собирается вас убивать, за исключением, возможно, меня. Давайте пройдем в гостиную и присядем.
Дядя выглядел как человек, переживший потрясение. Он вытянул руки, словно призывая меня к молчанию, и повернул голову. Похоже, он прислушивался.
– Твоя тетя Флоренс ничего не знает, – прошептал он.
– Может, пора бы ей и узнать? – спросил я.
– Чарли, мальчик, не надо. Может, я и заслужил это, может, ты имеешь полное право, но на коленях прошу: не надо.
Дядя вовсе не стоял на коленях, но я понял, что он имеет в виду.
– Мы это обсудим.
– Разумеется, Чарли. Конечно, обсудим.
– В вашей комнате. Там нам не помешают.
– Правильно, в моей комнате. Там нам не помешают.
Не знаю, чего он испугался больше – пистолета или тети Флоренс. Во всяком случае, совокупного воздействия двух этих напастей оказалось достаточно, чтобы дядя Эл стал тихим и послушным, как молодой священник на собрании церковных старост.
