Борис Штейман - Вольтижеры
В комнату вошел военкоматский майор. Он был, как всегда подтянут и свежевыбрит. В комнате запахло огуречным лосьоном. Он вежливо поздоровался.
— Привет! — буркнул Евгений Павлович. У него было скверное настроение.
— Вы — старый Ниночкин друг. Поэтому я не в обиде. И знаю вас по учетной карточке, — произнес с достоинством майор.
— Может быть, дадите мне встать и одеться? — недовольно предложил Евгений Павлович.
— Подожди, Вань, у себя! — сказала майору Нинка. Тот послушно вышел.
— Если ты скажешь, нет, я его прогоню! — сказала Нинка и протянула Евгению Павловичу конверт: — Тебе письмо! Женщина одна принесла. Плис! — неожиданно добавила она.
Евгений Павлович вскрыл конверт. Письмо было от Инны. «Эжен! С Игорем я рассталась…» «С каким Игорем? — не понял вначале он. — А, с физруком…» — вспомнил и стал читать дальше: «Он оказался примитивной личностью, хоть и преподает информатику, человеком без полета. Если ты готов все забыть, то я со своей стороны тоже готова это сделать! Буду тебя ждать. Инна. р.s. Слышала, у тебя неприятности, хотя видели тебя в одном фешенебельном обществе. Пока».
Нинка, молча, смотрела на Евгения Павловича.
— Я тебе не отец! Ты сама как-то говорила. Хочешь, выходи за него. Вместе будете маневровый перегонять с седьмого на второй! — ядовито добавил он.
— С пистолетом, как угорелому, носиться, конечно, лучше! — с издевкой отозвалась, обидевшись, Нинка. — Ему пенсию дали. Заслужил!
— Неужели ты не понимаешь, что маневровому твоему все, конец! Крышка! — вскипел Евгений Павлович.
— Это тебе будет крышка, если не образумишься! — вскричала она.
Евгений Павлович схватил куртку и выскочил, с силой хлопнув дверью. Деревянное строение барачного типа зашаталось.
13. Гудбай
Бабушка Фира осталась стоять в очереди на таможенный контроль. А Евгений Павлович и Илья вышли на воздух покурить.
— Ну, ни в какую! Не поеду, говорит, и все! Буду здесь умирать! А у меня виза кончается, — пожаловался, тяжело вздохнув, Илья. Он заметно волновался. — Да и тебя одного оставляю… На съедение! Черт! Как все по-дурацки выходит! — он жадно затянулся. — Ну, просто, как назло!
— Успокойся! Все будет хорошо! — улыбнулся Евгений Павлович, вспомнив слова Ленуси. — Я присмотрю за бабушкой!
— Она двоюродная сестра моего деда, — зачем-то объяснил Илья.
— Да брось ты! Насильно же не потащишь! Я ее устрою на время у одной знакомой, пока все уляжется. Место вполне надежное!
Евгений Павлович видел, что еще что-то беспокоит обычно невозмутимого Илью.
— Ты хочешь что-то протащить через таможню? — предположил он.
— Ты становишься профессионалом. Служба пошла тебе на пользу! — усмехнулся Илья. — Не разрешают вывозить книги, изданные раньше пятьдесят третьего года! А я хочу взять на память один раритетик…
— Библию с иллюстрациями Доре?
— Почти угадал, — улыбнулся Илья. — «Краткий курс». Вдруг там станет кисло или не сложится. Открою, полистаю и успокоюсь.
— Умно! — похвалил Евгений Павлович. — Сделаем так. Я возьму книжонку. А ты после таможни подойдешь к ограде. Ну, как бы попрощаться в последний раз! Я тебе ее и суну!
— Давай попробуем! — согласился Илья.
Они возвратились в зал. Там, кроме тоненькой очереди из отъезжантов, никого не было.
— И это столичный международный аэропорт! — с грустью заметил Евгений Павлович. — Пульс становится нитевидным…
Но у Ильи уже были другие заботы. Подходила его очередь к таможенникам.
— Вот раньше хорошо было… — продолжал вслух размышлять Евгений Павлович. — Никакого выбора! Подъезжает черная Волга. Выводят тебя двое в штатском и сажают в самолет! Налегке, без вещей! А теперь, ехать, не ехать… Сплошные сомнения!
Илья быстро прошел досмотр. Евгений Павлович издалека наблюдал за ним. Вид его был растерян. Нелегко покидать родину… как ни крути… «Как бы книжку не забыл!» — подумал Евгений Павлович и махнул ему рукой. Илья подбежал к загородке. Поцеловал бабушку. Потом они крепко обнялись с Евгением Павловичем, поцеловались, растрогались, и чуть было не забыли про книжонку. Но в последний момент та незаметно перекочевала к Илье. Таможенник строго крикнул, чтоб не баловали. Перед тем, как окончательно исчезнуть в недрах аэропорта, Илья повернулся и крикнул:
— Гудбай!
— Будь счастлив! — прошептала бабушка Фира.
Еще некоторое время, как окоченев, она простояла у загородки. А затем они поехали к Нинке.
— Поживете у нее, пока все успокоится, — монотонно уговаривал Евгений Павлович бабушку Фиру. — Она женщина добрая и надежная! Да и отставник-майор тоже не подкачает! Вон, послушайте!
«Маневровый! Перегони седьмой на второй!» — поочередно гулко вещал то женский, то мужской голос. Причем мужской говорил как-то не совсем уверенно, с запинкой.
— Ничего, пооботрется! — заверил Евгений Павлович. — Хотя вполне могли бы записать на магнитофон и никаких забот! Ан-нет, все по старинке!
Старушка ловко и энергично семенила рядом, несмотря на почти полную темноту.
— Как у вас со зрением? — поинтересовался Евгений Павлович.
— Тьфу, тьфу! Чтоб не сглазить! Пока не жалуюсь! — ответила она.
Они подошли к дому.
— Ну, я внутрь заходить не буду! Неудобно! Вторая дверь направо! Она не запирает, — напутствовал он, пожимая довольно крепенькую ручку бабушки Фиры.
— Большое спасибо! Столько хлопот! Прямо неудобно! — стала прощаться старушка. — Если что, вы заходите ко мне! Буду очень рада, адрес вы знаете. Помните еще мой домик?
— Конечно, помню! Но вы же будете жить пока у Нины!
— Ну, разумеется, у Нины! Это я так, на потом. Не вечно же все так будет!
Бабушка Фира зашла внутрь. А Евгений Павлович пошел назад. Старушка немного постояла в темном коридоре. Потом, тихонько приоткрыв дверь и убедившись, что Евгений Павлович удалился, вышла. «Ну, неужели я буду беспокоить чужих людей?! Какой все же странный! — думала она, не торопясь, бредя по дороге. — А если что, одна мина сразу же за калиткой, а вторая перед входом! Главное, не забыть! А то еще, не дай бог, сама взлетишь на воздух! Вот смеху-то будет!» — стала она вспоминать наставления племянника.
Вечер был удивительно тихий и теплый. Евгений Павлович, решил немного прогуляться по центру. Незаметно для себя он подошел к знакомому переулку. Там все было, как обычно. Только в этот раз Аркадий Михайлович и Ленуся встречали гостей у подъезда дома. Евгений Павлович немного издали понаблюдал за ними. В какой-то момент он привлек внимание Ленуси. Но она лишь равнодушно скользнула по нему взглядом. «Не узнала… — успокоил себя Евгений Павлович. — А у Аркаши значит, все обошлось, — подумал, уже уходя. — Как впрочем, и должно было быть».
14. Досмотреть до конца!
В комнате было холодно. Не топили. И Евгению Павловичу не хотелось вылезать из своей норы. Сверху на одеяло были набросаны старое пальто, куртка, свитер и даже несколько рубашек. Он вспомнил, что ему приснился суд. И при словах какого-то клерка: «Встать! Суд идет!» — он подскочил и ударился головой. Вздохнул и нехотя выполз из-под вороха одежды. Пробежался по комнате, размахивая руками и пытаясь согреться. «Надо доставать печурку… — подумал Евгений Павлович. — Настоящие морозы настанут, и можно будет околеть… Топить придется паркетом… как в восемнадцатом…» Попрыгав для бодрости на одной ноге, натянул на себя брюки, потом свитер. Прошел в ванную. Повернул кран, успел поймать несколько капель холодной воды и смочил ими глаза. В трубе тихо и как-то по-доброму заурчало. Евгений Павлович достал из-под подушки бульдог и сунул его под ремень. Наволочка была уже изрядно несвежей. Подошел к зеркалу, потрогал седоватую щетину. «Опускаюсь… — подумалось ему. — Если вечером дадут свет, надо будет побриться… Или же набрать где-нибудь воды… Кажется, еще осталось одно лезвие…»
Он обмотал шею шарфом, надел куртку и побежал вниз по лестнице. «С такой мордой могут не пустить…» — подумал озабоченно. Была среда, и в Доме политпросвещения для ветеранов партии давали бесплатные обеды. Он шел вприпрыжку по бульвару. Ветер гнал опавшие листья. Ноги приятно отталкивались от плотно утрамбованной рыже-коричневой земли. Рыжину ей придавал десятилетиями втаптываемый битый кирпич. Чтобы не размокало и не было сильной грязи. Показалась площадь и светлое здание политпросвещения. Евгению Павловичу нравился этот дом. Символ ушедшей эпохи. По мысли создателей своей мощью, белым мрамором, большими окнами он должен был внушать благоговейное чувство уважения и трепета к политическому просвещению. Это был памятник самому себе. «Любопытно и страшно наблюдать таких уродов!» — подумал Евгений Павлович. На самом деле ничего страшного в нем не было, но думать так было приятно. Евгений Павлович уже не в первый раз протыривался туда, хотя по возрасту явно не подходил под категорию льготных едоков. Но главное, было войти. Потому что на раздаче работала Наташка, та самая малолетняя шлюшка, которую Евгений Павлович отпустил восвояси, когда работал по наведению общественного порядка. «За добрые дела воздается во все времена», — пришла ему на ум сомнительная мысль. Уже у самого входа он взял под руку какого-то дряхлого старика в серой каракулевой шапке-пирожке и вместе с ним прошел через заградительный кордон.
