Петер Аддамс - Обезглавленная Мона Лиза

Увидев доктора Жюно и его двух спутников, женщина в смирительной рубашке разразилась истошными криками, умоляя выпустить ее отсюда, иначе она действительно сойдет с ума.

Санитар равнодушно произнес:

— Мы собирались отправить ее в одиночку, господин доктор.

Доктор Жюно кивнул.

— Кто из них она? — с кажущейся невозмутимостью спросил Пери.

Жюно кивнул на пол.

— Через два часа припадок пройдет. Раньше она буйствовала по целым суткам. За это время она теряла в весе более восьми килограммов.

— Выпустите меня отсюда… я совершенно здорова… совершенно нормальная! Помогите, смилуйтесь, пощадите… помогите! Я же совершенно нормальная! — истошно кричала женщина. Но ее истасканное лицо, блуждающий взгляд темных глаз с неестественно расширенными зрачками отчетливо говорили Пери, что она действительно безумна.

Он с трудом узнал в ней Эреру Буайо, некогда восторженно почитаемую всем Парижем. Ее ослепительно красивое, одухотворенное лицо превратилось в безобразную маску с серо-коричневыми складками кожи. Между желтыми зубами зияло несколько черных дыр, седые, всклокоченные волосы прилипли к потному лбу.

Пери оторвал от нее взгляд и шепотом спросил Жюно:

— Нельзя ли ей сделать укол, чтобы она хоть на четверть часа успокоилась?

Когда Эрера — в лучшие времена ее звали только по имени — смогла, правда с трудом, выговаривать некоторые слова, Пери сел рядом с кушеткой, на которой она лежала. Настойчиво, насколько позволяли обстоятельства, он пытался объяснить Эрере, что его интересовало, пока наконец она не начала понимать его.

— Да… но Грандель только подручный… порошок он получал от Роже, человека Де Брюна… — Ее глаза загорелись ненавистью. — Господин генеральный директор, как говорил Байрон, и я дуреха также влипла! Грандель переправлял порошок в один подставной отель… там устраивались оргии… Вы ведь знаете, как… там я привыкла к наркотикам, мне нужно было больше… все… все больше… помогите же мне, пожалуйста, помогите мне!

Ни Пери, ни Жюно не слышали тихих щелчков миниатюрной камеры, спрятанной в пиджаке Ламбера. Они совершенно забыли о нем.

Позднее, когда репортер и Пери сидели в деревенском трактирчике, Ламбер ничего не сказал комиссару о съемке. Не знал комиссар и о двух телефонных разговорах доктора Жюно с Де Брюном и Гранделем. Подслушивание частных телефонных разговоров всегда было сопряжено для полиции с риском, и до поры Пери не решался на это. Его мысли занимал Ламбер.

Репортер, несмотря на четыре выпитых рюмки коньяка, продолжал молчать. Наконец, он заговорил:

— Знаете, Пери, я повидал много такого, от чего кровь стыла в жилах, но только что пережитое не идет с этим ни в какое сравнение.

— Неужели Де Брюн — главарь синдиката? — не обращая внимания на слова Ламбера, спросил Пери. — Или за ним еще кто-нибудь стоит? Какие отношения связывали Де Брюна и Эреру?

— Присмотритесь хотя бы к мальчикам и девочкам, что сидят еще за школьными партами, — говорил о своем Ламбер. — В четырнадцать лет они уже отравлены наркотиками, а к двадцати годам превращаются в безнадежные развалины, вроде Эреры. Изнасилования, разбой, убийства — они ничего не боятся, идут на все, лишь бы получить порцию наркотика. — Ламбер заказал еще рюмку. — В Штатах я постоянно сталкивался с этим, но полиция ничего не могла поделать. Сейчас торговля героином приносит такие барыши, каких не дают поставки оружия. Атомная бомба! Если дело и дальше так пойдет, не нужно будет никакой атомной бомбы. Каждый одиннадцатый или сидит в тюрьме, или созрел для сумасшедшего дома.

— Мне бы только схватить эту банду, — с ожесточением сказал Пери, — а уж там я сполна рассчитаюсь с этими подонками. — Он умолк, затем спросил: — Откуда вам стало известно, что в Клинкуре был убит Табор?

— У меня есть осведомитель в префектуре.

Они заказали еще по рюмке коньяка. За соседним столиком сидело несколько крестьян. Они пили красное вино, смеялись, рассказывали анекдоты и громко обсуждали закупочные цены на зерно. В печи потрескивали дрова, только что подложенные хозяином. На улице шел дождь.

— Вам будет тяжело добраться до этого Де Брюна, — прервал молчание Ламбер. — Пока Авакасов покровительствует ему, с ним ничего не поделаешь.

— Авакасов? Вы считаете, что он стоит за Де Брюном?

— Так считаю не только я один.

— Но ведь старик один из самых богатых у нас людей!

— Даже самый богатый человек хочет стать еще богаче, к тому же… Вы знаете, что за человек этот пушечный король?

— Нет, а вы?

— Немного. Я знаю также, что у него есть внучка, но, несмотря на благочестивое воспитание, она не отказывается с утра пропустить стаканчик-другой двойного шотландского.

— Следовательно, вы уже давно занимаетесь этим делом?

Ламбер кивнул.

— Меня заинтересовала Эрера, и тут я совершенно случайно натолкнулся на это осиное гнездо.

— Видимо, кое в чем вы информированы лучше полиции.

Ламбер ухмыльнулся.

— Архивы некоторых журналов могли бы стать настоящей сокровищницей для полиции. Берегитесь, Пери! Вы имеете дело с людьми, для которых право и закон — то же, что деревянный шлагбаум для идущих в атаку танков.

— Однажды в предрассветных сумерках я буду стоять в тюремном дворе, почти торжественно произнес Пери, — и в этот двор надзиратели вытолкнут несколько ублюдков, вроде Де Брюна, чтобы отрубить им головы.

— Я против смертной казни для них, — возразил Ламбер. — Делать бы этим молодчикам каждый день по три укола героина в задницу, а затем, как Эреру, бросить на произвол судьбы и доктора Жюно. Это было бы куда справедливее.

— Эрера сама виновата, — сказал Пери. — В ее кругах такое случается нередко. Тщеславие, жажда наслаждений, честолюбие заставляют этих людишек забыть, что они — люди, а не звезды. Они воображают себя равными богам и, как нарочно, стараются доказать это, бессмысленно прожигая свою жизнь в гнуснейшем разврате.

— Ваше здоровье! — Ламбер допил свою рюмку и хотел заказать еще по одной.

Пери отрицательно покачал головой.

— Мне не надо. Достаточно.

— Вероятно, наглядный урок у доктора Жюно все еще сидит у вас в печенках? — съязвил Ламбер.

— Да.

— Хорошо, тогда не будем. Позвольте еще один вопрос: как будем жить дальше — продолжим войну или заключим мир?

— Это зависит от нескольких вопросов, на которые вам предстоит еще ответить. — Пери бросил взгляд на часы. — А теперь поедем, продолжим нашу беседу по дороге.

Когда они расплатились и направились к своим машинам, припаркованным у трактира, репортер в том же шутливом тоне спросил:

— Следует ли мне понимать ваши последние слова как намек, что вы подозреваете меня, бедного грешника, в серьезном преступлении?

— Вы не ошиблись.

— И какое же преступление я совершил? — Ламбер остановился у своей машины, его тон стал серьезным.

— Вы утверждаете, что вечер одиннадцатого октября провели у приятельницы Мажене Габриэлы Ребьер.

— Так это и было. А если вас интересуют подробности, то — в ее постели.

— Это меня вовсе не интересует.

— Что же тогда?

— То, что вы говорите неправду. Я дважды допрашивал Ребьер, и оба раза она упорно настаивала на том, что тот вечер и всю ночь — случай, видимо, исключительный — провела в одиночестве.

— И что же из этого следует?

— А то, что вам следует хорошенько подумать, прежде чем ответить на мой вопрос: где вы действительно были в то время, когда Мажене очутился в гравийном карьере?

— Гулял по парку Монсо, так как у меня разболелся зуб. — Ламбер широко открыл рот. — Вот здесь, в этой дыре, сидел этот бездельник, зуб мудрости. На следующее утро я вытащил его. Мой зубной врач подтвердит это. Кроме того, найдется не меньше дюжины людей, которые припомнят мою перекошенную от боли физиономию в парке Монсо. Этого вам достаточно?

— У нас есть свидетель, — спокойно сказал Пери, — который видел вас в вечер убийства в окрестностях Диеза, то есть неподалеку от места преступления. Это некий Кушре, дежурный по железнодорожному переезду.

— Воистину всякое добро — наказуемо! — Ламбер попытался сделать беспечный вид. — Если бы я не остановился, когда этот старый хрыч помахал мне — ему, видите ли, нужно было срочно съездить за доктором для больной внучки, — то теперь мне не пришлось бы чесать в затылке. Ну, а мотив преступления?

— Стоимость картин, которые Мажене завещал Ребьер, составляет два миллиона. К тому же вы поскандалили с ним из-за материала о Гранделе, Де Брюне и Авакасове, который он отказался публиковать. Более того, вы заподозрили, что он хочет предупредить Авакасова. Не находите, что этого вполне достаточно для мотива преступления?

— Не нахожу. Но вынужден согласиться, ваши доводы убедили бы любого судью в том, что у меня были все основания убить этого подлеца Мажене. Итак, наручники или вам достаточно моего честного слова, что я не сбегу?