Малколм Прайс - Аберистуит, любовь моя
– Какая копия?
– Сочинения. Ее-то, наверное, Друиды и искали, когда перерыли все у тебя в конторе.
– Он снял копию?
– Как всегда. Таков его модус операнды.
Я покосился на нее, однако она только вздернула нос, будто употребляла это выражение каждый день.
– О'кей, он сделал копию. Но про что сочинение-то?
Амба долго, нагнетая напряжение, втягивала коктейль, а потом проронила, словно бы мимоходом:
– Кантрев-и-Гуаэлод.
Я не произнес ни слова.
– Кантрев-и-Гуаэлод, – повторила она.
– Кантрев-и-Гуаэлод?
Сказочное средневековое королевство. Говорят, Лавспун предупреждал Мозгли, велел писать на другую тему, но тот и ухом не повел.
Меня ошарашило так, что некоторое время я не мог сказать ничего. Амба беспечно глядела в окошко, словно бы то, что учитель валлийского убил ученика из-за мифического королевства, – факт вполне закономерный.
– То самое легендарное королевство, что располагалось между нами и Ирландией? Которое сгинуло под водой десять тысяч лет назад?
– Да. Говорят, в лунные ночи слышно, как над морем звонят призрачные колокола.
– Знаю.
– Ты в это веришь?
– Нет.
– И я – нет.
– Просто народные предания.
– За что купила – за то и продаю.
– Но я не понимаю, что в этом плохого.
– И я не понимаю. Я как-то на «изо» нарисовала Кантрев-и-Гуаэлод. Жуть.
Она соскользнула с табурета, будто бы собравшись уходить, и выложила на стойку бумажку:
– Вот что еще я принесла. Это адрес мамочки Дая Мозгли.
Положив бумажку в карман, я по Террас-роуд двинулся к вокзалу. Как и большинство ребятишек, что ходили в школу в Аберистуите, я знал миф о Кантрев-и-Гуаэлод. Народные сказания гласили, что королевство, расположенное в Западных низинах, защищали от нашествия моря дамбы и однажды ночью на пиру кто-то позабыл закрыть шлюз. Подобные истории бытуют по всему побережью Британии – похоже, так в народной памяти запечатлелся подъем уровня моря в конце последнего ледникового периода. Процесс, который занял бы в реальности тысячи лет, в устах молвы сжался до событий одной хмельной ночи. Призрачный звон, струящийся над волнами в лунные ночи, тоже стал уже неотъемлемой частью этих россказней. У побасенок имелась и другая реальная подоплека – в отлив на Бортском берегу виднелись останки древнего леса. И миссис Пью из Инисласа однажды прославилась тем, что отсудила скидку на квартплату, потому что ночами ей не давали спать колокола. Но до сих пор еще никто и не заикался о том, что писать об этом опасно для здоровья. Из любопытства я прогулялся через весь город в «Драконье логово», что на привокзальной площади. Когда я входил, колокольчик над входом звякнул. «Логово» было из тех магазинчиков, где надо прицениваться, пригнувшись, потому что заведения эти ломятся от товаров, половина из которых свисает с потолка: ералаш сланцевых барометров, сливочных помадок и чайных салфеток с рецептами, а подальше вглубь и – недурной выбор литературы посерьезнее. Я направился в отдел чайных салфеток, ибо знал: там можно отыскать историю королевства в такой форме, что напрягать внимание не потребуется. Герайнт, владелец магазина, вышел из подсобного помещения меня поприветствовать, и мы обменялись боре-да-ми.
– Давненько не виделись, Луи. Ищешь что-нибудь конкретное?
Я взял салфетку, где изображалась история пропавшего королевства Кантрев-и-Гуаэлод.
– Поди ж ты! – воскликнул Герайнт. – Ты и впрямь человек-сюрприз!
– Неужели?
– Уж от кого-кого, а от тебя не ожидал, что ты заинтересуешься. Сколько тебе забронировать? Два? Три? Или на тебя одного?
– Не понял?
– Билетов сколько?
– О чем ты?
– Билетов в Кантрев-и-Гуаэлод – ты ведь на это намекаешь, так?
– Ты продаешь билеты?
– Твердо не обещаю, но в список тебя внесу наравне со всеми.
– Я-то думал, оно затонуло десять тысяч лет назад.
– А как же!
– Экскурсия на подлодке, что ли?
– Не совсем. Исход.
– Исход?
– Лавспуи выводит свой народ.
– Куда выводит?
– Как куда – в Кантрев-и-Гуаэлод! Слушай, не хочешь – не надо. У меня от желающих отбою нет.
– Да как он может вывести народ туда, если народ – не оттуда?
– Изначально – оттуда. Все оттуда. Ты что – истории не знаешь? Когда там все затопило, уцелевшие ушли на восток. Мы все – их потомки. Даже ты.
Рот Герайнта расплылся до ушей. Впрочем, как обычно.
– И стало быть, Лавспун замыслил Исход?
– Вывести народ из рабства. Фараон, отпусти народ мой!
– А что – тут кто-то в рабстве?
– Оковы не нужны, чтоб быть рабом, Луи. Тебе-то следовало бы знать.
– Пожалуй, что и не нужны. А там не сыровато будет?
– Они собираются вернуть землю. Ты не боись – все продумано. Восстановят дамбы, откачают воду. Как в Голландии.
– Как они доберутся туда?
– В Ковчеге. – Герайнт, лучась самодовольством, скрестил руки на груди. – Он, конечно, пока не достроен, но будет настоящий красавец корабль. Четыре стабилизатора, двести кают-люкс, глобальная навигационная система и четыре автомата капуччино.
– И весь, поди, сделан из дерева гофер.
– Из дерева гофер и из южноамериканской твердой древесины с возобновляемых плантаций. И из современного высококачественного пластика ниже ватерлинии.
– А где корабль?
– В школе, они его на уроках труда делают.
– И ты на него продаешь билеты?
– Я и другие турагенты.
– Сам-то поедешь?
Герайнт замялся:
– Э… Не сразу. Кому-то надо ведь и за лабазом приглядывать. – Он расхохотался. – Эй, не смотри волком! Я получаю десять процентов с билета, и кому от этого плохо? Ну, в худшем случае покатается народ в выходные на новой посудине Лавспуна. Пошли-ка, я как раз чайник поставил.
Выйдя на улицу, я достал бумажку, которую дала мне Амба, и поглядел на адрес: Кларах. В четырех милях от города – по пути можно будет заехать в школу. Я добрался туда в час обеда, но хотя на игровых площадках было полно ребятишек, спортивное поле пустовало. Один из глубинных парадоксов школьной жизни. Зеленые просторы, отведенные для игр, – вне игры, когда приходит время играть. Вооруженный сведениями от Герайнта, я видел теперь, что новая постройка, которая первоначально примстилась мне похожей на перевернутого жука, и впрямь напоминала остов корабля. Ковчега. Мозгли, крупнейший ученый учащийся этого столетия, написал сочинение о пропавшем королевстве Кантрев-и-Гуаэлод. Его же учитель Лавспун замыслил вернуть народу землю и отплыть в нее на Ковчеге. Что все это значит? И что куда важнее: как он собирается доставить корабль к морю? Оно в пяти милях отсюда.
* * *Мамашу Дая Мозгли я застал в ее хибаре на холме над Кларахом. Жилище стояло на северной стороне, и потому солнечные лучи на него не попадали – хибара прозябала в промозглом вечном сумраке, как на родине Снежной королевы. Я припарковал свой «волзли-хорнет» в придорожном кармане, предназначенном для невзыскательных любителей пикников, и прошел по вырубленной в склоне холма тропе. Листва чавкала под ногами, и в воздухе висела неотступная сырость тропического дождевого леса. Камни хибары консистенцию имели творожистую, а с крыши капала вода; там, куда приземлялись капли, росли мерзопакостные белые цветы, которых, вероятно, в Британии не встретишь нигде, кроме ботанического сада Кью. Я постучал и подал голос, но никто не откликнулся; я толкнул дверь и вошел.
Мамаша Мозгли ритмично покачивалась в кухонном кресле-качалке. Она меня не заметила – уронив голову на грудь, она жалобно причитала:
– Пропала головушка, пропала головушка.
Я замер на пороге кухни, глядя на нее, чувствуя, как от пола по моим ногам поднимается ревматической холодок.
– Пропала головушка, – стонала она, – пропала головушка… сыночка родимого.
– Миссис Мозгли?
– Пропала головушка, пропала головушка.
Я мягко положил руку ей на плечо, и она подняла рассеянный взгляд.
– Пропала головушка, пропала головушка.
– Да, – согласился я. – Пропала его головушка. Я пришел побеседовать с вами о Дэвиде.
В водах ее глаз мелькнул проблеск понимания, и сиреневая диафрагма рта распахнулась неспешно, как влагалище морского анемона.
– Дай?
Я кивнул.
– Пропала его головушка.
– Да.
– Погубили его.
Я встал на колени и заглянул ей в глаза:
– Кто его погубил?
– Это учитель.
– Лавспун?
– Да!
– Вы знаете, за что?
Она уже смотрела на меня – ее глаза чуть сузились, и она прошептала:
– За то, что он написал.
– Про Кантрев-й-Гуаэлод?
Ответа не последовало, и в комнате воцарилось молчание – раздавалось лишь натужное сиплое дыхание мамаши Мозгли. Я огляделся. Обстановка скромная: прялка, гниющий тюфяк в углу; пустые бутылки из-под хереса. Я подошел к плите, чтобы сделать ей чашку чаю. Съестного в доме не было; тогда я поднял с полу банку из-под консервированной фасоли, промыл ее под краном и плеснул туда из своей карманной фляжки.
