Юлия Климова - Самое модное привидение
– И кто же это?
– Мой родственник Глеб, он просто одержим идеей найти клад, вчера я застукала его в своей комнате, он отчаянно ковырял стену отверткой!
– Не думаю, что таким образом можно отыскать что-нибудь.
– Я-то это понимаю, вот только он может нам очень мешать, перековыряет своей отверткой весь дом, что потом делать?
– Надо его пустить по ложному следу, – улыбнулся Дима, – мы что-нибудь придумаем.
– Это не так просто, у него три-четыре извилины в голове, и чтобы как-то изменить ход мыслей этого необыкновенно сообразительного человека, нужно, как минимум, сделать ему трепанацию черепа.
– Ты так о нем рассказываешь, что мне уже не терпится с ним познакомиться.
– Кстати, завтра у нас семейный ужин. Лиза, жена моего брата, очень любит пускать пыль в глаза, вот и придумала эту замечательную традицию. Я думаю, это хорошая возможность представить тебя.
– Просто отлично, – обрадовался Дима, – обещаю произвести благоприятное впечатление на твою семью.
Он закурил, потер висок, это было его привычное движение, взял меня за локоть, когда я перешагивала лужу, пожал плечами… Я поймала себя на том, что подмечаю каждое его движение, каждое слово, да что со мной такое?..
Иногда Дима был сдержан, иногда ироничен, в его зеленых глазах появлялся особый блеск каждый раз, когда речь заходила о сокровищах Глафиры Сергеевны и обо всем, что касалось этой темы. Почему я не вижу этого блеска, когда он просто смотрит на меня?.. Поняв, в какую сторону потекли мои мысли, я тут же отругала себя за подобные сентиментальные бредни. У нас просто деловые отношения, и как только мы разделим состояние Медниковой, тут же разбежимся в разные стороны.
– У тебя большая семья? – спросил Дима.
– Приличная куча, все оболтусы и разгильдяи, включая меня.
– Ты не производишь такого впечатления, – улыбнулся он.
– Подожди, все еще впереди, ты просто мало меня знаешь.
– Наша легенда остается в силе? Мы с тобой влюблены, и дело движется к свадьбе?
– Да, приблизительно так я и объявила всем, готовься к тому, что тебя завалят вопросами. Лиза у нас вообще любительница поиграть на нервах, так что бой будет не на жизнь, а на смерть.
– Тогда расскажи о себе, я должен быть готов ко всему, – явно развлекаясь, сказал Дима.
Не очень-то хотелось признаваться, что три года я провалялась на диване, во всяком случае, сейчас у меня было желание производить только благоприятное впечатление. Рассказав вкратце свою биографию, я перешла к более простым вещам.
– Я не люблю сухофрукты, не люблю Лизку и жареную печенку, потом еще не переношу, когда царапают чем-нибудь по стеклу и слишком зажаривают овощи, не люблю ночнушки и мобильные телефоны без чехла, и когда часы тикают тоже не люблю…
– А что ты любишь? – засмеялся Дима.
– Когда идет дождь, а я сижу в теплой комнате у окна, еще чай с молочным шоколадом, набитым изюмом и орехами, люблю длинные ногти, люблю ночью кататься на машине, люблю чебуреки и торт «Абрикотин», пледы и цветное нижнее белье, люблю медленную музыку и когда поют по-французски…
– Это мы с тобой удачно познакомились, – тихо сказал Дима.
Я занервничала, не зная, как реагировать на его слова.
– Ты тоже любишь, когда у тебя длинные ногти и цветное нижнее белье? – пошутила я, чтобы скрыть смущение.
– Обязательно расскажи об этом своим родственникам, – развеселился Дима, – теперь давай я тебя порадую своими пристрастиями и краткой биографией.
Я сразу же развесила уши.
Когда Диме исполнилось восемнадцать лет, его родители развелись, папа через два месяца женился на своей лаборантке, а мама с горя уехала к сестре в Питер, где планировала, по всей видимости, прийти в себя после случившегося. Через полгода она позвонила и сообщила сыну, что приняла решение остаться в этом славном городе навсегда. Диму это не особо расстроило, он только что поступил в университет, и двухкомнатная квартира в его полном распоряжении была ему только на руку. Получив диплом, Дима с головой окунулся в науку, денег на жизнь это приносило мало, так что, немного поразмышляв, новоиспеченный историк занялся еще и преподавательской деятельностью, благо в высших учебных заведениях стали появляться платные отделения, которые способствовали росту заработной платы у преподавательского состава.
Очень многие наши пристрастия совпали, чему я тихо порадовалась. Дима тоже любил шоколад с изюмом и чебуреки, не любил жареную печенку и когда царапают по стеклу.
Домой я вернулась в приподнятом настроении, в голове вертелись мысли, которые были интересны и приятны, а в сумочке лежал дневник Глафиры Сергеевны.
Дверь своей комнаты я закрыла на два оборота ключа, быстренько переоделась в мягкие брюки с футболкой и, достав коричневую тетрадку, удобно разлеглась на кровати.
«Иногда нужно останавливать мысли, даже пчелы отдыхают, когда садятся на цветок…» – так начинался дневник.
Страниц, заполненных мелким и неровным почерком, было не так уж и много, приблизительно двадцать пять – тридцать. Я все время задумывалась над тем, почему эта одинокая женщина не отдала деньги на благотворительность или не нашла достойного преемника, зачем прятать свое богатство? Теперь же, читая дневник, я понимала ход ее мыслей. Глафира Сергеевна боялась ошибиться, она верила в то, что умный, терпеливый человек не может оказаться плохим. Она оставила загадку, которую не смог бы решить слабый, не смог бы решить глупый. Отправив свое сокровище по волнам судьбы, она повесила на него замок, ключами к которому были упорство и ум.
«…Не печалит меня уже ничто, чего теперь уж печалиться, я искала в людях трепетную душу и уважала биение благородного сердца. Я и сейчас протяну руку человеку с таким внутренним богатством…»
«…Разве измеришь дороги, нет, потому я и не терзаю себя мыслями, сколько мне еще осталось, живу себе потихонечку, вот и все. Вчера калитку починяли, так я радовалась этому как подарку какому, не скрипит теперь, да и о землю не задевает…»
«Нынче соседка Наталья Петровна так ругалась, так ругалась в магазине: лента, мол, не того цвета к шляпе пришита, зачем же, душенька, ругаться, разве ж иголки да ниток дома нет…»
«…Проболела весь прошлый четверг, из булочной приходили, я и открывать не стала, так они хлеб у порога оставили, а сегодня деньги понесла, не взяли. Есть еще чудные люди…»
А этими словами дневник заканчивался:
«Все, что есть, оставлю там, где свято, но в другой своей жизни и поближе к солнцу. Много людей на этом свете, но мало неспокойных да думающих, они то и придут туда, где все возможно…».
Закрыв дневник, я протянула руку к портрету… Какие непростые глаза. В душе я поблагодарила Диму за то, что он потратил столько времени и нашел эту коричневую тетрадь, это стоило того.
– Я тоже стану неспокойной и думающей, и не потому, что это поможет мне раздобыть сокровища, в которые я еще не совсем верю, а просто я хочу быть такой, вот и все.
Перевернув портрет, я внимательно изучила обратную сторону – шершавый толстый картон, и больше ничего. Взяв со стола ножницы, я отодвинула маленькие железные скобки и осторожно вынула портрет из рамки. Я почему-то надеялась найти что-нибудь внутри, но портрет с обратной стороны был чист. Мой взгляд упал на рамку, планки были плотно прижаты, и лишь в одном углу виднелась тонюсенькая щель. Я попыталась расширить отверстие, приходилось действовать очень осторожно, мне не хотелось ничего испортить. Стоило только просунуть ножницы в щелку, как планки мгновенно раскрылись, развалившись на четыре части, одна из них была внутри полой, но не пустой…
Бросившись к шкафу, я достала щипчики для бровей и с их помощью извлекла из отверстия плотно скрученную бумажку. Мое сердце так стучало, что отдавало в ушах, мои руки дрожали, а на глазах навернулись слезы. Осторожно развернув желтую бумагу, я прочитала:
«Пусть измененное станет прежним, а недоступное легкой добычей».
Уже через секунду я набирала номер Диминого телефона.
– Я нашла, понимаешь, нашла, – шипела я в трубку.
– Катя, это ты? Что случилось?
– Ты же помнишь портрет, который был в нише на третьем этаже, я аккуратно его разобрала, и в рамке оказалась записка.
– Ты просто молодчина, – похвалил меня Дмитрий, в его голосе я услышала явный восторг, – и что там, говори скорее!
– Там написано: «Пусть измененное станет прежним, а недоступное легкой добычей». Что это может быть?
– Пока не знаю, буду думать.
– Ну хотя бы приблизительно? – взмолилась я.
Мне так хотелось что-нибудь узнать, ведь это я нашла сама, без чьей-либо помощи! Только теперь мне стало понятно, каким азартом охвачен Дима, и даже стало жаль, что портрет достался мне так легко и что я не побывала в усадьбе Медниковой, не искала ее дневник…
