Круговорот благих намерений - Юлия Ефимова
– Он рассказывал, что сидел, кликуха Зелёный, – пробормотала она, – откинулся недавно. Хвастался, что дружбан в хорошую компанию привел, денег они срубают там немерено.
В восемь утра вчетвером они сидели под ёлкой в квартире Петра и молча ели мороженое. Всё было кончено, но он так и не мог поверить, что решился на это. Командуя всеми на автомате, Пётр понимал, что надо уничтожить все возможные свидетельства присутствия этого человека в доме. Пока они с Маринкой, укутав труп мешками для картошки, тащили на ближайшую заброшенную стройку и закидывали его мусором, Олеся с Тариком отмывали квартиру.
Петру страшно было даже подумать, что их мог кто-то увидеть.
– Если придут, – он заговорил первым, пытаясь разрядить обстановку и чтобы страшные мысли не лезли в голову, – скажешь: был, отработала, он ушел. Ты… – теперь он говорил Олеське. – Была у меня дома с Тариком. Вы наряжали ёлку, и ты никого не видела и ничего не слышала. Для того, чтобы уверенно врать, надо самому поверить в это. Вот, давайте… – Он снял с ёлки несколько игрушек и дал Олесе и Тарику. – Вешайте на ёлку. Когда вас спросят, то в голове всплывут эти воспоминания, и всё. Наша память очень избирательна, и если себя убедить в чем-то, то вполне можно просто удалить ненужное воспоминание. Я знаю об этом точно, потому как сделал это сам. Нет, конечно, оно остается у тебя в голове, но больше как забытое кино, которое когда-то смотрел или даже тебе его пересказали.
Дети подчинились. Они стали украшать новогоднее дерево и даже первый раз за вечер улыбнулись друг другу.
– Давно хотела тебя спросить, – сказала Маринка, уже порядком захмелев, – что тогда произошло у вас дома? Грабёж? Нашли кто? Тогда много языки чесали, и версии были одна страшнее другой, но самым странным называли, что не пропало ничего. Я хоть и малая была, помню, как мать с соседкой на кухне шептались. Правда или брехали?
– Брехали, – устало ответил Пётр и понял, что второй раз говорит с кем-то на эту тему. Первым был участковый, да и там Петя больше слушал, чем говорил. – Пропало только кольцо.
– И всего-то? – удивилась Маринка. – Из-за одного кольца убить шесть человек! Вот нелюди.
– Это не простое кольцо, в нем был красный бриллиант в девятнадцать карат, таких на земле по пальцам можно пересчитать, – сказал Петя то, что никогда и никому не говорил.
– Как же в Союзе разрешили твоему бате такую красоту иметь? Не, я-то знаю, что он был большой человек, в подъезде, все соседи перед ним прям кланялись, как встречали, но всё равно, – больше для поддержания разговора, чем на самом деле удивилась она, продолжая опрокидывать в себя рюмку одну за другой.
– Отцу этот камень достался по наследству, – пожал плечами Пётр. – Мать у него из дворян была. Вышла замуж за красного комиссара и тем спасла себе жизнь. Единственное, что осталось от прошлого, – камень. Отец рассказывал, она до последнего верила, что Советская власть падет, развалится, и тогда, продав этот камень, можно будет жить безбедно всю жизнь. И вот с этой надеждой, чтобы сохранить его, вставила в самую простую оправу, каких в Советском Союзе были миллионы. Никто и не мог предположить, что в штампованной оправе, каких в стране множество, заключено целое состояние, уникальный, по сути, бриллиант, не имеющий аналогов в мире. Отец говорил, даже жалели ее, говорили: «Не повезло тебе, рубин какой-то неяркий, бракованный, ненастоящий». Она в тайне держала это, и знали только муж и сын. Позже папа рассказал маме и мне. Понимаешь, тут кто-то свой это сделал, тот, кому доверяли, тот, кто знал, что кольцо не простое. Я обязательно его найду, такие вещи не пропадают, они всплывают и обязательно тянут за собой кровь. Бабка-то моя не дура была, когда оправу делала, попросила внутри гравировку сделать «Слава Октябрьской революции!».
– С юмором старушка была. Это ее вместе с твоими родителями убили? – спросила Маринка.
– Нет, – покачал головой Пётр, – то были родители мамы. Бабушка по отцу умерла еще до моего рождения. Как сказал отец, от тоски.
– Недооценила твоя бабка Советскую власть, пережила та ее, только внук и увидел распад этот, – вздохнула Маринка и вновь не чокаясь осушила рюмку.
– Давай поженимся, – вдруг сказал Пётр тихо, чтоб дети не услышали, и она от неожиданности даже поперхнулась.
– Но я ведь… – сказала женщина и замолчала, глянув на дочку.
– Именно поэтому и предлагаю, – пояснил Пётр. – Фиктивно распишемся, если что-то с тобой случится, то Олеська куда? А так я ее удочерю и в обиду не дам, обещаю.
Маринка молча кивнула.
– Кстати, Снегурочка, – теперь Петя говорил громко, – познакомься, это Буратино. С этого дня он будет жить в нашей семье.
Наступал 1993 год, Пётр не знал, что он ему принесет, но теперь жить становилось сложнее. Он станет отцом для двоих детей, и будет очень страшно, до безумия страшно их потерять. Петя не переживет потерю семьи второй раз, просто не выдержит душа, и так заштопанная вдоль и поперек.
Глава 7
Я всегда очень огорчалась, когда не нравилась людям.
Это заметно сразу, расположен к тебе человек или нет. Глупый вопрос «Чем я хуже?» доводил до комплексов. Пренебрежительное отношение учительницы, надменное и, возможно, хамское педагога в каких-либо кружках, и так далее. Понимание, что всем понравиться невозможно, пришло позже, с болью, обидой и опытом. Теперь оно, как трофей, висит над письменным столом и позволяет жить, не оглядываясь на мнение других.
Юлия Ефимова. Ненаписанная биография
Пётр смотрел на своих детей и не мог сдержать слезы. Как они выросли, какие взрослые и красивые. Даже дыхание немного сбилось. Он так долго ждал этого момента, так долго готовился, но всё равно оказался не готов. Эмоции раздавили его, и он расплакался – крупными мужскими слезами. Но слезы мешали главному: рассмотреть каждого и понять, как он, кем стал, не свернул ли с пути?
В гостиной был накрыт праздничный стол, советского, как он называл его, образца. Обязательные оливье и «шуба» чередовались с красной икрой и запеченной стерлядью, он еще должен дождаться своего часа, сейчас не до него, сейчас дети.
– Папа Петя! – Первой кинулась к нему, конечно же, Снегурочка. – Как же я соскучилась, ты не должен был так поступать и не пускать нас к себе.
– Привет, моя девочка, моя Снегурочка, – сказал он, обнимая красивую сорокалетнюю женщину. – Ты обворожительна, Олеся, как я и думал. Я был
