Лоуренс Блок - Взломщики — народ без претензий
От нечего делать я включил телевизор, поставил кофе на медленный огонь и, вернувшись в комнату, долго смотрел на телефон. Мне пришла в голову мысль набрать свой собственный номер — узнать, убралась ли из квартиры полиция. Я взял трубку, потом положил ее, сообразив, что не помню номера. Никогда не звонил себе: если меня нет дома, там никого нет, потому что быть некому. Это меня несколько озадачило. Даже если человек не звонит себе домой, он все-таки должен знать номер своего телефона — хотя бы для того, чтобы назвать его другим. Очевидно, мне это редко приходится делать. Я вынужден был открыть телефонную книгу. Ну, конечно же, вот он, мой номер! Сразу его узнал, радостно отметил я про себя, вращая диск. Никто не ответил, это было логично, и я положил трубку.
Я налил себе уже вторую чашку кофе, когда послышались шаги — сначала на лестнице, потом у двери. Рут постучала, но мне захотелось, чтобы она отперла дверь сама. Ключи у нее есть.
Она вошла — ясноглазая, оживленная, с сумкой в руке — и с порога объявила, что купила бекон и яиц.
— Ты уже и кофе приготовил? Замечательно! Вот «Таймс», но там ничего нового.
— Я и не жду ничего нового.
— Не знаю, может, стоило купить «Дэйли ньюс», но я ее принципиально не читаю. Если произойдет что-нибудь интересное, то это и «Таймс» напечатает, верно? Неужели у него одна-единственная сковородка?
— Если только он не потащил остальные с собой.
— Да, он совсем бесхозяйственный. Что поделать, придется обойтись тем, что есть. Понимаешь, для меня это сравнительно новое занятие — укрывать того, кто в розыске, но я постараюсь все сделать по высшему классу, в твоем духе. Слушай, а когда этим занимаются в чужой квартире — это тоже укрывательство?
— Нет, тогда это называется пособничеством после факта совершения преступления.
— Серьезно звучит.
— Так оно и есть.
— Берни...
— Я уже думал об этом, Рут, — сказал я, дотронувшись до ее плеча.
— Подожди...
— У тебя могут быть неприятности, крупные неприятности.
— Какие неприятности? Чепуха! Ты ведь ни в чем не виноват.
— В полиции считают, что виноват.
— Перестанут считать, когда мы разыщем за них настоящего убийцу. Брось, Берни. Помнишь все эти старые фильмы? Где хорошие люди всегда в конце концов выпутываются из беды? Мы же хорошие люди, правда?
— Хотелось бы так думать.
— Значит, нам не о чем беспокоиться. Ты какую яичницу любишь? А теперь выметайся отсюда. Мне с тараканами и без тебя тесно... Эй, ты что делаешь?
— Целую тебя в шею.
— Разве? Ладно, ничего. Можешь еще поцеловать, если нравится. М-м... Знаешь, даже приятно. Не боишься, что я привыкну?
Мы уплетали яичницу, когда вдруг зазвонил телефон. Бюро обслуживания на этот раз сработало четко. Секретарша ответила на четвертом звонке.
— Хотел позвонить тебе, — сказал я, вспомнив о своем намерении, — но не нашел твоего номера в телефонной книге. Ты, наверное, значишься там под мужниной фамилией?
— А-а... Нет, я не подавала заявку в «Белые страницы»... А почему ты решил позвонить?
— Хотел побриться.
— Да, вижу, ты оброс. Знаешь, мне даже нравится. Но я могу поискать, что нужно.
Я рассказал, в каком состоянии у Рода бритва и что крема вообще нет.
— Вот я и подумал, что ты могла бы купить это по пути.
— Могу и сейчас сходить. Какая проблема?
— Будь у меня твой номер, не пришлось бы бежать лишний раз.
— Говорю же, нет проблем. Разве мне трудно! Может, еще что-нибудь нужно?
Я вспомнил еще кое о чем. Рут все это записала. Я достал бумажник и заставил ее взять десятку.
— Вообще-то не стоило беспокоиться, — сказал я.
— Нет, уж лучше сразу... Берни, я вот о чем подумала. Может, лучше не пользоваться телефоном?
— Почему?
— Ну... там, в Бюро, наверняка известно, когда снята трубка или когда ты разговариваешь. Думаю, они даже подслушивать умеют — как, по-твоему?
— Ей-богу, не знаю. Вообще не понимаю, как работает телефон.
— Им известно, что Род в отъезде, и если они еще узнают, что в квартире кто-то есть...
— Рут, Бюро обслуживания некуда торопиться. Обычно звонков двадцать дашь прежде, чем они ответят. В другое же время они вообще не следят за телефонами своих подопечных.
— Да, но вот только что они сразу ответили.
— Бывают и у них такие несчастные случаи, согласен... Ты что, всерьез считаешь, что звонить — рискованно?
— Ну, видишь ли...
— Не может этого быть.
Рут ушла, а я стоял, уставившись на телефонный аппарат, как будто он таил в себе некую потенциальную угрозу. Потом снял трубку и стал набирать свой номер, благо теперь-то я его помнил, но на четвертой цифре плюнул и положил ее.
Пока Рут ходила, я вымыл тарелки и просмотрел газету. Единственное, что сообщала «Таймс» — это то, что я еще не схвачен, но это я и без них знал.
После ухода Рут я не стал запирать дверь и, когда она постучала, пошел открывать. Она вручила мне бумажный пакет, где была бритва, стопка лезвий, крем для бритья, зубная щетка и тюбик зубной пасты. Вместе с покупками она вернула и сдачу с десятки — сорок семь центов. Такого рода мелочи в нашей повседневной жизни лучше всяких финансовых отчетов и прогнозов показывают, что разговоры о растущей инфляции отнюдь не беспочвенны.
— Я скоро уйду, — объявила она. — Тогда и побреешься.
— Уйдешь? Ты только что пришла!
— Знаю. Но я хочу забежать в библиотеку — посмотреть указатель к «Таймс». Я вчера говорила тебе об этом, помнишь? Не представляю, как мы узнаем хоть что-нибудь о Флэксфорде, если я не разыщу его бывшую жену.
— И как же тебе это удастся?
— Ты о «Таймс»? Еду на Сорок вторую улицу и Пятую...
— Сам знаю, где городская публичка. Я имел в виду бывшую жену.
— Знаешь, мне кажется, это совсем нетрудно — найти его бывшую жену. Как ты думаешь, бывшие жены должны присутствовать на панихиде по бывшим мужьям? Как ты думаешь, почему я спрашиваю? Потому что собираюсь побывать на панихиде. Ее сегодня устраивают, в половине третьего. Слушай, а какая разница между панихидой и похоронами?
— Понятия не имею.
— Думаю, это зависит от того, с покойником это устраивают или без. Полиция, наверное, не выдает тела, может быть, хотят вскрытие произвести или лишний раз убедиться, что он мертвый.
— Причина и время смерти уже установлены.
— Ну, значит, просто не выдает — и все. Или переправили его куда-нибудь. Мне-то откуда это знать? Но разница именно в этом. Похорон без покойника не бывает, правда ведь?
— Расскажи об этом Тому Сойеру.
— Очень остроумно! Может быть, я еще в этот бар заскочу, в «Ящик Пандоры».
— Это еще зачем?
— Не знаю, наверное, затем, зачем я иду на панихиду. Вдруг увижу там твоего коротышку? Если, конечно, он не придет на панихиду.
— С какой стати ему приходить на панихиду?
Рут пожала плечами.
— Не знаю. Но если у них были общие дела, то он должен будет присутствовать на панихиде, правильно я рассуждаю? Да тут вообще все что угодно возможно. Очень может быть, что он не пойдет на панихиду, а будет заливать в «Пандоре» горе вином.
Рут еще долго объясняла, почему «Пандора» может быть излюбленным местопребыванием нашего знакомца, и все ее доводы сильно напоминали мои собственные, когда прошлой ночью я решил выпить пивка. Она была уверена, что узнает человека-грушу, если он будет в часовне или в баре.
Мы проговорили с Рут около часа, пока она не объявила, что ей пора двигать. Несколько раз я порывался сказать ей, что был в «Пандоре» всего несколько часов назад, но, непонятно почему, так и не сказал.
С уходом Рут день потускнел и потащился медленнее черепахи. Она была в городе, вся в движении, в делах, не важно, нужных или нет, а я бессмысленно слонялся по квартире, не зная, как убить время. Был момент, когда я чуть было не надел парик и кепку, но потом понял, что это глупо, потому что у полиции на панихиде наверняка будет свой человек. Но вот Рут — знает ли она об этой опасности? Сумеет ли не привлекать внимания, сумеет ли скрыться, если ее будут преследовать?
Когда у человека нет больших забот, ему не дают покоя заботы мелкие. Так я втемяшил себе в голову, что должен во что бы то ни стало предупредить Рут. Надо срочно позвонить ей. Да, но у меня нет ее телефона; бесполезно, если б он и был, так как она скорее всего пошла прямо в библиотеку. Можно, конечно, позвонить в библиотеку, попросить, чтобы ее позвали, но я не был уверен, что они зовут читателей к телефону, хотя можно сказать, что речь идет о жизни и смерти...
Нет, это только вызовет любопытство. Значит, парик, кепка — и бежать в библиотеку. И я, конечно, найду ее в зале, где пасутся три сыщика; она окликнет меня по имени, и никакой парик с кепкой не помогут.
Вместо всего этого я пошел бриться. Долго, тщательно готовился, раз пять мылил щеки и смывал пену. Брился медленно, скреб себя, как не скребся года три, до последней щетинки, чтобы и памяти не осталось о том, что недавно я был на волосок от гибели, скребся, оставляя нетронутой часть верхней губы. Усы должны прекрасно сочетаться с париком и кепкой. Ни в жизнь меня не узнают! Надев парик и кепку, я стал разглядывать себя в зеркало. М-да... Я забросил парик и кепку снова на полку в шкафу, яростно намылил губу и срезал трехмиллиметровую поросль под самый корешок.
